Девяносто дней Женевьевы - Люсинда Кэррингтон

Женевьева представила, что он ждет ее в комнате, где нет ничего, кроме кровати — медной кровати с простым матрацем, покрытым белой простыней. Синклер будет ждать ее в этой комнате, до тех пор пока она не будет готова. Когда она войдет, он сразу начнет извиняться перед ней, говорить, что не хотел ее огорчать, не хотел обижать. Она прервет поток извинений, повелительно взмахнув кнутом, и прикажет ему раздеться.

Они поменяются ролями: Синклер будет раздеваться, а она — смотреть на него. Поскольку он никогда не делал этого в реальной жизни, она хотя бы мысленно позволит себе насладиться этим шоу. Сначала он снимет галстук, потом пиджак. Она заставит Синклера аккуратно сложить все свои вещи. Женевьева представила стол, на котором они лежат — носки рядом с туфлями. Потом Синклер медленно снимет рубашку. Брюки он будет снимать еще медленнее. Женевьева представила, как он стоит в одних трусах, и решила, что трусы должны быть черными. Их Синклер пока снимать не будет. Но только пока.

Женевьева указывает ему на кровать. Он покорно подходит к кровати и ложится лицом вниз, ведь она заранее рассказала ему, что конкретно он должен делать. Женевьева приближается к нему и проводит кончиком кнута по спине, наслаждаясь его реакцией. Потом она постукивает по его ягодицам. Синклер понимает, что это значит. Лежа на животе и извиваясь всем телом, он начинает снимать трусы. Оказывается, что это не так просто и ему приходится попотеть. Женевьева знает, что его член начинает возбуждаться. Наконец Синклер стягивает трусы со своего огромного и твердого, как копье, органа и спускает их до колен. Там они и остаются, словно черная сдерживающая лента.

Женевьеве нравятся его упругие ягодицы. На них нет ни капли жира, и на талии тоже. Бедра у Синклера узкие, красивой формы. Она прикасается к нему кончиком кнута, массирует плечи, гладит ягодицы, а потом довольно сильно мнет их руками. Женевьева слышит, как учащается его дыхание. Просунув руку между его ногами, она трогает возбужденный член. Как только ее пальцы касаются его органа, Синклер недовольно стонет.

— Я думаю, вы уже готовы, — говорит она ему. — Вы знаете, что нужно делать.

Синклер протягивает руки и хватается за столбики кровати. Женевьева удивлена тем, что ей приятно представлять, как кнут опускается на его сжавшиеся в ожидании удара ягодицы. Первый удар будет настолько сильным, что Синклер пронзительно вскрикнет от удивления и, вероятно, от облегчения. Последующие удары будут уже не такими сильными, но он ощутит жгучую боль. Женевьева не собиралась причинять ему нестерпимую боль. Она хотела возбудить его и немного сбить с него спесь. Каждый удар — это возмездие, наказание за женщину, с которой Синклер был до нее. Женевьева не сомневалась в том, что у него было много женщин. И последние пять ударов — они будут наиболее сильными — он получит за Джейд Челфонт.

Мысли об этой воображаемой экзекуции заставили Женевьеву испытать возбуждение. Она даже хотела воспользоваться вибратором, но поняла, что, если встанет с кресла, ее видение рассеется. Женевьева снова откинулась на спинку кресла и представила, как Синклер поворачивается. При этом его огромный возбужденный член торчит, как копье. Он готов войти в нее. Она может сесть на него и начать бешеную скачку, контролируя то, как глубоко его член входит в ее лоно. Она не позволит Синклеру прикасаться к ней. Она не будет думать о том, получает он удовольствие или нет. И если Синклер достигнет кульминации одновременно с ней, просто соскользнет с него, а может быть, разрешит ему руками довести себя до оргазма или поможет ему. Возможно, она сделает это правилом — не будет позволять Синклеру входить в ее лоно во время их игр, просто для того, чтобы посмотреть, как хорошо он владеет собой.

Кульминация наступила быстрее, чем она ожидала. Женевьева едва успела прикоснуться к своей возбужденной плоти и приготовилась наслаждаться, представляя, как будет мучить Синклера, и вдруг почувствовала, как ее тело затряслось в судорогах оргазма. Она позволила этим сладким ощущениям стать еще ярче и разлиться по всему телу. Женевьева замерла, а потом задрожала. Она застонала, закрыла глаза. Ее бедра невольно подались вперед. Как бы ей хотелось, чтобы Синклер в этот момент был рядом с ней, чтобы именно его рука ласкала ее. Женевьева забыла, что злится на него за то, что он едет в Японию не с ней, а с Джейд Челфонт, и за то, что он использует ее, видит в ней только временного сексуального партнера. Ей просто хотелось увидеть его лицо, когда она откроет глаза.

— Давненько мы с тобой не встречались.

Подняв голову, Женевьева увидела, что перед ней стоит Бен Шнейдер. В каждой руке он держал по банке пива. Одну из них он поставил возле ее стакана с колой.

— Что за гадость ты пьешь? Ты что, навсегда завязала с алкоголем?

— Нет, просто я не пью крепкие напитки во время обеденного перерыва.

— С каких это пор? — удивился Бен и засунул палец в ее стакан. Потом вытащил его и облизал. — Боже праведный! Значит, ты меня не обманула! — воскликнул он. — Это пепси или что-то в этом роде. Мой желудок не перенесет такого удара. Я знаю, ты стала настоящей леди, после того как устроилась на работу в «Баррингтонс», но ты ведь не стала трезвенницей, верно?

— Нет, не стала, — улыбнулась Женевьева. — Просто за обедом я не пью.

Бен постучал пальцем по банке пива.

— Хорошо, что я не открыл эту банку. Возьмешь ее с собой. Она поможет тебе вспомнить старые добрые времена, когда ты пила с простыми работягами, — сказал он и улыбнулся, откинувшись на спинку стула. — Мне нравится твоя новая прическа, хотя она немного тебя старит.

— Благодарю за комплимент, — ответила Женевьева. — Ты почти не изменился. Все такой же красавчик. По-прежнему зарабатываешь на жизнь, рисуя комиксы?

— Ты тоже почти не изменилась. Все такая же стройная и красивая. Это не комиксы, а романы в картинках. Так, художественный хлам.

— И эта работа приносит тебе хорошие деньги? — решила поддразнить его Женевьева.

— Я едва свожу концы с концами, — признался Бен. — Однако таким счастливым я себя еще никогда не чувствовал. Я правильно сделал, когда уволился из рекламного агентства. Это был самый разумный поступок в моей жизни.

Он с интересом разглядывал Женевьеву своими темно-карими глазами.

— Я вижу, ты неплохо упакована — дорогой костюм, сумочка, которая стоит целое состояние, стильная прическа. Значит, устроившись в «Баррингтонс», ты тоже поступила правильно?

— Думаю, да.

Сделав еще несколько глотков пива, Бен спросил:

— Скажи, ты продолжаешь общаться с нашим общим приятелем, этим непонятым гением Рики Крофтом?