Французский палач - Крис Хамфрис
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Ее держал на руках мужчина в черных доспехах, который двигался с траурной медлительностью. Он был безлик — черное забрало скрывало его лицо. Маленькие кулачки стучали о закованную в броню грудь. Черный человек неумолимо шагал вперед, и попытки девочки освободиться были подобны трепыханью крылышек мотылька, столкнувшегося с ламповым стеклом. Мужчина в броне также вошел в калейдоскоп и прошествовал прямо к алтарю, где положил девушку перед перевернутым крестом. Когда его руки выпустили ее, она неожиданно успокоилась, но почти сразу же Фуггер понял смысл этой перемены. Это чувство было слишком хорошо ему знакомо: попавший в капкан зверь, парализованный страхом.
Мужчина в доспехах вышел из стеклянной камеры, взял Авраама с кушетки и положил его на пол внутри калейдоскопа. А потом он вышел в третий раз и, подняв руку в латной рукавице, поманил к себе Фуггера. Тот уже знал, кто его зовет: через прорези забрала он разглядел глаза Генриха фон Золингена. И некуда бежать. Нет никаких путей к спасению — только неизбежность. Поднявшись на ноги, Фуггер прошел мимо стражника в черных доспехах и обнаружил, что ступает в такт пению, которое при его появлении стало громче, а потом смолкло. Стеклянная дверь опустилась.
«Тринадцать, — подумал Фуггер, пересчитав присутствующих. — Боже милосердный, нас тринадцать. Святый Отче, защити своего раба».
Тишина, которую не нарушал даже плач девочки, длилась несколько мгновений, а потом ее прервал человек в капюшоне, стоявший первым. Он опустил кадильницу на пол, взял ореховый посох длиной в свой рост и три раза стукнул о пол железным наконечником посоха.
— «Тайная скрижаль!» — провозгласил из-под складок капюшона бархатный голос. — Обратимся к мудрости Гермеса Трижды Величайшего. Произнесем истинные слова бога Тота.
С этими словами Джанкарло Чибо сбросил с себя монашеское одеяние и остался обнаженным, если не считать куска шелка, обернутого вокруг его худой талии. Повернувшись лицом к своим приверженцам, он вскричал:
— Да воцарится зло!
— Зло! — разнеслось громовое эхо.
Еще семь сутан были сброшены, и монахи, оказавшиеся в таком же виде, как и их господин, начали собирать расставленные у стен предметы. Приготовившись, они встали кругом у котла. Обнаженная фигура их повелительницы стояла в центре, Чибо — справа от нее. Только девушка, окаменевшая от страха у алтаря, фон Золинген в черных доспехах, бесчувственный Авраам и испуганный Фуггер остались вне круга.
Круг начал медленно двигаться против часовой стрелки, встречь движению солнца. Когда обнаженная женщина снова оказалась напротив алтаря, она подняла над котлом мешок, перевязанный бечевкой. Там что-то крутилось и извивалось в жарких испарениях котла. Не обращая внимания на отчаянные рывки, женщина оставила мешок на месте и начала следующий круг, заклиная:
Жаба и гриб, под которым сидела,Башка летучей мыши, отрезана от тела…
И с этими словами жрица бросила мешок в котел.
Мешок заискрился и вспыхнул, а его содержимое забилось и закричало, погружаясь в кипящую жидкость. В этот момент все подхватили:
Зелье дьявола, кипи!К тебе взываем, Тот: приди!
В центре круга оказался следующий участник, щекастый монах с большой тонзурой. Бросая свой сверток, он воскликнул:
Белена, красавка, болиголов, паслен,Опиум, несите нам не Богом данный сон!
И снова все хором произнесли:
Зелье дьявола, кипи!К тебе взываем, Тот: приди!
Следующий занял место предыдущего, прочел заклинание и бросил свою ношу:
Мужская суть — мандрагоры корень,Веер куртизанки, чумной саван черный!
Снова хор — и еще один куплет, который произнесли уже быстрее:
Жало гадюки, клык от тигра,Потроха волчицы, что волчат не родила!
Круг ускорил движение. Вонь, поднимавшаяся от котла, в котором смешались животные и растения, обладающие магической силой, была пронзительной: от едкого дыма у Фуггера слезились глаза и текло из носа. Вращающиеся фигуры вызвали у него тошноту, и он уронил голову, стараясь не слушать, не слушать — и действительно сумел не услышать всего. Но когда зазвучал знакомый бархатистый голос, Фуггер невольно вновь открылся заклинанию.
Кровь дитяти, отнятого силой,Освященная земля из свежей могилы…
Дьявольский хоровод вращался настолько стремительно, что его участники начали издавать крики страха и возбуждения. При последних словах Чибо, когда в котел полетел ком пропитанной кровью земли, поднялся общий вой. Казалось, что последний повтор произнес один голос:
Зелье дьявола, кипи!К тебе взываем, Тот: приди!
В этот момент из котла вырвался огромный язык пламени. Хоровод резко остановился, его участники попадали на пол. Один обезумевший монах налетел на безмолвную фигуру в черных доспехах и отскочил, как мячик. Фуггер снова спрятал голову, когда на него упал другой монах.
Только один человек продолжал двигаться, высыпая на пол окрашенный песок, ложившийся широким кругом. Затем он поспешно заполнил круг изображением пятиконечной звезды. Внутри пентаграммы кровавым песком он вывел слова: «Етимирп олет».
Из бархатного мешочка вытряхнули нечто. Оно упало в центре начертанной песком звезды, на слова, написанные в обратном порядке.
— Етимирп олет! — крикнул архиепископ Сиенский. — Тело примите!
И, воззрившись на шестипалую руку Анны Болейн, участники шабаша начали призывать мертвеца.
* * *Высоко над ними, но уже глубоко под землей, в бесконечно темном туннеле происходило какое-то движение. Местами вентиляционное отверстие было настолько узким, что слепое существо утыкалось лицом в землю. Оно отталкивалось носками ног и царапало землю пальцами одной руки, стараясь не выпустить из другой шерстяную нить, уходящую в бесконечную темноту.
Дважды Бекк приходилось выпускать нить, потому что без помощи обеих рук невозможно было протиснуться сквозь узкое отверстие. Один раз, когда она некоторое время карабкалась вверх, нить порвалась — как раз у разветвления туннеля. Испуганно шаря в кромешной тьме, Бекк все же отыскала нитку. После этого она уже не выпускала ее из рук, двигаясь пусть медленнее, но увереннее.
Воздуха не хватало, он был полон сернистых испарений. Бекк кашляла, задыхалась, выплевывала попавшую в рот грязь, но упорно спускалась все ниже. Время уходило, теряя при этом всякий смысл. Остались только темнота, изгибы камня и глины и изредка встречавшиеся полости, когда над головой появлялось свободное пространство и можно было ненадолго выпрямиться и расправить усталые мышцы. А потом нить снова упрямо уводила в узкий лаз, и Бекк засовывала туда голову и возобновляла трудный спуск.
