Избранное - Уильям Фолкнер

Когда они приближались, до них прежде всего доносился скрежет и завывание мельницы, а если ветер дул в их сторону — острый, тонкий, волнующий запах брожения и кипящей патоки. Баярд любил этот запах, и они подъезжали и ненадолго останавливались, и парень, закладывая сорго в дробилку, украдкой наблюдал за ними, пока они смотрели на терпеливого мула и на старика, склонившегося над бурлящим котлом. Иногда Баярд подходил к нему побеседовать, а Нарцисса оставалась в автомобиле, окутанная ароматами осеннего созревания и их неуловимой глубокою грустью, и тогда взгляд ее задумчиво останавливался на высоком, худощавом, трагически юном Баярде и сгорбленном от старости негре, и незаметно для мужа она обволакивала его безмятежно спокойными волнами своей привязанности.

Потом Баярд приходил и садился с ней рядом, и она касалась рукой его грубой одежды так легко, что он этого даже не чувствовал, и они возвращались обратно по заросшей дороге, окаймленной трепещущим лесом, и вот уже скоро над пожелтевшими акациями и дубами, огромный, простой и неизменный, возникал старинный белый дом, а над последней линией холмов на самом горизонте, зрелый, словно сыр, поднимался оранжевый диск осенней луны.

Иногда они уезжали домой совсем затемно. Мельница уже не работала, и ее длинное неподвижное крыло пересекало освещенное отсветами костра небо. Мул жевал жвачку в конюшне, или топтался, обнюхивая пустую кормушку, или дремал стоя, не ведая о завтрашнем дне, а у костра мелькало множество теней. Здесь собрались все негры — женщины и старики сидели на хрустящих подстилках из сорго вокруг костра, в который кто-нибудь подбрасывал раздавленные стебли до тех пор, пока языки пламени бешено взмывали к верхушкам деревьев, золотя и без того сверкающие золотом листья; а юноши, девушки и дети сидели на корточках и, притихшие, словно зверюшки, молчаливо смотрели в огонь. Иногда они начинали петь, выводя дрожащие бессловесные мелодии, в которых жалобный минор сливался с мягкими басами в стародавнем и печальном ожидании, и их сосредоточенные темные лица с неподвижно застывшими губами медленно склонялись к костру.

Но когда появлялись белые люди, пение умолкало, и, лежа или сидя вокруг огня, над которым бурлил закоптевший котел, они переговаривались прерывистыми журчащими высокими голосами, брызжущими грустным весельем, между тем как в тени средь шуршащих стеблей хихикали и шептались юноши и девушки.

Кто-нибудь из них, а иногда и оба обязательно заходили в кабинет к старому Баярду и мисс Дженни. Там теперь целыми днями топился камин, и все четверо сидели вокруг огня — мисс Дженни под лампой с ежедневной бульварной газеткой; старый Баярд, уперев в каминную решетку ноги в домашних туфлях, в ореоле сигарного дыма; возле его стула, беспокойно подрагивая во сне, дремал его старый сеттер, быть может, заново переживая славные стойки далекого прошлого или еще более давние времена своей собачьей юности, когда весь мир был полон запахов, горячивших кровь тощего неуклюжего щенка, а гордость еще не научила его сдержанности; и между ними Нарцисса и Баярд — Нарцисса, невозмутимо спокойная, мечтала при свете камина, а молодой Баярд курил папиросы, угрюмый, словно посаженный на цепь пес.

Потом старый Баярд швырял в камин сигару, опускал ноги на пол, сеттер просыпался, поднимал голову, хлопал глазами и так сладко зевал, что Нарцисса, глядя на пего, тоже никак не могла удержаться от зевоты.

— Ну что, Дженни?

Мисс Дженни откладывала в сторону газету и вставала.

— Разрешите, я схожу, — говорила Нарцисса.

Но мисс Дженни никогда ей этого не разрешала и вскоре возвращалась с подносом и тремя бокалами, и тогда старый Баярд отпирал конторку, доставал графин с серебряной пробкой и, словно исполняя какой-то ритуал, старательно готовил три порции пунша.

Однажды Баярд уговорил Нарциссу надеть его старую гимнастерку, брюки и сапоги и пойти с ним охотиться на опоссума. Кэспи с грязным фонарем и висящим на плече коровьим рогом и Айсом с джутовым мешком, с топором и четырьмя темными, рвущимися на поводках гончими ждали их у ворот, и все четверо двинулись к лесу, шагая меж призрачных стогов кукурузы, где Баярд каждый день вспугивал стайку куропаток.

— Где сегодня начнем, Кэспи? — спросил Баярд.

— На задах у дядюшки Генри. Там сидит один в винограднике за хлопковым сараем. Блю еще вчера вечером его туда загнал.

— Откуда ты знаешь, что он сегодня будет там сидеть, Кэспи? — спросила Нарцисса.

