Один человек и один город - Вероника Евгеньевна Иванова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– И что такого могу сделать я, чего не может господь?
– Выступить душеприказчиком.
– О, понимаю!
На лицо отца Мигеля опустилась отрепетированная маска всепрощения и светлой скорби.
– Кто-то из ваших близких сейчас на смертном одре?
– Я.
Он чуть отстранился, словно собираясь внимательно оглядеть меня с ног до головы.
– Простите, но вы не выглядите…
– Больным? Неважно. Существуют сотни других способов ухода из жизни. Особенно не по своей воле.
– Хотите сказать…
– Мы ведь можем считать это исповедью, падре?
Оглянулся. Удостоверился, что в пределах видимости нет больше ни единой живой души. И ожидаемо предложил:
– Было бы намного удобнее пройти в другое место.
В исповедальню? Боже упаси! Никогда там не был и не рвусь. К тому же, скрывать мне нечего. Главное, чтобы падре оставил все нечаянно полученные сведения при себе. От греха подальше, что называется.
– Мне удобнее здесь, если не возражаете. Думаю, Он с удовольствием побудет третьим в нашей беседе.
Мои слова и кивок в сторону распятия заставили отца Мигеля нахмуриться. Не грозно или обвинительно, нет. Растерянно.
– Мне не пристало о таком говорить, но… Странное чувство. Я не помню ни одного человека, который так же, как вы, вел себя в священной обители. И одновременно все это кажется знакомым. Очень знакомым. У вас, случаем, объяснений не найдется?
Хотел бы, чтобы нашлись. Но увы.
– Оставим загадки Ему с Его провидением, ладно? А вот это – для вас.
Я протянул падре плоды своего литературного творчества: сложенный вчетверо лист бумаги.
– А где же печать?
А нету. Не нашлось в доме Фелипе ни одного конверта, который можно было бы заклеить. Но оно и к лучшему.
– Мне она не нужна.
– Но завещание полагается вскрывать лишь после…
– Мне решать, не правда ли, падре?
– Разумеется.
– И я разрешаю. Даже настаиваю: прочтите. Вдруг что-то будет вам непонятно, так я поясню. Пока могу это сделать.
Он посмотрел на меня, потом на бумагу. Вздохнул. Развернул.
– Сеньору Фелипе Ллузи, давшему мне имя и крышу над головой: моё глубочайшее почтение. И пожелание продолжения спокойной жизни.
Надеюсь, она ещё состоится, эта жизнь. По крайней мере, без меня вряд ли у кого-то возникнет необходимость досаждать старому пьянице.
– Эстебану Норьеге: извини, что не сложилось. И удачи.
Не слишком «государственное» пожелание тому, кто работает над изменением политической обстановки, но почему бы и нет? Может, он правее всех прочих. То есть, на самом-то деле – левее, только правда его – правдивее.
– Девушке по имени Лил: похоже, ты сделала неудачный выбор. В будущем выбирай осмотрительнее.
Возможно, у неё просто нет других вариантов. И такое бывает. Но с её энтузиазмом случится много хороших шансов. Даже сомневаться не стоит.
– Падре Мигелю: благодарность за то, что донес эти послания до адресатов. И просьба.
Пауза. Взгляд поверх листа.
– Где же она?
– Я не дописал? Ах, да. Не смог подобрать слова, чтобы все было коротко и ясно. Так что вам придется слушать. Согласны?
– Как пожелаете.
– В доме Фелипе Ллузи, о котором речь в самом начале, находится ещё один человек. Он… Сильно болен. Наверное. По крайней мере, сейчас он в коме, и неизвестно, когда очнется. Я попрошу вас за ним приглядывать. Хотите – прямо там. Хотите – заберите в приют. Мне важно только одно: он должен очнуться. Когда-нибудь. А когда очнется, спросите его… Хотя нет, не нужно. Но если он спросит обо мне, расскажите все, что знаете.
– Но все, что я знаю о вас, это…
– А больше и не надо. Правда, не надо. Он может меня вообще не вспомнить. И может быть, это станет лучшим выходом.
Отец Мигель снова сложил листок. Спрятал в рукаве.
– Я выполню все, о чем вы просите.
– Спасибо.
Вроде и присаживался ненадолго, а задницу отсидел. И как только молящиеся проводят здесь часы за часами?
– И все же, юноша, насчет помощи…
– Вы уже помогли.
– Вашему духу? Хорошо. Но тело тоже нуждается. И зачастую больше, чем душа. А уж вопиет о своих нуждах куда как громче. Если вашей жизни угрожает опасность, я могу…
– Предоставить убежище? Нет, не надо. Я верю в бога не так, как вы, падре. Но то, что послано мне для испытания или наказания, приму. От начала и до конца.
– Вы пришли сегодня сюда. И это может значить, что Он…
– Желает моего спасения?
– Именно.
Изможденный болью лик. Взгляд, устремленный вниз, к пастве.
А я ведь только сейчас заметил, что Ты смотришь прямо на меня, Господи. Потому что стою у подножия Твоёго креста, а не там, где обычно.
– Думать так означало бы, что я отдаю себя в Его руки.
– Все мы в руках господних.
– Ну что ж…
И смотрит деревянная статуя очень даже странно. Выжидательно. Мол, следующий ход – за тобой.
– Если Он и вправду хочет меня спасти, шанс Ему представится, обещаю.
Пусть будет испытание. Я не против. Хочешь проверить мою веру? Изволь. Не стану препятствовать. Пальцем о палец не шевельну, чтобы спасаться самостоятельно. Положусь целиком и полностью на Твоё всесилие.
Церковники любят твердить, что все беды и страдания ниспосланы людям, дабы укрепить дух и доказать право на посмертный билет в царство небесное. Так вот, я ничего и никому доказывать не собираюсь. Где-то согрешил? Пусть. Сдается мне, по счетам уже заплачено. У Тебя появились новые планы? Ну и замечательно! Задумал разыграть замысловатый спектакль? Отлично! Тогда будь любезен позаботиться об исполнителе главной роли. Хотя бы последи, чтобы до занавеса он, то есть, я, добрался успешно.
Мне готовиться не нужно: только вдох сделать. Или выдохнуть. И шагнуть вперед. А Ты-то готов, Господи?
* * *
– Желаете подать жалобу?
Привратник был слепым. Абсолютно. И, учитывая его преклонный возраст, можно было только гадать, чем заработано увечье, долгой службой или несчастным случаем. Но жалости человек у входа в самую странную часть здания муниципального совета не вызывал. Скорее всего, многие ему даже завидовали. Получить на склоне лет постоянную и достойно оплачиваемую работу – чем не мечта? А если ещё и понемногу приторговывать информацией…
Многие, кстати, думали именно так, когда открывался отдел по приему анонимных жалоб на действия городских служб и служащих. Но строгие меры быстро остудили пыл нечестных на руку сеньоров и сеньор. Одна из весомых заслуг сенатора Линкольна, кстати. И очень действенная: по каждой жалобе непременно проводилось тщательное расследование. Другое дело, что иногда
