Долина совести - Марина Дяченко

Ее это устраивало. Она была космически одинока – и находила в этом некоторое мрачное удовлетворение.

Однако через несколько месяцев за ней взялся ухаживать ее непосредственный начальник – парковый администратор. Он преследовал ее по пятам, он буквально ломился к ней в вагончик, уверенный почему-то, что она должна быть счастлива от такого внимания к своей персоне. Не зная, как выкрутиться и к кому обратиться за помощью, она в конце концов уволилась – и пошла искать новое место в толпе.

Она продавала газеты в электричках.

Она расклеивала объявления.

Ей негде было жить, она снимала какие-то углы у каких-то старух, но редко с ними уживалась. Однажды ей «повезло» поселиться в настоящем притоне – и счастье, что она успела сориентироваться и смыться прежде, чем ее посадили «на иглу».

Ей неоднократно делали самые разные предложения – от обыкновенной должности обыкновенной гостиничной проститутки до «элитарного» места танцовщицы в экзотическом ночном клубе. Анжела мягко, но настойчиво отказывалась.

Когда она устроилась – с трудом! – работать проводницей, ей казалось, что это блестящий выход из положения. Что она обрела дом на колесах, свое одиночество и свою толпу «в одном флаконе».

Она ошиблась. Пассажиры каждый день менялись, но ведь были еще и напарники, и напарницы, начальник поезда и прочее, и прочее. Она меняла бригады – со скандалами и без. Она прослыла самой склочной, самой стервозной проводницей со времени изобретения железной дороги. Грязное железнодорожное белье, стаканы с отпечатками жирных пальцев, тараканы в щелях, пропахший табаком сквозняк из тамбура, бездомье, безденежье и полной отсутствие всякой любви подернули воспоминания о Сонике будто бензиновой пленкой.

В один прекрасный день Анжела запустила подстаканником в начальника поезда и ушла, буквально соскочила на ходу, подарив железнодорожному управлению свою последнюю зарплату. Все равно ее вот-вот должны были выгнать.

После смерти Соника прошло почти два года. Завершив полный круг, Анжела пришла туда же, откуда и вышла – она стояла посреди улицы, и все ее имущество было при ней. Без работы, без профессии, без крыши над головой и без малейшего желания идти на панель, но с осознанием, что последних денег хватит едва ли на три дня. И едва ли хватит, чтобы купить хоть сколько-нибудь приличную одежду…

К счастью, лето стояло погожее, и вопрос о крыше над головой отпал сам собой. Анжела криво улыбнулась и на предпоследние деньги купила себе… абонемент на пляж.

Среди речных пляжей был один, знаменитый высокой ценой на входные билеты. Чтобы расплатиться за абонемент на неделю, Анжела выскребла все до копейки; еще одной особенностью этого пляжа была полная свобода нравов. Богачи, которые могли себе позволить сколь угодно дорогие купальные костюмы, прохлаждались здесь исключительно нагишом.

Среди загорающей публики немало было «золотой молодежи»; голые холеные ребята ели фрукты и пили кофе под полосатым тентом, а Анжела, второй день питающаяся только водой из-под крана, вальяжно лежала в ажурной тени под навесом, гибкая, таинственная и соблазнительная.

(На первых порах ей пришлось преодолеть смущение. Но ей много чего в жизни приходилось преодолевать; в конце концов, на приличный купальник денег у нее все равно не хватило бы).

Пышнобедрые девушки обсуждали прелести разных диет. Анжела потягивалась, вставая, чувствуя десятки взглядов, как бы случайно проходивших мимо – и невольно задержавшихся на тонкой, белокожей, очаровательно нездешней гостье.

Ленивые юноши говорили о тонкостях покера и преимуществах разных казино. Анжела красиво прыгала с вышки (ее научил Соник, как это было давно!), выныривала, забросив на плечи мокрые волосы (Соник вспоминался смутно, будто давний счастливый сон), очаровательной дикаркой ложилась прямо на песок (Соник терпеть не мог песка, идеальный в его представлении берег должен быть каменистым). В стороне, у подножья урны, лежал брошенный кем-то кусок пирожного; Анжелины глаза то и дело возвращались к нему, будто привязанные.

Господи, как она была голодна! Соскальзывая с водной горки, фыркая, ныряя и разбрасывая брызги, обессилено валясь на белый песок, она мысленно обращалась к ленивым юношам под тентом: ну же! Смелей! Смелей, овечки! Одна из вас сегодня попадется, неизбежного не миновать, так не тяните же! Ваш волк устал ждать. Смелее!

