Ключи Царства - Арчибальд Кронин

— Как странно, что вы сказали это именно сейчас, — он помолчал, избегая ее взгляда. — Наша небольшая беда здесь только отголосок гораздо большей беды, — он с громадным трудом заставил себя продолжать. — Господин Чиа через специального курьера получил сообщение от своих деловых компаньонов в Сэньсяне. Германия вторглась в Бельгию и вступила в войну с Францией и Англией.

Некоторое время оба молчали. Мария-Вероника изменилась в лице, но стояла с высоко поднятой головой, напряженно застыв. Наконец Фрэнсис сказал:

— Другие тоже скоро узнают об этом. Но мы не должны допустить, чтобы это как-то отразилось на нас здесь, в миссии.

— Да, не должны, — ответила она машинально, словно взгляд ее был устремлен куда-то далеко, за тысячи миль отсюда.

Первый симптом раскола проявился через несколько дней: это был маленький бельгийский флажок, наспех вышитый нитками на кусочке шелка и демонстративно укрепленный в окне спальни сестры Марты. В тот же день она поспешила пораньше прибежать из амбулатории. Сгорая от нетерпения, сестра Марта вошла в дом сестер и закудахтала от нервического удовольствия. Наконец-то она дождалась того, чего ждала всей душой, — наконец-то пришли газеты! Это была «Интеллидженс», ежедневная американская газета, которая выходила в Шанхае и приходила в миссию нерегулярно, пачками, приблизительно раз в месяц. Поспешно, дрожащими от нетерпения руками, полная мрачных предчувствий, сестра Марта разорвала упаковку. С минуту она торопливо переворачивала страницы, затем испустила вопль негодования.

— Что за чудовища! О Боже мой, это невыносимо!

Она настойчиво, не поднимая головы от газет, поманила рукой сестру Клотильду, которая только что быстро вошла в комнату, влекомая сюда той же магнетической силой.

— Смотрите, сестра! Они в Лувене, — собор разрушен, вдребезги разнесен снарядами. А Метриё — это десять километров от моего дома — сровняли с землей.

— О Боже милостивый! Такой прекрасный, такой процветающий город!

Объединенные общим бедствием, обе сестры склонились над газетами, прерывая чтение восклицаниями ужаса.

— Даже алтарь разбит! — Марта ломала руки. — Метриё! Я ездила туда с отцом в высокой повозке, когда была совсем маленькой семилетней девчушкой. Какой там базар! В тот день мы купили двенадцать серых гусей. Они были такие жирные… такие великолепные… а теперь…

Клотильда с широко раскрытыми от ужаса глазами читала о битве на Марне.

— Они убивают наших храбрецов! Такая бойня! Такая подлость!

Хотя старшая сестра уже вошла в комнату и спокойно уселась за стол, Клотильда не замечала ее присутствия, но Марта уголком глаза видела ее. Задыхаясь от негодования, тыча пальцем в газету, она дрожащим голосом призывала сестру Клотильду:

— Посмотрите-ка сюда, сестра Клотильда: «Из достоверных источников сообщается, что немецкие захватчики вторглись в монастырь в Лувене. Абсолютно достоверные источники подтверждают тот факт, что много невинных детей было безжалостно перебито».

Клотильда была бледна, как слоновая кость.

— Во время франко-прусской войны было то же самое. Они бесчеловечны. Неудивительно, что эта американская газета уже называет их гуннами, — последнее слово она прошипела.

— Я не могу позволить вам говорить в таких выражениях о моем народе.

Клотильда, захваченная врасплох, быстро повернулась, опираясь на оконную раму. Но Марта была наготове.

— Ваш народ, преподобная мать? Я бы на вашем месте не слишком гордилась этим народом. Жестокие варвары. Убийцы женщин и детей.

— Немецкая армия состоит из джентльменов. Я не верю этой вульгарной газетишке. Это неправда.

Марта подбоченилась. Ее резкий голос крестьянки скрипел от возмущения.

— А то, что эта «вульгарная газетишка» сообщает о безжалостном вторжении вашей джентльменской армии в маленькую миролюбивую страну, это правда?

Преподобная мать теперь была бледнее Клотильды.

— Германия должна иметь свое место под солнцем.

— Поэтому она грабит и убивает, разрушает соборы и базарные площади, куда я ездила девчонкой… потому что она хочет и солнце, и луну… жадная свинья…

— Сестра!

Полная достоинства даже в волнении, старшая сестра встала.

