Страшные истории Сандайла - Катриона Уорд

Из мрака выступает тень. Я вскрикиваю и прижимаюсь к Ирвину, в груди вспыхивает ужас, чуть приглушенный парами виски.

– Ты поступила плохо, – говорит Павел, – я про голову куклы. Ты ранила ее чувства.

– Да она плевать на меня хотела, – возражаю я.

Павел качает головой, и у меня внутри все сжимается. Разочаровывать его для меня по какой-то непонятной причине невыносимо.

– Слушай-ка, – говорит Ирвин, – это все потому, что ты остался без чаевых, когда поднес наши сумки?

Потом роется в кармане и добавляет:

– Пятерки хватит? Ну, не жадничай.

После чего протягивает купюру. Павел на него – ноль внимания.

– Паршивое решение, – произносит он, и я понимаю, что речь идет не только о том, что случилось у жертвенного костра. Ирвин выпускает банкноту, которая на крыльях ветра упархивает в ночь.

Павел ждет моего ответа, но я все молчу, повиснув на руке Ирвина. Потом уходит и растворяется во тьме.

– Если хочешь догнать мою пятерку, поторопись, – кричит ему вслед Ирвин.

Мы лежим, не включая света, сквозь расшторенные окна сочится лунное сияние. Мы занимаемся тем торжественным сексом, которым обычно занимаются в книгах и кино и очень редко в реальной жизни. Так или иначе, но к мерам предохранения в последнее время мы относились с небрежностью. Может, мы уже к этому готовились. А теперь вообще откажемся от них. Не думаю, что кому-то из нас это доставляет удовольствие, но это не важно. Потом мы шепотом говорим друг другу, что, похоже, зачали ребенка. Я сгораю от надежды. Этот ребенок будет принадлежать только мне и больше никому. Джек всегда и во всем меня опережала – родилась всего на четыре минуты раньше, а потом всегда оставалась старшей. Но этот шаг, самым радикальным образом меняющий всю жизнь, первой сделаю я. До меня вдруг доходит, что даже Мия и та не родила ребенка. А раз так, то абсолютное первенство будет принадлежать мне. Меня накрывает лавина радости, не лишенной привкуса чувства вины. Только в чем мне себя винить? К тому, что Мия не может иметь детей, я не имею никакого отношения. Уже сейчас я чувствую себя иначе, словно весы жизни качнулись в другую сторону и оборудовали в моем естестве несколько новых уголков.

– Можно было бы начать прямо сейчас, – говорит Ирвин.

– Что именно?

– Создать семью и обосноваться здесь. Ты бы тогда постоянно жила в Сандайле и заботилась о детях, а я мотался бы в университет. Полнедели здесь, полнедели там.

– Может быть, – отвечаю я, – но сначала, думаю, мне надо закончить колледж.

– Это еще зачем? Сиди лучше дома. Зачем тебе вообще работать? Недостатка в деньгах мы, думаю, испытывать не будем, особенно если… что ни говори, а в жизни все стареют, правда? И в один прекрасный день уже не могут без посторонней помощи. На твою сестру надежды никакой – она же чокнутая.

Он говорит о помощи, но я-то понимаю, что на самом деле ему не терпится прибрать все к рукам.

– Никакая она не чокнутая, – возражаю я, слегка хлопая его по руке, – хотя было бы очень даже мило, правда?

– Правда, было бы, – с легкой насмешкой в голосе произносит он.

После этого я стремительно пикирую в сон. Минувший день выжал из меня все соки – сверх всякой меры и ожиданий.

Меня преследуют тревожные, навеянные алкоголем сны, наполненные полуосознанными откровениями. Глубокой ночью я в какой-то момент протягиваю руку, и мне чудится, что Ирвина рядом нет. В груди вот-вот лопнет сердце. Но потом меня змеей обвивает его рука, и я понимаю, что все это время он лежал бок о бок со мной.

Незадолго до завтрака раздается стук в дверь.

Джек невероятно похожа на привидение. Ее глаза превратились в две огромные черные звезды. Вокруг них неряшливо размазана тушь, будто она забыла смыть ее вчера перед тем, как ложиться спать, или даже позавчера. На ней розовая футболка, которая мне хорошо знакома. Сестра ходит в ней с двенадцати лет. Сейчас она задралась так, что под ней виден живот, бледный и где-то даже впалый.

– Нам надо поговорить.

Все это время какая-то частичка моей души все ждала, когда она ко мне подойдет. Мы вращаемся друг вокруг дружки, как двойная звезда. К тому же я чувствую себя далеко не лучшим образом от того, что сожгла голову куклы Джек. Вполне возможно, что теперь нам удастся провести вместе немного времени, как и подобает сестрам.

– Мне надо идти, – говорю я Ирвину. – Это недолго, минут пятнадцать, не больше. Ты не возражаешь?

Он пожимает плечами, поворачивается на другой бок и подсовывает под голову подушку.

– Что тут поделаешь, надо – так иди.

В свете наших новых откровений и планов его угрюмость чуть ли не причиняет мне боль. Может, когда рядом Джек, он чувствует себя неуютно? Может, ее присутствие навевает ему воспоминания о том постыдном бегстве из Сандайла? Я натягиваю спортивные штаны и сую ноги в кроссовки.

– Идем.

Шкура Двадцать Третьего отливает чернотой под мышцами. В стае присутствуют несколько больших новых собак, которых я не узнаю. Они сбились в кучу у забора и машут хвостами. Тридцать Первый держится позади, положив голову на лапы, и не двигается с места. Но стоит Джек свистнуть, тут же встает и без труда пробивается вперед. Потом тычется мордой в ячейку колючей проволоки навстречу ее ласковой ладони и закрывает в приступе любви желтые койотские глаза. Даже сейчас, после всего случившегося, я чувствую укол зависти и говорю себе: «У меня будет ребенок, а это гораздо лучше какой-то дурацкой дикой псины». Хотя теперь, в сером свете утренних сумерек, это уже не кажется реальным.

– Они никогда не забудут того, что он тогда сделал, – говорит Джек, глядя на меня. – В смысле Ирвин. Но и останавливать тебя тоже не станут. Мы же всегда должны оставаться собой, так? Ни тебе дисциплины, ни принуждения, чтобы не навредить детской индивидуальности. «Пусть все идет своим чередом, деточка».

Фэлкона она пародирует фантастически. И буквально с рождения отличалась этим маленьким безжалостным даром подражания.

– Заткнись, Джек.

Если я так злюсь на Фэлкона и Мию, то почему меня до такой степени расстраивают ее слова?

– Ты и сама не знаешь, что собой представляешь, Роб. И, наверное, просто не знаешь ничего лучшего. Но им это знать точно полагается. И они должны тебя остановить.

Джек говорит дружелюбным, но обессиленным голосом.

– Думаешь, они тогда оказали тебе паршивую услугу? Ошибаешься, на деле свинью Фэлкон с Мией подкладывают тебе сейчас!

В душе поднимается паника.

– Ты просто завидуешь мне, – говорю я, но мои