Первым, кто сказал Анжеле – лениво, вальяжно – комплимент по поводу ее водных упражнений, был молоденький юноша, почти мальчик, с виду – старший школьник; тайком разглядывая его из-под ресниц, Анжела подумала, что «в ее время» – лет десять тому назад – юноша, обладающий столь слабенькими физическими достоинствами, стеснялся бы появиться на публике не то что нагишом, но даже и в облегающих спортивных брюках…

Анжела улыбнулась в ответ – лениво, вальяжно. Снисходительно поблагодарила.

Мальчика звали Яриком. Анжеле этого хватило. О том, что фамилия Ярика – Доний, она узнала гораздо позже.

А пока – она привязывала его. Умело и расчетливо. Мягко и не форсируя; семь дней они виделись только на пляже. Только разговаривали – обязательно с усмешкой, обязательно чуть растягивая слова; только искоса наблюдали друг за другом. Анжела интриговала, а Ярик хотел быть заинтригованным.

Каждый вечер она последней уходила с привелегированного нагого пляжа. Одевалась в кабинке последней – драные джинсы и линялая футболка хранились до поры до времени в ярком полиэтиленовом кульке – и каждый вечер рыскала по парку, подбирая бутылки. Всюду валялись объедки, но Анжелина брезгливость почти всегда брала верх над голодом. Она сдавала бутылки и на вырученные деньги покупала себе хлеба и молока.

На третий день стало легче. Ярик взялся по-хозяйски угощать ее; она знала, что узы пока еще не действуют, а значит, благосклонность Ярика – результат умелых Анжелиных действий.

Она возненавидела пляж до конца дней своих. Возненавидела запах шашлыков, каждый день разносившийся вместе с дымом по пляжу и по парку. Возненавидела вечную наготу и вечно мокрые волосы; прошла неделя, и Анжела исчезла из поля зрения Ярика.

Четыре дня она провела в пригороде – в дачном поселке. Она воровала у дачников овощи с грядок, запекала в костре и ела; это были на редкость тихие, умиротворенные, светлые четыре дня. И Соник вспоминался без отчаяния. Как будто он был рядом, Соник…

У нее был выбор. Она могла вернуться на пляж – а могла идти дальше; на четвертый вечер у костра она бросила монетку, и результат вышел в пользу маленького богатого Ярика.

В пользу – но не на пользу. Скорее, во вред; Анжела усмехнулась и решила довериться выбору монетки.

На пляж она заплыла. Денег на входной билет у нее не было – и она нахально, мимо буйков, мимо железных решеток, мимо сторожей на лодках пронырнула на пляж, под водой скинула старое белье – и вышла из воды, как древняя богиня, и предстала перед Яриком, который обрадовался столь бурно, что даже его ленивые приятели и томные приятельницы несколько удивились.

Радостный Ярик предложил ехать в ресторан. Прямо сейчас.

Анжела поступила точь-в-точь как персонаж известной сказки: одежду-то сперли! Во-он под тем кустиком лежала одежда… Сперли, так и есть!

Поверил ли Ярик, или посчитал это удачной шуткой – однако уже через полчаса Анжела оказалась в модном магазине – босиком, завернутая в банное полотенце. Продавщица нисколько не удивилась – видимо, посетители этого магазина и прежде позволяли себе быть экстравагантными. Анжела оделась полностью, от белья до стильной летней шляпки, и Ярик был в восторге – вероятно, все это казалось ему забавной игрой. Подобрал на пляже очаровательную голую девушку, одел, как куклу, но основная забава еще впереди…

Эту ночь они провели вместе. Анжела много пила за ужином, она прекрасно понимала, что отвертеться от постели не удастся, да и не нужно. Ей хотелось опьянеть.

Забыться не получалось. Каждую секунду их близости она зафиксировала в таких ярких деталях и образах, что даже теперь, спустя восемь лет, отлично их помнит. И это объяснимо: во-первых, она почти два года не спала с мужчиной. А во-вторых, акт любви бродячей женщины и богатого подростка носил глубокое символическое значение. Анжела ясно представляла себе, как на этом голеньком тощем мальчике защелкивается неснимаемый ошейник.

Узы любят физическую близость. Анжела ласкала бодрого, упругого, по-щенячьи ласкового подростка – и при этом расчетливо привязывала его.

…А Ярик был счастлив! Он думал, что наконец-то затащив Анжелу в постель, познает некую тайну, которой она подманила его тогда на пляже. Однако ночь закончилась, а тайна осталась. Обычно с подружками Ярика бывало наоборот – утром хватало эмоций только на вялое «ну, будь здорова».

Может быть, все дело в том, что он был младше Анжелы на восемь лет? Ему было шестнадцать, и он учился в школе, вернее, переживал последние в жизни каникулы. В его распоряжении была большая пятикомнатная квартира в комплекте с поваром и домработницей.