Рубеж - Антон Абрамкин

Женщина моргнула - и без видимого перехода в глазах ее возникло осмысленное выражение. В куклу-куколку вдохнули душу - она ожила. Как первый человек из глины, о чем пишут местные святые книги. Как тот мертвец, что стоит за креслом милого Стася во время трапез. Как... интересно, она уже кощунствует или еще нет? Сале сладко потянулась и выбралась из-под перины. Вечно мерзнущий хозяин здешних угодий всегда накрывался второй периной вместо одеяла. А на вид и не скажешь: такой цветущий мужчина!.. кого хочешь в гроб загонит. Утро, как выяснилось, было отнюдь не раннее, да и не очень-то утро. Живя с паном Станиславом, большим оригиналом с любой точки зрения, немудрено и вовсе день с ночью перепутать! Сам зацный пан Мацапура-Коложанский давным-давно привык отсыпаться днем, бодрствуя в темное время, а вот у Сале такая совиная жизнь плохо складывалась. В итоге полдня она обычно выглядела как сонная муха, - лишь к вечеру мало-помалу приходя в себя (во всяком случае, со стороны это смотрелось именно так). А там хозяин усадьбы изволили вставать к делам праведным, и вся круговерть начиналась по новой! Пока слуга согрел воду для омовения, наполнив до краев огромную бочку, пока Сале привела себя в порядок, пока ей подали холодную шпундру, как здесь именовалась шпигованная чесноком грудинка, от которой скулы сводило, - солнце незаметно миновало зенит. Где-то в глубине дома время от времени слышался дробный топот маленьких ножек - росший не по дням, а по часам младенец резвился в коридорах и выделенной ему дальней коморе. Громко тикали высокие напольные часы в резном футляре из мореного дуба. Больше никаких звуков в доме слышно не было: прислуга появлялась и исчезала бесшумней привидений, у которых, как всем известно, ног нет и не предвидится - знатно вышколил свою челядь веселый Стась! Или они и вправду призраки? Следовало до пробуждения пана Станислава покопаться в кое-каких книгах, до которых у нее еще не успели дойти руки. Впрочем, книги никуда не денутся, да и сам Мацапура не станет препятствовать ее занятиям. Зато выйти на двор, вдохнуть свежего морозного воздуха, чтобы в голове прояснилось окончательно, - это надо сделать наверняка! Набросив на плечи полушубок из черной, битой сединой лисы (дома за него деревню купить можно было бы!) прямо поверх бумажной керсетки, Сале вышла на крыльцо. Двое усатых сердюков у крыльца мигом бросили резаться в "хлюста" засаленными картами, вскочили и почтительно поклонились женщине. При других обстоятельствах это, возможно, даже понравилось бы Сале. Не так уж часто кланялись ей там, где она имела несчастье родиться. Но... сейчас у нее хватало забот помимо честолюбия! Морозный воздух слегка обжигал, покалывая кожу тонкими стеклянными иголками. По ту сторону Рубежа так холодно не бывает никогда. Сале ловко присела, сгребла в ладошку скрипучий снег и, слепив упругий комок, запустила им в стойку ворот под одобрительное хмыканье сердюков. Попала. Ножи и метательные клинья она тоже бросала изрядно. Только мало кто знал об этом ее таланте. А кто знал, тот помалкивал по многим причинам. В конце улицы послышалось гиканье, конский топот. Возвращались сердюки, отправленные утром в лесную засаду. Похоже, не поздоровилось черкасам сотниковой дочки! Смышлен пан Юдка, ох смышлен в делах тайных... И Гриня этого знал, на что купить: видишь свою Оксану? Жива, здорова, по тебе сохнет. Вот теперь сгоняй по-доброму к панне сотниковой, передай, что ведено, да с усердием - и забирай девку! Хоть завтра свадьбу сыграем! И не ей, Сале-Куколке, судить парня! Он за любимую чужих людей под лихую смерть подставил; а она? Что бы она сделала, лишь бы своего Клика спасти? Мир бы сожгла, не то что чужих в могилу спровадить, - да без толку все. Делай, не делай, жги-полыхай, хоть пополам перервись - нельзя лопоухому помочь было, никак нельзя... Все! Хватит! Не вспоминать! Кажется, на миг у нее снова стали настоящие глаза - недаром же тот сердюк, что постарше, странно