Чужаки - Владимир Вафин

Он присел на корточки перед Аленкой, погладил ее волосы и пальцем провел по щеке.

— Ален... Аленький, — прошептал он нежно, потом тихо пропел: — «Ты у меня одна, словно в ночи луна».

Потом он поднялся и взял со стола письмо к Марии Ильиничне, написанное Аленкой.

— Скоро станция, я отправлю.

На ближайшей станции он старался разглядеть среди вышедших на перрон того, второго парня, но ничего подозрительного не заметил. Ожидая отправления поезда, он курил, сидя на лавочке и озираясь по сторонам. И вдруг заметил: у пятого вагона, рядом с проводницей, стоял парень и что-то шептал ей на ухо. Она громко смеялась. Поезд тронулся, проводница поднялась на площадку. Парень тоже заскочил в вагон. Еще раз взглянув в его сторону, Санька отшвырнул окурок и запрыгнул в свой вагон.

— Ох, допрыгаешься ты, попадешь под колеса, Алену горевать оставишь, — пожурила его тетя Вера. — Иди, она ждет тебя.

Санька вошел в купе. Аленка нарезала колбасу на тарелку. На столике лежали пирожки, стоял чай в подстаканниках, горкой лежали конфеты.

— Ого! Что, французы подбросили помощь? — спросил он.

— Да нет, это тетя Вера! Покорми, говорит, своего, а то не доедет.

Взяв пирожок, Санька откусил кусочек. Аленка хлопнула его по руке.

— Руки!

Санька шутливо поднял обе руки вверх.

— Иди помой.

Санька пошел в туалет, сполоснул руки и вышел. Вдруг до его слуха донеслось жалобное:

— Тетеньки, дяденьки, дайте нам чего-нибудь, сестренка голодная.

По вагону шел чумазый пацаненок лет десяти, держа за руку девочку пяти-шести лет в рваной одежонке. Санька двинулся им навстречу.

— А где же родители ваши? — спросила мальцов маленькая старушка у окна.

— Мамка умерла, а папка пирует, — тихо ответил мальчишка.

Санька увидел, как старушка развязала свой узелок и подала ему три рубля.

— Возьмите, сиротинушки, сохрани вас господь, — сказала она и перекрестила детей.

Санька взял за руку пацаненка. Тот испуганно рванулся в сторону.

— Да не бойся, малек, чаю хочешь? Пойдем... — и взяв его сестренку на руки, он вошел в купе. Аленка удивленно приподнялась со своего места, но увидев мальчика, улыбнулась:

— Олежка! — с изумлением и радостью в голосе воскликнула она.

— Аленка! — пацаненок радостно засмеялся и бросился к ней на шею.

Она нежно обняла малыша.

— Откуда вы взялись?

— Они милостыню по вагонам просят, — пояснил Санька.

— Олеж, тебя ведь отец забрал. Ты что, убежал от него?

— Не! Он нас... — пацаненок потупился, — он нас бьет и не кормит. Ольга болела. Вот я хожу и прошу. Люди добрые дают. Только он у нас все отбирает и пьянствует с мужиками.

— Олежик! — Аленка прижала его к себе. — Почему же ты в детдом не вернешься?

— Я так и хотел, но он сказал: «Уйдешь, вообще убью!»

От слов Олежки у Саньки заходили желваки.

Дверь купе вдруг отворилась, и вошла хорошо одетая девушка.

— А, вот вы где? Возьмите, — сказала она и протянула пакет.

— Вика! — раздался грубый мужской голос из коридора. — Нечего раздавать всяким продукты.

— Но, Гена, они же сироты...

— Сколько их шляется, всех теперь кормить, что ли? — раздраженно произнес Гена.

— Извините, — и Вика, грустно улыбнувшись, вышла из купе.

— Да что вы! Спасибо вам, — сказала ей вслед Аленка.

— А ну-ка, Олежка, раздевайся, будем пить чай, — приказала она. — Ты же в Златоусте живешь, верно?

— Да, мы сначала до Аши едем, потом обратно. Только в электричку нам нельзя. Нас Котик гоняет. У него там свои пацаны, они на Фараона работают.

— Ладно, ладно, ты ешь, — выкладывая из мешка яблоки, груши и шоколад, сказала Аленка.

Она посадила Олю на колени и погладила ее по голове. Покормив малышей, Аленка уложила их спать.

— Ален, а ты как в детдом попала? — спросил Санька.

— В детдом это потом. Сначала я в доме ребенка была. Я же с детства по этим домам, — вздохнула она.

— А мать что, бросила?