— Он вернется, — уверенно отвечал Кэспи, — он и сейчас там, вылупил глаза на наш фонарь и уши навострил — есть у нас собаки или нет.

Они перелезли через забор, и Кэспи нагнулся и поставил фонарь на землю. Собаки вертелись и дергались у него под ногами, фыркая и рыча друг на друга.

— Эй, Руби! Стой спокойно. Ни с места, дуреха ты этакая! — покрикивал он, спуская собак с поводков.

Собаки, подвывая, дергали за сворки, и в глазах у них, словно рябь на воде, мерцали яркие отсветы фонаря. Потом они мгновенно и беззвучно растворились в темноте.

— Не трогайте их, пускай посмотрят, есть он там или нет, — сказал Кэспи.

Из тьмы на высокой ноте трижды протявкала собака.

— Это тот молодой щенок. Он просто так, голос подает. Ничего он еще не учуял.

Высоко в подернутом дымкою небе плавали тусклые звезды; воздух еще не остыл, и земля была теплой на ощупь. Ровный свет фонаря очертил вокруг них аккуратный круглый оазис, и весь мир — чаша, полная смутно мерцающей мглы под бескрайним сводом косматых звезд, — казалось, имел только одно измеренье. Фонарь коптил, испуская пахучие струи тепла. Кэспи поднял его с земли, прикрутил фитиль и снова поставил у ног. Из темноты донесся какой-то гулкий, сердитый и низкий звук.

— Это он, — проговорил Айсом.

— Да, это Руби, — согласился Кэспи, поднимая фонарь. — Она его учуяла.

Молодой пес снова затявкал, отчаянно и истерично, потом опять послышался ровный и низкий вой. Нарцисса взяла Баярда под руку.

— Не торопитесь, — сказал ей Кэспи. — Они его еще не загнали. Давай, пес! — Молодая собака перестала лаять, но другая время от времени все еще тявкала на одной резкой ноте. — Давай, пес!

Спотыкаясь в бороздах, они пошли за раскачивающимся фонарем Кэспи, и темноту внезапно прорезал короткий отрывистый вой — звуча на четырех нотах, он нарастал в неистовом крещендо.

— Теперь они его загнали, — сказал Айсом.

— Точно, — согласился Кэспи. — Пошли. Держи его, пес!

Нарцисса вцепилась в руку Баярда, и они побежали по сырой траве, перескочили еще через какой-то забор и понеслись дальше, в заросли деревьев. Впереди во тьме засверкали чьи-то глаза, снова раздался дружный лай, прерываемый отчаянным визгом, в полутьме заметались тени, и вокруг них запрыгали собаки.

— Он там, наверху, — сказал Кэспи. — Старый Блю его видит.

— Там с ними еще пес дядюшки Генри, — заметил Айсом.

Кэспи крякнул.

— Так я и знал. У него уже нет сил гоняться за опоссумом, но пусть только другая собака загонит его на дерево — и он уж тут как тут.

Он поставил фонарь себе на голову и начал всматриваться в опутанное лозою деревцо, и Баярд тоже направил туда луч своего карманного фонарика. Три взрослые гончие и дряхлый, словно траченный молью пес дядюшки Генри сидели тесным кружком вокруг дерева, время от времени принимаясь гавкать и лаять, а щенок не переставая истерически тявкал.

— Пни его ногой, чтоб замолчал, — скомандовал Кэспи.

— Эй, Джинджер, заткни пасть! — крикнул Айсом. Положив на землю топор и мешок, он поймал щенка и зажал его у себя между колен. Кэспи с Баярдом медленно обходили дерево среди застывших в напряжении собак. Нарцисса шла за ними.

— Там такая густая лоза… — сказал Кэспи.

— Вот он! — неожиданно крикнул Баярд. — Я его нашел.

Он направил на дерево фонарик; Кэспи подошел, встал у него за спиной и посмотрел через его плечо.

— Где он? Ты его видишь? — спросила Нарцисса.

— Да, это он, — подтвердил Кэспи. — Вот он. Руби не врет. Раз она сказала, что он тут, значит, так и есть.

— Где он, Баярд? — снова спросила Нарцисса.

Он поставил ее впереди себя, направил луч фонарика на дерево над ее головой, и тотчас же две красноватые точки на расстоянии меньше спички друг от друга сверкнули ей из густого переплетения лозы, мигнули, исчезли и загорелись опять.

— Он шевелится, — сказал Кэспи. — Это молодой опоссум. Поди-ка вытряхни его оттуда, Айсом.

Баярд направил фонарик прямо в глаза зверя, а Кэспи поставил фонарь на землю и согнал к своим ногам собак. Айсом забрался на дерево и исчез в густой лозе, но за его передвижениями можно было следить по качающимся веткам и по возгласам, которыми он, тяжело дыша, одновременно запугивал, упрашивал и улещивал опоссума.