— Существует в этом мире такая вещь, как справедливость. Германия и Австрия всегда были обделены. И не забывайте, что в этот момент мой брат сражается, чтобы выковать новую судьбу Тевтонии. Поэтому, как ваша начальница, я вам обеим запрещаю произносить клеветнические слова, которыми вы сейчас осквернили свои губы.

Наступило тягостное молчание, потом она повернулась, чтобы уйти из комнаты. Когда Мария-Вероника дошла до двери, Марта закричала:

— Однако ваша замечательная судьба еще не выкована. Союзники выиграют войну.

Преподобная мать подарила ее холодной сострадательной улыбкой и вышла из комнаты.

Вражда усиливалась, раздуваемая слухами, что просачивались в отдаленную миссию, которая сама находилась под угрозой войны. Хотя француженка и бельгийка никогда не питали особой приязни друг к другу, теперь они стали закадычными друзьями. Марта покровительствовала слабенькой Клотильде, заботилась о ее здоровье, поила лекарством, чтобы унять ее мучительный кашель, выбирала ей лучшие куски. Вместе, не таясь, они вязали митенки и носки для посылок храбрым раненым. Через голову преподобной матери они говорили о своих возлюбленных странах, эти разговоры сопровождались множеством вздохов и намеков, причем обе старались, о, очень старались, не сказать ничего оскорбительного. Потом Марта с подчеркнутой значительностью говорила:

— Пойдем помолимся за исполнение наших желаний.

Мария-Вероника переносила все это в гордом молчании. Она тоже молилась за победу. Отец Чисхолм часто мог видеть рядом три лица, поднятые вверх в молитвенном экстазе, но молились они о противоположных победах, а его мучили заботы и тревоги о насущном, он следил за наступлениями и отступлениями войск Вая, слышал о всеобщей мобилизации, которую провел Наян, и молился о мире… о сохранности своих людей… и о достаточном количестве пищи для детей…

Вскоре сестра Клотильда начала обучать свой класс пенью «Марсельезы». Она делала это потихоньку, когда Мария-Вероника была занята в мастерской корзинок на другом конце миссии. Ученики, склонные к подражанию, быстро усвоили песню. Однажды утром, когда преподобная мать, которая теперь находилась в постоянном напряжении и уставала, пересекала усадьбу, из окон класса Клотильды вырвались звуки французского национального гимна, дети распевали его во все горло под аккомпанемент разбитого пианино.

«Allons, enfants de la patrie…»[54]

На мгновение Мария-Вероника приостановилась, как бы споткнувшись, потом лицо ее застыло в суровой непреклонности. Она собрала все свои силы и пошла дальше с высоко поднятой головой.

Однажды днем, в конце месяца, Клотильда опять занималась в своем классе. Дети, уже исполнившие ежедневную «Марсельезу», заканчивали урок катехизиса. Сестра Клотильда, следуя недавно введенному ею обычаю, сказала:

— Теперь, дорогие ребята, встаньте на колени и помолимся немножко за храбрых французских солдат.

Дети послушно опустились на колени и повторили за ней три раза «Богородица Дева, радуйся». Клотильда уже собиралась дать им знак, чтобы они встали, как вдруг с ужасом увидела преподобную мать, стоявшую сзади нее. Мария-Вероника была спокойна и весела. Смотря через плечо сестры Клотильды, она обратилась к детям:

— А теперь, дети, будет только справедливо, если вы скажете такую же молитву за храбрых немецких солдат.

Клотильда, ставшая серо-зеленой, повернулась к ней. Казалось, она сейчас задохнется.

— Это мой класс, преподобная мать.

Мария-Вероника игнорировала ее.

— Ну же, милые дети, за храбрых немцев, — «Богородица Дева, радуйся, благодатная Мария…»

Грудь Клотильды вздымалась, в нервическом оскале обнажились узкие зубы. Судорожно она занесла руку и ударила преподобную мать по лицу.

Наступила полная ужаса тишина. Клотильда разразилась слезами и, рыдая, выбежала из комнаты. В лице Марии-Вероники не дрогнул ни один мускул. С той же милой улыбкой она сказала детям:

— Сестра Клотильда больна. Вы видели, она наткнулась на меня. Я закончу урок. Но сначала, дети, три «Богородицы» за немецких солдат.

Когда молитва закончилась, она невозмутимо села за стол и открыла книгу.

В этот вечер, неожиданно войдя в амбулаторию, отец Чисхолм застал врасплох сестру Клотильду, которая отмеривала себе щедрую дозу хлородина. Услышав его шаги, она быстро обернулась и чуть не уронила полную мензурку, щеки ее залил болезненный румянец. Эпизод в классе довел ее нервное напряжение до предела. Заикаясь от волнения, Клотильда извинилась: