Ночной администратор - Джон Ле Карре

В другие дни, если Джонатан совершал очень раннюю пробежку вдоль берега, он порой встречал Роупера. В шортах, босиком на мокром песке, Роупер иногда бегал, иногда гулял, иногда, встав лицом к солнцу, разминался. Но, что бы он ни делал, во всем чувствовался хозяин: это была его вода, его остров, его песок, это был он сам.

– Доброе утро! Чудесный день! – кричал он, если был в игривом расположении духа. – Пробежечка? Заплыв? А ну-ка, давайте! Это вам полезно!

Они бегали и плавали вместе, перекидываясь обрывочными фразами. Вдруг Роупер, ни слова не говоря, поворачивал к берегу и, забрав полотенце, не оборачиваясь, уходил.

– Можно смело есть фрукты с любого дерева, – говорил Коркоран Джонатану, когда они сидели в садике у дома Вуди, наблюдая, как остров Мисс Мейбл погружается во тьму. – Служанки, горничные, поварихи, машинистки, массажистки, девушка, которая стрижет когти попугаю, даже кое-кто из гостей – со всеми можешь, коли есть охота, порезвиться. Но если только осмелишься взглянуть в сторону госпожи Кристалла, он тебя убьет. И я тоже. Это на всякий случай, мой милый. Не обижайся.

– Спасибо, Корки, – отвечал Джонатан, обращая все в шутку. – Спасибо. Если уж вы с Роупером хотите пустить мне кровь, я, пожалуй, воздержусь. Скажите по крайней мере, где он ее нашел? – спросил Джонатан, прихлебывая вино.

– Говорят, во Франции, на лошадиных торгах.

«Вот как это делается, – подумал Джонатан. – Едешь во Францию, покупаешь лошадь и возвращаешься с воспитанницей монастыря по имени Джед. Все просто».

– А до этого кто у него был? – спросил он.

Но взгляд Коркорана устремился вдаль, на бледнеющий горизонт.

– Знаешь, – пожаловался он с некоторым удивлением и даже разочарованием, – мы выудили капитана «Звезды Вифлеема», и даже он, черт тебя дери, не подтвердил, что ты лжешь!

Предупреждение Коркорана – дым, и только. Перед ней профессиональный наблюдатель беззащитен. Она стоит перед его мысленным взором, когда он закрывает глаза. Он видит ее отражение в поблескивающем при свете свечей углублении серебряной ложечки работы Булгари, или в серебряных подсвечниках работы Поля де Ламари, которые появляются на обеденном столе Роупера, когда он возвращается после продажи своих ферм, или в золоченых зеркалах собственного воображения. Презирая себя, Джонатан денно и нощно искал подтверждения ее порочности. Она отталкивала и притягивала его. Он злился на нее за власть, которую она над ним обрела, и злился на себя, что позволил ей это. «Гостиничная девка, – упрекал ее Джонатан. – Люди покупают тебя, платят тебе, и тю-тю!» Но он был полностью поглощен ею, одна тень заставляла его вздрагивать, когда она, полуобнаженная, проскальзывала по мраморным полам дворца к воде, собираясь поплавать, а потом лежала на солнце, беззаботно втирая в кожу масло для загара, переворачиваясь с одного бока на другой, со спины на живот, болтая с приехавшей погостить Кэролайн Лэнгборн или жадно глотая современные евангелия: «Вог», «Татлер», «Мари-Клэр» или «Дейли экспресс» трехдневной давности. А ее шут Коркоран в вечной панаме и закатанных брюках сидел чуть поодаль, потягивая пиво.

– Почему Роупер больше не берет тебя с собой, Коркс? – не отрываясь от журнала, лениво спросила она. За один только голос Джонатан готов был ее прикончить. – Раньше всегда брал. – Она перевернула страницу. – Каро, ты можешь представить себе что-нибудь более омерзительное, чем быть любовницей министра-тори?

– Наверно, быть любовницей министра-лейбориста, – предположила Кэролайн, которая была некрасива и слишком умна для того, чтобы просто бездельничать.

Джед рассмеялась, закрыв глаза, на лице застыла проказливая гримаска. Похоже, смех душил ее, рвался из нее на волю даже тогда, когда она старательно изображала из себя светскую даму.

«Софи тоже была грешница, – уныло подумал он, – но она хотя бы осознавала это».

Джонатан наблюдал, как Джед ополаскивала ноги под краном с электронным устройством: сначала отступая назад, потом поднимая одну ногу и поднося к крану наманикюренный палец, чтобы полилась вода, потом переступая на другую ногу и напрягая другое точеное бедро. Затем, ни на кого не глядя, подходила к кромке бассейна и прыгала в воду. Он смотрел, как она ныряет снова и снова. Во сне ему грезилось, что ее тело будто в сеансе левитации безо всякого усилия отрывается от земли и в том же положении погружается в воду. Всплеск воды при этом был не громче вздоха.

– О, иди сюда, Каро! Здесь божественно!

Он наблюдал ее в самом разнообразном настроении и ролях: Джед – клоун, немного неуклюжая и голенастая, хохочущая на лужайке для крокета; Джед – ослепительная хозяйка острова, развлекающая за столом трех толстощеких банкиров из Сити, изливающая на них поток очаровательных штампов.

– Я хочу сказать, умопомрачительно думать, что все эти прекрасные здания, магазины, аэропорты, построенные в Гонконге, абсолютно все пожрут эти жуткие китайцы. А что будет с бегами, которые там проводятся, и лошадьми? Ну, я не знаю!

Порой Джед дурачилась. Поймав предостерегающий взгляд Роупера, она прикрывала рот рукой и говорила:

– Умолкаю.

А когда прием заканчивался и все банкиры наконец отправлялись спать, она поднималась по парадной лестнице дома, склонив голову на плечо Роупера и обхватив его сзади рукой.

– Правда, мы были совершенно великолепны? – спрашивала она.

– Да, чудесный вечер, Джедс. Очень весело.

– Но ведь они все такие нудные, – говорила она, зевая. – Боже, мне порой так не хватает школы. Надоело быть взрослой. Спокойной ночи, Томас.

– Спокойной ночи, Джед. Спокойной ночи, шеф.

Был абсолютно семейный вечер на Кристалле. Роупер любил камин. Как и шесть коккер-спаниелей, устроившихся уютной кучкой подле него.

Дэнби и Макартур прилетели из Нассау, чтобы провести деловой разговор и отбыть завтра на рассвете.

Джед устроилась на стульчике у ног Роупера, вооружившись бумагой, ручкой и очками в золотой оправе, которые, Джонатан поклялся бы, ей были ни к чему.

– Дорогой, у нас опять будет этот худосочный грек со своей чернявой мышкой? – спрашивала она, возражая против включения доктора Пауля Апостола и его дамы в список гостей, приглашенных на зимний круиз яхты «Железный паша».

– Апостол? Эль Аппетито? – переспросил Роупер с недоумением. – Разумеется, дорогая. Апо – деловой человек.

– Они ведь даже не греки, вы знаете, Томас? Вовсе не греки. А выскочки турки и арабы. Все настоящие греки вымерли давным-давно. Им вполне подойдет «персиковая каюта» с душем.

Роупер не согласился.

– Нет, они получат «голубую каюту» с ванной, иначе Апо надуется. Он любит ее намыливать.

– Он может ее намыливать под душем, – заявила Джед, решив посопротивляться для виду.

– Нет, он не достанет – слишком мал ростом. – И все дружно посмеялись над шуткой шефа.

– Разве старина Апо еще не оставил свои проделки? Я думал, он утихомирился после того, как его дочь покончила с собой, – сказал Коркоран, выглядывая из-за массивного стакана с виски.

– Он просто постился, – сказала Джед.

Ее вольные шуточки действовали гипнотически. Было что-то необыкновенно смешное для всех и для нее самой в том, что она с отличной английской дикцией произносит вульгарные словечки.

– Милый, а как нам быть с Донахью? Дженни, как только ступила в тот раз на палубу, вся уписалась, а Арчи изговнялся.

Джонатан поймал ее взгляд и изобразил полное безразличие.

Джед вздернула брови и посмотрела на него, как бы вопрошая: «А кто, собственно, ты такой?» Но Джонатан вернул ей этот вопрос с удвоенной силой, отвечая глазами: «Интересно, кем ты сегодня себя воображаешь? Я Томас. А ты, черт побери, кто?»

Он видел отдельные фрагменты ее тела. Кроме обнаженной груди, которую ему посчастливилось созерцать в Цюрихе, он как-то схватил ее нагое по пояс отражение в зеркале, когда она переодевалась в своей комнате после верховой езды. Руки подняты, ладони сложены на шее для выполнения каких-то диковинных упражнений, о которых она, должно быть, прочитала в своих журналах. Что касается Джонатана, то он, кажется, сделал все возможное, чтобы вовсе не смотреть в этом направлении. Но Джед занималась гимнастикой каждый день, и потому разок-другой взглянуть было простительно.

Он хорошо помнил ее длинные ноги, шелковистую гладь спины и неожиданную мальчишескую угловатость плеч. Помнил не загоревшие с внутренней стороны руки, движения бедер, когда она сидела в седле.

Был случай, о котором Джонатан старался не вспоминать. Думая, что это Роупер, она крикнула из ванной: «Дай мне быстрее полотенце!» И поскольку он проходил мимо их спальни, после того как читал Дэниэлу Киплинга, и дверь была приоткрыта, и поскольку она не упомянула конкретно Роупера, и он верил, или почти верил, что она обращается к нему, и поскольку внутренний кабинет Роупера, находившийся за спальней, был предметом особого интереса Джонатана, он осторожно коснулся двери, как бы собираясь войти, и застыл в четырех футах от несравненной картины ее наготы, пока она стояла, прижимая к глазам салфетку, и, проклиная все на свете, старалась вытереть мыло.