Длань Господня - Борис Вячеславович Конофальский

— Экселенц, да не серчайте вы так, — объяснял он кавалеру, — дома у меня нет, а в старом вашем доме не повернуться. Там и монахи, и кавалеры живут всякие, и солдаты их в людской спят, и ваши дворовые, спят там все плечом к плечу, не развернуться, не продыхнуть, вот и ночую иной раз в кабаке на лавке. Вот и подцепил зверей от бродяг каких-то.

От него даже уже и пивом не так несло, но Волков смотрел на него всё равно неодобрительно и спросил вдруг:

— Дома, говоришь, у тебя нет? А куда ты тогда все деньги свои деваешь?

— Деньги, что за деньги? — Не понимал Фриц Ламме.

— Не крути, деньги, говорю, куда деваешь, у тебя денег должно быть чуть меньше, чему офицеров, ты от меня серебра получал кучи, за одно дело на ярмарке гору серебра взял, на них дом можно было поставить не хуже, чем у Брюнхвальда.

— Эк, вы хватили, дом как у Брюнхвальда, — Сыч даже засмеялся, — там такие хоромы, у него жена, что гусыня золотая, деньги носит и носит, а у меня и вовсе нет жены.

— Оно и видно, все деньги на кости, на девок кабацких да на выпивку спустил. Максимилиан говорит, что ты живёшь в кабаке. В кости играешь, на местных девках там едва не женился уже.

— Брешет, экселенц, если три раза в неделю там отдыхаю, так и то хорошо, — Сыч явно врал. — Играю совсем по маленькой, а девки… Люблю, конечно… Трачу, оно, конечно, так. Ну, а как не тратиться на них, без них жить невмоготу, жены-то у меня нет.

Волков не хотел и дальше с ним пререкаться, отвернулся, махнул на него рукой, чёрт с ним. Потом вздохнул и сказал:

— Знаешь, зачем звал?

— Да уже догадался, — невесело сказал Сыч и без приглашения господина, а, когда речь пошла о деле, уже было можно, сел к нему за стол, — на тот берег плыть.

— Да, на тот берег плыть. — Произнёс Волков. Конечно, больше всего думы его занимали горцы, не жена с любовником, не герцог, не архиепископ с купцами со своими. Он немного медлил, обдумывая слова. — Проверишь людишек своих. Они там зажились за мой счёт, спроси, что делали, что узнали.

— Ясно, спрошу, экселенц. И вправду хорошо они устроились, живут, хлеб жуют да пивко попивают за наш счёт, ничего не делают. — Соглашался Фриц Ламме.

— Должны горцы затевать что-нибудь, не могут они так всё оставить. — Продолжал Волков.

— Быть того не может, чтобы не затевали, — уверенно говорил Сыч, — я как на них погляжу, сразу вижу, обидчивые сволочи, злопамятные, нипочём они нам не спустят, что мы им на реке резню устроили.

— Вот, и мы должны точно знать… — Он замолчал, ожидая от Сыча продолжения.

— Где, когда и сколько их будет. — Договорил Сыч.

Пьяница, распутник, игрок в кости, грубиян и грязнуля — всё, конечно, так, но при том Фриц Ламме дело своё знал крепко, за то Волков его и держал при себе, не то давно бы погнал.

— Да, ещё тебе письмо купчишкам тамошним передать нужно будет.

— А письмишко от вас будет? — Сразу насторожился Сыч.

И Волков прекрасно его понимал, попади с таким письмом в руки стражи, не весело Сычу придётся.

— От меня, поэтому сам его не носи, не знаю я, как на моё письмо купцы те посмотрят, может быть, и стражу кликнут, — продолжал кавалер задумчиво.

— Ясно, велю кому-нибудь из людей моих письмо отдать, а сам издали посмотрю, что дальше будет.

— Верно, собирайся, сегодня, сержанту Жанзуану скажи, пусть переправит тебя ночью на лодке, чтобы ты в воде не мок, холодно уже на улице.

— Экселенц, — не уходил Фриц Ламме, улыбался, смотрел на господина настолько застенчиво, насколько только мог при всей своей бандитской морде.

Волков знал, чего он ждёт, полез в кошель, достал две монеты. Серебра у него уже больше не было, это были гульдены:

— Это на троих. Тебе и людям твоим.

— Вот теперь и на тот берег не страшно, — сказал Сыч, скалясь в подобии улыбки и жадно хватая золото. — Сегодня же переплыву.

— Письма дождись.

— Конечно, господин.

Глава 31

Сыч отъедался на три дня вперед, пока дождался писем от Бруно Дейснера и Михаэля Гренера. Ел всё, что Мария ему приносила. С набитым ртом рассказывал кавалеру о дурацких нравах, что царят за рекой у еретиков. Волков слушал его в вполуха, плевать ему было на то, как молятся горцы, какие у них церкви и как они ведут себя в трактирах. Он просто слушал Сыча из уважения, зная, что дело у того будет нелёгкое. Опасное дело.

Пришёл трактирщик, за которым он посылал, разменял Сычу золото на серебро, пытался жадничать, да кавалер его приструнил.

— Ну, теперь всё, — сказал Фриц Ламме, пряча деньги и едва переводя дух после съеденного, — можно собираться в путь.

— Максимилиан, проводите Фридриха Ламме до сержанта Жанзуана, — Волков, чтобы проявить уважение, назвал Сыча полным именем, Сыч это заметил, был горд, — проследите, чтобы сержант переправил его на тот берег.

— Да, кавалер, — привычно ответил оруженосец и, уже обращаясь к не спешащему вылезать из-за стола Сычу, сказал:

— Ну, пошли, что ли. Собирайся, только вшей своих не забудь.

Он потянул Сыча за локоть.

— Но-но, повежливее, — сказал Сыч с важностью, — ты что, не слышал, как ко мне обращается экселенц?

Беззлобно препираясь, они ушли на конюшню.

Вечером приехала Бригитт. Уже стемнело, уже ужин подала Мария, Волков думал, что госпожа Ланге останется ночевать в городе или в поместье у графа, когда услыхал со двора грубый голос Увальня и стук в ворота:

— А ну, отпирай, говорю, спите что ли, ленивые?

Элеонора Августа, что до сих пор сидела за столом, глаз не подняв за весь ужин, вдруг встрепенулась. Проворно выскочила из-за стола и поспешила на двор, даже не накрыв плечи платком, хотя уже зябко на улице было.

И вскоре приволокла за руку госпожу Ланге, хотела её дальше наверх увести, но Бригитт остановилась, сделала перед Волковым книксен и поклонилась:

— Господин, всё, что велено вами, я исполнила, всё, что нужно, купила, хоть и поискать пришлось ваш кофе.

Госпожа Эшбахт, видно, на дворе в темноте не разглядела, а тут увидала и спросила растерянно:

— А вы платье себе купили новое?

Бригитт улыбалась и цвела. То ли от нового, необыкновенно богатого платья зелёных тонов, то