скосился на пришлую бабу. С сочувствием, что ли?.. с опаской? с подозрением?! Пусть его косится! Сале заставила себя с извечным бабьим любопытством взглянуть на приближающихся всадников - и едва не вскрикнула. Так кричит ребенок, сунув руку в крапиву; так наступают на гадюку. Обычное зрение чуть запоздало, и лишь через мгновение Сале осознала: иссиня-черный сполох над всадниками, столь испугавший ее впопыхах, - двойной. Первый язык его клубился над санями, из которых торчали две пары ног, а второй жадно облизывал рыжебородого мужчину, ехавшего впереди кавалькады. Юдка! Консул был ранен, и ранен опасно. Если вовремя не оказать помощь... Почти сразу взгляд женщины наткнулся на долговязого воина с прямым, нездешним, мечом у пояса. Рядом с ним, держа руки на рукоятях пистолей и посмеиваясь в усы, ехали трое сердюков постарше. Рио! Значит, где-то рядом должен быть и к'Рамоль, которому местные знахари-шарлатаны в подметки не годятся! Юдку надо спасать, он обязательно должен выжить, Консул им нужен позарез, без него... Женщина умом не вполне отчетливо понимала, что означает это "без него...", но сердце подсказывало: в чужом Сосуде потерять Консула, который в обход правил предупредил чужаков о заговоре Малахов, - глупость и безрассудство. Чтобы не сказать большего. - Рио! Где к'Рамоль?! Сперва ей показалось, что она заглянула в колдовское зеркало, - таким опустошенным, выжженным показался ей ответный взгляд героя. - Застрелили его, Сале. Понимаешь... совсем застрелили. И Хосту - тоже. На миг она растерялась. Внутри оплыл слезами кусок подтаявшего льда - не помогла ни маска, ни пустота... Взять себя в руки! Немедленно! Сейчас нужен лекарь. И если сердцееда к'Рамоля волей судьбы больше нет среди живых... Она обернулась к ехавшим следом довольным, ни о чем не подозревающим сердюкам: - Лекаря, быстро! - Благодарю за заботу, сиятельная пани! - с некоторым усилием усмехнулся Юдка. - Тому хлопцу, что в санях, лекарь таки потребен! Кого он хотел обмануть? Сале прекрасно видела, что Консул держится из последних сил. Проклятье! Дура несчастная! Он ведь еще и раненого сердюка держит, не только себя! Она сбежала с крыльца и остановилась перед замешкавшимся всадником я сером жупане, широких черных шароварах и смушковой шапке. Впилась взглядом в изумленно вытаращенные на нее карие глаза. Не отпустила. - Скачи за лекарем! Живо! Только снег взметнулся из-под копыт. Да, здесь ее и без того невеликие силы киснут, как молоко на солнцепеке, но на такое... грех скряжничать. Иначе этот болван-десятник до вечера бы за лекарем собирался! С коня Консул слез сам. - Да ты никак ранен, пан Юдка! В дверях стоял сам пан Станислав, в мятой ночной сорочке и накинутой поверх нее медвежьей шубе, без шапки, в остроносых домашних туфлях на босу ногу. Озабоченный отец семейства. Как здесь говорят?.. Ах да - пан добродий. - Вэй, пан Станислав, разве ж незамужние девки умеют ранить? Смех, не рана... - Ну-ну, - похоже, Мацапура-Коложанский прекрасно все понял: и то, что рана серьезная, и то, что Юдка не хочет показывать этого при сердюках. Удачно ли на охоту съездили? Сердюки разом заухмылялись. Как же: с победой вернулись, и пан доволен, вон, шутить изволит! - Удачно, пан Станислав. Поглянь, какую козочку заполевали! Юдка медленно, нога за ногу, двинулся к дому. А Сале не удержалась и вслед за Мацапурой подошла к остановившимся саням. В смятых плащах, брошенных на дно розвальней, лежали двое: Гринь, брат урода-младенца, и уже виденная Сале сотникова дочка. Оба были без сознания. "Девчонку просто оглушили, оправится быстро, - сразу определила Сале, - зато парень плох. Только на Слове Консула и держится". - Да то ж панна Яринка! - вполне натурально всплеснул руками Мацапура, и любой, кто не знал веселого Стася, вполне мог увериться: зацный пан искренне удивлен и огорчен тем положением, в котором оказалась девушка. А ну, живо! Хлопца до хаты, пусть лекарь его пользует, а о панне Ярине я сам позабочусь... Пан Станислав уже забирался в сани, как был, в шубе и в ночной сорочке. Уселся на передке, взял в руки кнут, обернулся к стоявшей рядом Сале. - В замок отвезу, там за ней присмотрят! - губы Мацапуры расплылись в добродушной улыбке. - Перевяжут, вином напоят, чтоб кровью не изошла. Кровь молодая, чистая, нельзя, чтоб панночка ею изошла, никак нельзя! И Сале поняла, что имеет в виду пан Станислав. ...Консула она тогда, при первой встрече, узнала сразу. Добро б просто узнала! - ловчим псом вывела спутников прямо на него, идя по невидимой ниточке быстро слабеющего следа. Да, здесь ее способности уходили водой в песок - но она успела дотянуться верхним чутьем. Успела и расслабилась, решив, что миссия, ее последняя миссия, практически завершена... Как бы не так! Оказалось, что все еще только начинается! Вернее, началось раньше. Ну кто, кто мог знать наперед, что этот ироничный красавчик Рио, рубаха-парень и рубака-парень, стеснительный благодетель многодетных побродяжек, - двоедушец?! Нет, то, что герой находится под заклятием, Сале, конечно, знала - но она и подумать не могла, что дело обстоит настолько серьезно! Ведь тогда, при Досмотре, когда строго прозвучало: "Вы пытаетесь провести через Досмотр второго человека? Вторую личность?" - она растерялась. И испугалась. При последующих словах Малаха-Досмотрщика: "Вам известно, что лиц, уличенных в нарушении визового режима, постигает административная ответственность?" Однажды ей довелось видеть, что бывает с теми, кто пытается пересечь Рубеж нелегально. В ушах до сих пор звучит вопль неудачника, возомнившего, будто он может беспрепятственно миновать Досмотр. Он был самоуверен. У него имелась действительно стоящая контрабанда, за такую любой чародей с радостью опустошит свою казну; и он рассчитывал... не рассчитал. Он кричал долго, пытался сопротивляться... Потом по ту сторону Рубежа, куда он так стремился, упала его пустая оболочка. Бычий пузырь, из которого выпустили воздух. Наверное, действительно великим магам изредка удается прорваться через Рубеж - силой или обманом. Краем уха Сале слыхала о случаях прорыва, хотя Малахи и не любят распространяться о своих неудачах. Однако живьем она ни одного нарушителя не видела. Сале запаниковала (хотя страшная и малопонятная "административная ответственность" угрожала сейчас отнюдь не ей) - и неожиданно услышала обращенные лично к ней слова Малаха-Досмотрщика: - В принципе, мы можем сделать некоторое исключение из правил для вашего спутника. Сале не поверила своему внутреннему слуху! Малах предлагал ей... - У вас есть вещь, которая могла бы помочь нам в работе. С ее помощью значительно легче отслеживать запрещенные к провозу сущности и вибрации... Сале сразу поняла, на что намекает Малах. Это бабнику к'Рамолю и простодушному герою Рио она потом соврала первое, что пришло на ум: "Крючок для ловли саламандриков"! Нет, это и на самом деле был крючок, только ловилась на него дичь куда более серьезная. Чужие Слова, даже не произнесенные вслух (или, как называет их Консул, - Имена). Артефакт на самой грани дозволенных к провозу через Рубеж; и то лишь при наличии заверенной декларации с обязательством возвращения имущества. Она не колебалась ни единого мгновения, ибо этого мгновения ей попросту не дали. И вовсе не уловила, в какой момент оказалась вместе со спутниками вне Рубежа - без крючка, но, как позже выяснилось, на крючке. В тот момент Сале не могла думать ни о чем, а в голове истеричной мухой билась одна-единственная мысль: "Пронесло!" Потом было чужое село, бегущие люди, избитый парень со странным младенцем на руках, хата, вооруженные гости, грохот огненных самострелов (не впервой доводилось Сале видеть такое, не впервой; в одном из дальних Сосудов подобные штучки были куда опасней...) и, наконец, - встреча с Консулом. Удача? Провал? Консул, конечно, себе на уме - но хорошо хоть предупредил! Только теперь Сале поняла, как их ловко подставили! И кто? Сами же Рубежные Малахи! Придрались к Рио-двоедушцу, вынудили