Мальчик-менестрель - Арчибальд Кронин

Во время службы мы старались не смотреть друг на друга, хотя я пару раз поймал на себе ее взгляд. Но когда монахини причастились и мы с ней одновременно поднялись, чтобы принять евхаристию[91], я пропустил ее вперед, и она еле заметно улыбнулась мне.

По окончании мессы я бодрым шагом двинулся в сторону Бурье. Дама же остановилась поговорить с монахинями и несколько задержалась. Однако не прошло и нескольких минут, как меня нагнал старомодный «Роллс-Ройс».

— Молодой человек, может, вас подвезти? Вам куда?

— В гостиницу в Бурье.

На самом деле я с большим удовольствием прошелся бы пешком, но грех было упускать такую замечательную возможность. И я сел в машину.

— Вы англичанин? — поинтересовалась она.

— Нет, мадам. Наполовину шотландец, наполовину ирландец.

— И что же вы делаете в таком прекрасном, но таком отдаленном уголке Швейцарии?

— Заехал сюда по пути в Голливуд.

— Боже правый! Вы актер?

— Нет, мадам. Всего лишь автор. Но я помогаю другу, который в прежней жизни совершил роковую ошибку, за которую жестоко поплатился. И теперь у него появился шанс в буквальном смысле выбраться из грязи.

— В Голливуде?!

— Он певец. Исключительный голос, талант — единственное его достояние, — сказал я и, увидев в ее глазах искру понимания, продолжил: — Но перед отъездом он хочет повидаться со своим ребенком. Умоляю вас, разрешите ему. Всего на один день.

Она отпрянула, на лицо ее набежала тень.

— Так вон оно что. Он специально подослал вас в часовню, чтобы под предлогом фальшивого благочестия подобраться ко мне.

— Мадам, если вы полагаете, что я готов осквернить таинство причастия, — посмотрел я на нее в упор, — мне остается вас только пожалеть.

Теперь пришла ее очередь побледнеть. И когда машина подъехала к гостинице и я вышел, она еле слышно проронила:

— Пусть приходит.

Но на этом мои приключения не закончились. Когда «Роллс-Ройс» скрылся из виду, меня окликнул какой-то человек, протиравший во дворе ветровое стекло машины.

Это был крупный мужчина в очевидно дорогом коричневом костюме, а его машина разительно отличалась от той, из которой я только что вышел. «Альфа-Ромео» — низкая, шикарная и необычайно скоростная машина — лучший продукт итальянского автопрома.

— Доброе утро, — обратился он ко мне на безупречном английском. — Я вижу, вы знакомы с госпожой Донован.

— Так, шапочно. Она просто подвезла меня из Ла-Тура.

— А я знаком с ее племянницей. И вовсе не шапочно, — улыбнулся он, продемонстрировав крупные белые зубы. — Меня зовут Мунцио. И я надеюсь жениться на ней, когда она получит развод.

— Мои поздравления, — отозвался я. — Какая у вас прекрасная машина! Вероятно, очень быстрая.

— Лучшая машина в мире. Быстрая? Я вам сейчас скажу. Завтракаю я обычно в отеле, так как держу машину здесь, затем еду в свою контору в Милане, путь лежит вокруг озера по узкой, извилистой и крайне опасной дороге, дальше через перевал Сен-Готтард, не через туннель, дальше через границу и по отвратительным дорогам в Милан, а потом, когда с делами покончено, второй завтрак — и обратно сюда, как раз к чаю.

Звучало это совершенно фантастично, но я ему поверил.

— Вы, должно быть, первоклассный водитель.

— Лучший из лучших, — снова ослепительно улыбнулся он. — Я вожу эту машину так, как объезжают чистокровного жеребца, работая коленями.

— Вы отправляетесь прямо сейчас?

— Конечно.

— Тогда увидимся за чаем.

— Я вас обязательно найду. Я вам покажу класс, — в очередной раз блеснул он зубами.

Я вернулся в гостиницу, чувствуя, что для одного утра событий многовато, и, выпив наконец кофе, решил рассказать обо всем Десмонду, который уже успел позавтракать и ждал меня в номере на балконе.

— Мне кажется, я уже видел этого парня, — спокойно сказал Десмонд. — Такой большой и сильный. Должно быть, родом с севера Италии. Только такой и сможет удержать Клэр в узде. И какая удача, что ты встретил госпожу Донован. Теперь нам не дадут от ворот поворот. Хотя, насколько я понимаю, она вряд ли меня примет.

Итак, в десять часов мы прошли по деревенской улице, миновали стариков, сидевших под старым дубом, и оказались перед массивными коваными воротами поместья, которые тотчас же распахнулись перед нами, хотя привратник и сказал Десмонду по-итальянски:

— Мадам сегодня не принимает, сударь. Но вы можете пройти на террасу.