— Да нет. Я тоже сначала так думала, а потом мне тетя Вера — она была маминой подругой — обо всем рассказала. Моя мать на картошке встретила курсанта. Тетя Вера говорит страшно красивый был. Ну и мать влюбилась в него. Потом он уехал. Мать ездила к нему в училище, а он избегал ее. Тут она и поняла про его любовь. Потом появилась я, так вот она и крутилась. На ней еще и мама больная была, совсем не ходила. А потом она от кого-то узнала, что этот курсант женится. Забросила меня к тете Вере и поехала в город. В училище все разузнала и на свадьбу пришла его поздравить. У того глаза на лоб полезли, когда он мать увидел, а невеста — она была дочкой какого-то начальника, что ли, — быстренько сообразила все и мать шлюхой обозвала, курсантской подстилкой. Тут мать схватила бутылку, разбила ее и ей по лицу курсанта! Тут, конечно, паника, шум, «скорая», милиция приехали. Ее судили, а меня в дом ребенка отправили. Мать уже перед выходом какому-то водителю башку проломила за то, что он хотел ее изнасиловать. А водила этот какого-то начальника возил, поэтому мать снова виноватой оказалась. Ей еще срок накинули. Я все думала, что моя мать Мария Ильинична, директор детдома. Она ко мне всегда добра была, обращалась, как с дочкой, понимаешь? Я ее матерью своей считаю, хотя от той я тоже не отказываюсь — она же меня родила. Бабушка в прошлом году умерла, и Мария Ильинична взяла меня к себе.

В купе вошла тетя Вера и воскликнула:

— Да у меня здесь целый приют! Скоро Златоуст.

Аленка с Санькой собрали Олега и Олю. Санька достал из кармана куртки купюру Рэмбо — 200 рублей.

— Держи, Олежка.

— Не надо, папка все равно отберет, — покачал он головой.

— А, дьявол, подожди, я сейчас разменяю. Аленка доплела Оле косу, когда Санька вернулся с пачкой денег.

— Бери, Олежка. Отдашь папке 50 рублей, остальное себе возьми. Может, куртку купишь.

Аленка собрала со стола конфеты и запихала их Ольге в карман. Потом наклонилась и поцеловала девчушку.

Дети, держась за руки, помахали Саньке с Аленкой, стоявшим, обнявшись, в двери тамбура уходящего поезда.

В Миассе они простились с тетей Верой и пересели в автобус...

К водителю стоявшего на привокзальной стоянке «Москвича» подошел парень, сошедший с поезда, и, наклонившись к окну, быстро проговорил:

— Дядя, давай за автобусом. Да не боись, не обижу, — он протянул ему 500 рублей.

В салоне было жарко. Аленка склонила голову на Санькино плечо и уснула. В небольшом отдалении от автобуса по петляющей трассе двигался «Москвич».

До кордона Санька с Аленкой решили идти пешком. Она сняла босоножки и пошла босиком по мокрой от росы траве. Веселая и радостная она кружилась в танце. Глядя на нее и Санька ощутил прилив веселья. На тропинке Аленка наступила на шишку и невольно вскрикнула. Санька рассмеялся и взял ее на руки. Он нес ее, ласково заглядывая в глаза..

Вскоре они вышли к окаймленному лесом озеру. Вдали виднелись горы и нависшие над прозрачной водой скалы. Посередине озера были разбросаны островки. Взор притягивал самый большой остров с изумрудным на фоне голубого неба лесом с пушистыми облаками.

У Аленки невольно вырвался возглас восхищения:

— Красота-то какая!

Пройдя немного по берегу, они поднялись и пошли по тропинке, идущей через сосновый бор. Дорога привела их к дому деда. Он стоял у конюшни и седлал коня. Санька поднес ко рту руки и заржал. Конь встрепенулся и, подняв уши, ответил ему.

— Санька приехал, Чиграш! — радостно вскрикнул дед.

Его простое, открытое лицо сияло, глаза лучились добротой. Густая, черная с проседью борода не могла скрыть его радостной улыбки. Они обнялись.

— Вон какой вымахал! С деда будешь. Ну наконец-то выбрался! — похлопал он Саньку по плечу:

— Деда, я не один. Знакомься, это... Аленка, она моя... — Санька смутился.

— Можешь не говорить, по глазам вижу, кто она тебе! — ответил дед и, повернувшись к Аленке, представился:

— Меня Данилой Арсентьевичем величают. Можно просто — дед Данила. Ну, пошли в дом-то.

Он раздул самовар, поставил на стол нарезанные соты с медом. Пока они пили вкусный чай с мятой, дед Данила рассказывал Аленке о своей жизни на кордоне, о Санькиных проделках.

— Вообще-то он весь в меня, Чиграш!

— Дед Данила, а что такое Чиграш? — спросила Аленка.

— Чиграш? Это вроде голубь, да только дикий, — объяснил дед.

— Деда, пойдем покурим, — предложил Санька.

— Вы идите, а я со стола уберу, — поддержала Аленка.

Санька вышел во двор, по которому разгуливали куры. Петух Ангел гордо вышагивал между ними, выпятив свою пеструю грудь. К Саньке, виляя хвостом, подбежала собака, чем-то похожая на волка.

— Мухтар, здравствуй! Узнал! Хороший пес, хороший...

Собака встала на задние лапы и лизнула Саньку в лицо. Конь, жевавший овес, поднял голову и зафыркал, словно ревновал пса к мальчишке, потом угрожающе топнул ногой.