дать взятку - и все, обратный путь для них закрыт! Проклятье, попасться, как сопливой девчонке, с перепугу согласной на все и с кем угодно! Дура! Набитая дура! Надо было плевать на Рио, возвращаться, брать того лысоватого Убийцу Драконов - или, если бы Рио пощадили, выписывать на него вторую визу... Время? Да, время бы они потеряли, зато тогда уж комар носу не подточил бы! Хотя... Если их и впрямь решили подставить - подставили бы так или иначе! Одно странно: из-за кого весь сыр-бор? Из-за нее, Сале-Куколки? Да кому она нужна, колдунья-недоучка! Из-за героя-двоедушца?! Так чего проще было - подвергнуть сразу "административной ответственности", и делов шлеме! Спутники Рио вообще пустышки... Значит, остается ребенок. Малахи не хотят, чтобы он оказался по ту сторону Рубежа! Только сами же Малахи перед этим и отдали распоряжение доставить ребенка в местный Сосуд! Голова кругом идет... ну что, Куколка, еще побарахтаемся или как?! Сале криво усмехнулась. Она вполне отдавала себе отчет, что "побарахтаться" ей могут и не дать. - Ну, хто туточки дикаря пытал? В дверях коморы, где лежал пластом надворный сотник, воздвиглись: посередке - овчинный кожух с обшитым черкасином подолом, снизу и сверху соответственно - растоптанные чоботы из войлока-стеганки и лихо сбитый набекрень малахай. Внутри этого изобилия, кочерыжкой в капусте, прятался на диво румяный дедуган, хитро поблескивая глазками-маслинками из-под заиндевелых бровей. "И когда это он успел? - мимоходом отметила Сале. - Верховой едва-едва коня в стайню отвел, а он уже следом! Да и второй раз топота слышно не было. Пешком прибежал? Или на пузыре воздушном прилетел, о котором Консул рассказывал?" - Это ты, что ли, лекарь? - без особого радушия поинтересовалась она. По тону сказанного сразу чувствовалось: в лекарские способности деда женщина не верит ни на грош. - Ни, який же я ликар, ясна пани? - искренне удивился дед, разоблачаясь и шмыгая носом-картошкой. - Пасичник я, Рудый Панько, тут, окромя вас, меня всяка собака знает! И пан Юдка знает, мы пана Юдку с Божьей помощью третий раз за пейсы из домовины тащим! Вы, пани ясна, не терзайте серденько, я не ликар, от меня ему вреда не будет... - Пусти его! - прохрипел с кровати Юдка, и Сале подчинилась. Пасичник, у которого под кожухом обнаружилась очень даже приличная, чуть ли не щегольская, чу марка на вате, мигом оказался рядом с кроватью. И принялся споро извлекать из принесенной с собой латаной торбы какие-то скляницы, горшочки и узелки, выставляя их на столик в одному ему ведомом порядке. - Славно тебя стрелили, жид, славно, лысый бес начхай им в кашу! - бурчал дед, ловко сдирая присохшую повязку и со знанием дела осматривая рану. Хто ж это так?! Ой, славно, аж завидки берут... Сале присела в углу; смотрела, слушала. Дед явно был не прост, но женщина все еще не до конца верила, что этот замшелый хитрован сумеет поднять Консула на ноги. Лучше здесь остаться. Мало ли? Вдруг знахарю помощь потребуется? В лекарском деле Сале кое-что смыслила, хотя и недостаточно, чтобы самой вытянуть умирающего (в последнем она не сомневалась!) Консула с того света. - Дочка сотникова, Ярина, из мушкета саданула, - Юдка закашлялся, на губах у него выступила кровавая пена, пачкая усы. Сале порывисто встала, но Рудый Панько, не оборачиваясь, махнул ей рукой. - Сидите, пани ясна, бросьте тугу-печаль, все ладом выйдет! Пан Юдка такой орел, что хоть сала не ест, зато горелку кухлями свищет, его ни християнская, ни жидовская погибель не возьме - подавится... Удивительное дело: в здешних краях Прозрачное Слово, прилагаемое к любой визе, действовало далеко не лучшим образом; а в случае со старым пасичником - и вовсе из рук вон плохо. Треть сказанного дедом оставалась малопонятной, и приходилось больше догадываться по смыслу. Сале села обратно, но сидела словно на иголках. - Не в попа, не в дяка кров, мов юшка з буряка, - скороговоркой забормотал меж тем Панько, чуть не тычась бороденкой в открытую