Мы медленно пошли к дому между высоких деревьев, над которыми в лучах солнца кружили галдящие грачи. Идущая в гору подъездная дорожка была тщательно разровнена, а зеленый газон вокруг нее аккуратно подстрижен. Слева раскинулся окруженный стеной сад. Сам дом, сложенный из серого камня, отличался простотой и лаконичностью. Квадратный и очень большой, он был окружен крытой террасой — незаменимой защитой от холодных швейцарских зим.

В южной части террасы шли какие-то приготовления, заставившие Десмонда ускорить шаг. На покрытом ковром плиточном полу был установлен детский манеж, рядом с которым на стуле с высокой спинкой чинно восседала няня из швейцарских немцев, облаченная в безупречное льняное форменное платье с часиками на груди и высоким тугим накрахмаленным воротничком, свидетельствующим о высоких моральных качествах обладательницы одеяния. А внутри манежа я увидел маленький живой агукающий комочек в ползунках, который умильно смотрел на Десмонда, стоявшего на коленях подле манежа.

— Она узнала меня, мое солнышко, — прошептал Десмонд, сглатывая катившиеся по щекам слезы. — Как только меня увидела, ее милое личико озарила улыбка.

И все же кто знает? Ведь он вынянчил это крохотное существо, купал и укладывал в колыбельку, и его образ мог вполне сохраниться в закоулках ее памяти. Десмонд пришел к своей малышке не с пустыми руками. Он принес ей в подарок серебряную со слоновой костью погремушку, которую предусмотрительно вручил няне. Та приняла игрушку со сдержанной улыбкой благодарности, внимательно осмотрела ее, тщательно протерла чистой белой тряпочкой и отдала ребенку. Воздух вокруг тотчас же наполнился счастливым детским смехом, сопровождаемым звяканьем погремушки. Я счел за лучшее оставить Десмонда наедине с дочкой; более того, я ни минуты не сомневался, что он наверняка сможет снискать расположение и даже доверие чопорной няньки, которая рано или поздно позволит ему взять на руки его дитя. Десмонд, похоже, уже сумел растопить лед, обратившись к ней на швейцарско-немецком диалекте.

Вернувшись в гостиницу, я попросил портье приготовить мне ланч для пикника и отправился к себе в номер, чтобы переодеться в шорты, джемпер и теннисные туфли. Когда я спустился вниз, на стойке портье меня уже ждал упакованный ланч. Да, «Рейн дю лак» — прекрасная гостиница.

Вернувшись в поместье, я оставил ланч на скамейке в парке под деревом и отправился на пробежку, успев за это время здорово соскучиться по физическим упражнениям.

И я начал разминку: пятьдесят ярдов трусцой, затем следующие пятьдесят ярдов быстрым шагом. Замечательный метод, позволяющий двигаться вперед сколь угодно долго и при этом не уставать. Кружа по парку, я выяснил, что Десмонду тоже в каком-то смысле удалось продвинуться вперед. Сперва ему предложили подушку, чтобы подложить под колени, затем — стул, на котором он устроился с ребенком на руках. Но меня не оставляло смутное ощущение, что за мной кто-то наблюдает из занавешенного окна верхнего этажа.

Я все еще продолжал пробежку, когда колокол прозвонил полдень, созывая стариков из дома престарелых, правда, не на молитву, а всего лишь на обед. Мне тоже пора было подкрепиться, тем более что Десмонда, няни и младенца уже не было на террасе. Вместо душа я наскоро обтерся салфеткой, в которую был завернут ланч, надел джемпер и присел на скамью.

Ланч оказался выше всяких похвал. Ничего лишнего, только великолепный сандвич с ветчиной, кусочек эмментальского сыра между аппетитных бисквитов с маслом и фрукты: яблоко, апельсин и божественно сочная груша. После интенсивной пробежки еда показалась мне особенно вкусной. Затем я аккуратно завернул фруктовую кожуру в салфетку и с удовольствием растянулся на скамье в тени деревьев. Я был готов провести в этом райском уголке хоть все лето. И вообще, Десмонд уже изрядно меня утомил. Последнее время мы постоянно были вместе, а если учесть его озлобленность и неустойчивое душевное состояние, легко понять, что он был сейчас не самым приятным компаньоном. Но я дал бедняге честное слово и, как бы там ни было, был обязан его сдержать.

Должно быть, меня сморил сон, так как когда я проснулся, на часах было уже половина третьего. Неожиданно на аллее, ведущей к обнесенному стеной саду, я заметил совершенно очаровательную процессию: няню, Десмонда, толкавшего перед собой открытую коляску с ребенком, и двух керри-блю-терьеров.