Кощеевич и война - Алан Григорьев

Княжич помассировал виски. После стольких чар он почувствовал усталость. Да и время идёт к рассвету, скоро навий лагерь проснётся. Может, отложить поиски до завтра?

— Нет! — твёрдо сказал он себе. — Один раз я уже не успел спасти друга от смерти. Всё, что произошло дальше, — моя вина. Во второй раз такого не случится.

Лис достал трут и огниво. Для заклинания подходили только живой огонь и только что придуманная песня:

«Там, где слышен вороний грай, всё равно не верят в беду. Прилетай, мой друг, прилетай, ты же знаешь — я очень жду».

Перо вспыхнуло, словно сухая трава, и тёплым пеплом осыпалось в ладони Лиса. Зеркало мигнуло раз, другой, а потом показало дуб с раздвоенной кроной, на котором суетились не меньше дюжины ворон.

— Приблизь! — велел Лис зеркалу. То поспешило выполнить приказ чародея. Но птицы заволновались, будто почуяли слежку.

— Кар-раул! — прокричала одна из них.

Все вороны встрепенулись и снялись с места. Княжич заметил в крыле одной из них белое перо и закричал что было мочи:

— Май, это я, Лис!

Недолго думая, он шагнул в зеркало, споткнулся о раму и, перевернувшись в воздухе, шлёпнулся прямо в сугроб под дубом. В стремительно светлеющем небе, каркая, кружила вспугнутая стая.

— Май!!! — Лис задрал голову, силясь выхватить друга взглядом.

— Пр-рочь! — скомандовала предводительница стаи, и вороны полетели прочь от заката, в сторону Диви.

Лис даже вскочил и пробежал за ними несколько шагов, но ноги увязли в снегу, и он снова упал. Его душили злые слёзы. Май не вернулся, выбрав новую жизнь с вещуньями. А княжич ругал себя за опрометчивость, сидя в сугробе в каком-то неизвестном лесу. Судя по холоду — на дивьей стороне. Без запаса еды, без теплого плаща, без гуслей… И чем он только думал?!

Впрочем, он не удивился бы, если бы вдруг выяснилось, что он давно спятил от горя и одиночества. Ведь из прежних друзей на его стороне не осталось никого — кроме Смерти.

По дороге домой Лис умирал несколько раз. Падал в холодный сугроб — на время даже становилось тепло. Потом приходил в себя от обжигающего холода, вставал, отряхивался и продолжал идти.

— Помочь тебе? — спрашивала Марена. — Могу направить поисковые отряды по твоему следу.

Но он только мотал головой и твердил:

— Я сам.

Порой его одолевали видения, и Лис слышал голос матери:

— В том, что случилось, нет твоей вины, родной.

Разумом он понимал: вряд ли Василиса говорит с ним на самом деле. Разве можно докричаться из Сонного царства? А Смерть, в чьей реальности Лис тоже сомневался, спорила:

— Нет, это твоя вина! Надо было думать головой.

— Надо верить своему сердцу! — перебивала Василиса.

— Нет, только разум тебе поможет.

И Лис чувствовал, что близок к помешательству. Порой его одолевали приступы гнева, он разбивал кулаки о стволы деревьев и кричал на вьющихся над головой птиц:

— Ух, гады! Погодите, всех вас переловлю!

В очередной раз упав в сугроб, он, словно в горячечном бреду, услышал голос Мая. Прежний, без раздражающего карканья.

— Так и будешь ходить кругами и считать ворон? На тебя, между прочим, вся Навь надеется.

— Но я потерялся и не могу найти верный путь, — виновато развёл он руками.

Но Май в его голове лишь презрительно фыркнул:

— Ты вообще чародей или кто? Потерялся он! Так найдись. Чего ты вообще хочешь, Лис?

А Лис и сам не знал, чего хочет. Поэтому просто пожал плечами:

— Ну… чтобы не было больно.

— И поэтому сам себе вредишь? Очень последовательно.

Ирония Мая была такой же холодной, как снежная мгла вокруг.

— Так болит внутри, а не снаружи. Все, кто был мне нужен, меня покинули. Я проиграл. Ради чего теперь бороться?

— Любая боль однажды пройдёт. Всё проходит. — А это уже сказала Марена.

Она сидела рядом с Лисом, и чёрные развевающиеся на ветру одежды делали и её похожей на ворону.

Лис хотел сказать, что устал от предательств и потерь. И что теперь он, пожалуй, понял, как именно Смерть может приносить облегчение — только ему даже этого было не дано. Что поделать: теперь в его бесцветном мире даже снег пах отчаянием…

— Я тебя люблю, сынок, — вдруг ласково и тепло сказала Василиса. — И буду любить всегда — что бы ни случилось.

Как давно Лис не слышал этих слов… На глаза навернулись слёзы. Потрескавшимися от холода губами он прошептал:

— Мам, я хочу домой…

И метель стихла, словно её и не бывало. Туман рассеялся, запахло дымом костров. Лис стоял всего в сотне шагов от лагеря, не понимая, как здесь очутился. Но даже если это и было чьё-то колдовство, то определённо не злое.

Оказалось, Лиса не было всего три дня, хотя по его собственным ощущениям прошло намного больше. Верный Оджин скрыл от людей пропажу княжича, а на поиски отправил Ласточек, потому что те умели держать язык за зубами.

Увидев измождённого Лиса, он всплеснул руками. Быстренько, не привлекая лишнего внимания, дотащил его до шатра, организовал поесть-выпить, ещё и восстанавливающих зелий принёс.

Лис накинулся на еду, а говорить смог, только когда хорошенько подкрепился.

— Ты молодец, всё правильно сделал.

Он откинулся на подушки, впервые за последнее время чувствуя себя сытым. В такие моменты особенно остро понимаешь, как мало нужно человеку для счастья.