рану, - тою кровью гоять раны молодого юнака... перший у верши, третий в очерети, пятый проклятый... Сале с изумлением вслушалась, даже без смысла вжилась в ритм... Пасичник читал заговор! И добро б из простых! Пожалуй, такого не смог бы и покойный к'Тамоль... не срывая чужого Слова, подложить свое!.. - Добряче тебя дивчина приложила, всякого ей счастья и парубка доброго, странным образом умозаключил Панько, закончив нашептывание и занявшись собственно раной. Безмолвно возникнув в дверях, слуга поставил у кровати медный тазик с горячей водой и вновь исчез. Сале не слышала, чтобы Рудый Панько кого-нибудь звал. То ли слуга сам догадался, то ли дед еще с крыльца распорядился. В ход пошли остро пахнущие мази, медовые соты, серый порошок с запахом цветочной пыльцы. Лоскуты для перевязки тоже нашлись в торбе, причем на удивление чистые. Пулю от мушкета, невесть как оказавшуюся в корявой ладони деда, тот аккуратно завернул в платок и спрятал за пазуху. - Ну, ныне узвар сготовим, напоим тебя, пан Юдка, - и плясать тебе гопака у меня в хате! Панько обернулся к исходившему паром тазику, мимоходом мазнув взглядом по застывшей в углу Сале. Только тут до женщины дошло, что вода в тазике кипит, и не думая успокаиваться. Вот тебе и дед! А дед тем временем увлеченно бросал в кипяток горсти сушеных травок и продолжал без умолку болтать, обращаясь в основном к тазу и Сале (Консул, похоже, все истории Панька знал наизусть и сейчас впал во временное забытье). - Ты, пани ясна, за пана Юдку не держи заботы! Рудый Панько и живого вылечит, и мертвого подымет!.. Хотя мертвяки - дело особое, про них все больше пан Станислав слухать любит... Зазовет к себе и просит (слышь, пани ясна, просит! - а не велит!): "А ну, диду, набреши-ка мне страшну байку про опырякив!" Ну, про утопленницу там, про дидька лысого, про чорта-немца... Рудый Панько баек много знает: что сам видал, что дедусь мой (тоже Рудый, и тоже Панько) по вечерам брехал, что батька... Любит он, пан Мацапура, про мертвяков байки, пуще баб с горелкой любит! Прям як паныч из Больших Сорочинцев - помню, все у меня те байки выспрашивал, да пером гусиным в малой книжечке малевал. После укатил к москалям, аж в самый Питербурх; байки мои там, сказывают, друкует, про души мертвячьи, а народ читает да нахваливает: "Он бачь, мол, яка кака намалевана!" Вот паныч и вовсе-то загордился: шинель напялил, нос задрал, и по ихнему клятому Невскому прошпекту гоголем - гоп, куме, не журися, туды-сюды повернися... До непутевого паныча из Больших Сорочинцев и маловразумительной дедовой болтовни Сале не было никакого дела. Ее гораздо больше волновало состояние пана Юдки - но Консул, кажется, уже начал приходить в себя. Щеки порозовели, обвисшая было борода браво встопорщилась; пан Юдка открыл глаза и, закряхтев, приподнялся на локте: - Ты, Панько, самому турецкому султану баки забьешь! Узвар готов, или как? - Готов, готов, пан Юдка! Пей на здоровьечко!.. А скажи-ка, пан Юдка, чи много нынче народу полегло? - Да десятка два будет, - Консул, отдуваясь, на миг оторвался от огромной чашки, из которой с шумом хлебал снадобье. - А, болтают люди, и чужинцев там двоих положили? - в тенорке пасичника вьюнами в бочаге мелькнули странные нотки, не имевшие ничего общего с его предыдущей болтовней. - Врут, что и души-то пропащие, не крещеные, не в обиду почтенному жиду? - Положили, Панько, положили. На просеке в снегу и остались. - Добре, добре, - меленько покивал дед. - Треба будет съездить, глянуть... може, на что и сгодятся. Кожушанок им под голову подстелить, чтоб опосля моль не тратила, или лозиной обмерить, для новых ульев... "Вот тебе и дед! - вовсе изумилась Сале. - В этом Сосуде что, одни некроманты собрались?!" - Съезди, - равнодушно кивнул Юдка, возвращая пасичнику опустевшую чашку. - Слушай, кликни там кого-нибудь, нехай мне чарку вудки принесут, да товчеников, что ли, с карасями! И хрена чтоб не жалели, гои необрезанные! "Выживет!" - с облегчением вздохнула Сале.