Тысячеликий демон - Ростислав Левгеров

Хардар и правда обслюнявился, пока держал речь; он взволновался и дрожал, как осиновый лист, но, не смотря на это, голос его, хоть и по-старчески обветшавший, был тверд и громок.

– Сейчас, подожди, несмышленыш, – бросил старец ему и с нетерпением продолжил: – Все вспоминали о достоинствах кандидатов, перечисляли их добродетели, восхваляли мужество, ловкость, эврмл…

Парнишка прервал прадеда прямо на полуслове, бестолково сунув ему в лицо платок. Это выглядело так нелепо и забавно, что многие сдержанно рассмеялись. Мерген вообще согнулся, пряча улыбку и сделав вид, что стряхивает со штанов пыль. Хардар раздраженно замычал, но несчастный правнук, терзаемый безжалостными щипками Берюка, продолжил вытирать ему рот, плаксиво приговаривая при этом:

– Вам нельзя волноваться дедушка…

Манас, по-прежнему чувствуя себя неважно, сокрушенно покачал головой и, желая поскорее прервать эту глупую сцену, во всеуслышанье заявил:

– Очень хорошо, Хардар-ата. Я понял вашу точку зрения. Итак, мы будем теперь говорить, постараемся говорить, – тут он сделал ударение, – о славных чертах характеров Барха и Мергена, проявляя уважение к ним, да и к самому себе…

Но не успел он закончить, как в центр вышел Урдус, на то самое место, где до этого стоял Миху. Он был взволнован, или даже взвинчен, голос его срывался на неприятный визг.

– Не могу молчать, уж извините, накипело. Долгие годы мы с Мергеном враждуем…

– Ну и что из этого? – с презрением спросил Мерген.

"Урдус похож на его несправедливо обиженного слугу, – промелькнула мысль у Манаса. – В таком случае ему вряд ли поверят".

– Нет, нет! – нервно сглотнув, сказал Урдус. – Я не о дочери. Я не буду её защищать…

"Ох, это же совсем не то…"

– …она безусловно заслужила смерть. Но твоя ненависть…

"О чем я просил их до этого? – с горечью подумал Манас. – Все впустую. Или они не слышали, или глупы. А скорее всего, слишком черствы и твердолобы". Пока он размышлял, к ногам подкатил знакомый холодок, вызвавший у него необъяснимую панику.

– Да ты, сукин сын, достоин презрения! – резкий, лающий голос Пурхана отвлек старика от его невеселых мыслей. – Ты и твой трусливый род – ублюдки и слабаки! Если бы не история с той шлюхой, которую ты подсунул Мергену, ты уже усердней всех лизал бы ему жопу!

У Урдуса в буквальном смысле отвисла челюсть. С обеих сторон послышались гневные крики, с мест повскакали люди.

– Да за такие слова, – чуть не плача, медленно, будто сомневаясь, проговорил Урдус, – ты умрешь…

– Ха-ха-ха! – громогласно рассмеялся Пурхан. – Уберите отсюда этого плаксивого придурка!

– Умри, собака… – нерешительно закричал Урдус и осекся, затравленно завертевшись на месте. Выпад Пурхана видимо попал в самое сердце – Урдус выглядел жалко и беспомощно.

"Позор. – Манасу было тошно на него смотреть. – Позор!" Холод сочился тонкой лентой, заползая в старика и испуская внутри обжигающе ледяные иглы. Боль и паника все больше охватывали его; он проклинал Барха и жаждал уйти отсюда подальше. Но он понимал, что это будет выглядеть, по меньшей мере, очень странно и заставил себя остаться и не подавать виду.

Пурхан, однако, услышал слова Урдуса, побагровел, сжал кулаки, шагнул вперед, но путь ему преградил Шайтан.

– Сядь, – коротко сказал он и толкнул его. Пурхан упал на спину, тут же вскочил, разразился проклятьями, но увидев вокруг себя людей, холодно взирающих на него, подавил свою ярость и стих.

Манас со всей силы постучал по дереву посохом, призывая к порядку.

– Успокойтесь! – крикнул он. – Урдус, уйди, пожалуйста. Ребята, кто-нибудь, уведите этого бедолагу с Белеса. Он уже свое отговорил.

Приближенные Урдуса поспешно увели его с холма. Он, кстати, не сопротивлялся, так как пребывал в глубоком шоке. "Похоже, он льстил себе, называя себя врагом Мергена, – думал Манас, провожая его спотыкающуюся фигуру глазами. – Быть врагом такой змеи большая честь".

Некоторое время народ гудел. Старик подождал, пока не стихнет шум и, еще раз постучав посохом по липе, сказал, прислушиваясь к собственной дрожи в ногах:

– Я смотрю на вас, и, мягко говоря, совсем не радуюсь. Мы адраги? Цвет племени, её вожди? Как вы думаете? Молчите… Не заставляйте меня говорить грубые слова в ваш адрес. Хардар только что постарался образумить вас, но как видно, зря. Хорошо, я повторю: мы собрались здесь затем, чтобы избрать нового хана, а не вспоминать былые обиды и бить друг другу лица. Я не понимаю, как можно это сделать, без конца понося наших кандидатов и поливая грязью?

Манас умолк и вперил очи в землю.

Ашант почуял растущее беспокойство Манаса, и сам начинал тревожиться все больше. Он задумался о том, что бы могло это значить, но, ни к чему не пришел. Он хотел спать, в голове тупо вертелись имена Найяль и Кабемы, которые воин с легким раздражением постарался изгнать.

Тем временем Мерген слушал Манаса с большим вниманием. Как только старик замолчал, он встал с кресла и начал:

– Спасибо тебе, Манас-ата, за мудрые слова. Не знаю, есть ли у меня право сказать свое слово на курултае, на этот счет я несведущ. Но все-таки, я должен оправдаться, ибо решается моя судьба! Много обвинений я услышал, и не только сейчас, но и в последние дни. Значит, я – убийца, я просто чудовище! Честно говоря, – со смешком прибавил он, – слушая вас мне и самому стало немножко страшновато. Однако, дорогие мои, посмотрите-ка на себя! Так ли вы безгрешны? Вот Байрак, наш друг; рассказать вам о том, что он вытворяет в своих владениях? Не надо? Нет, я все-таки расскажу, только об одном моменте. Те, кто был у него в гостях, знают о чем я. К его палатам, не менее пышным, чем мои – заметь, Миху-ата! – ведет дорожка, сложенная из черепов казненных по его приказу людей. Дорожка из сотен черепов! Ну да ладно, все знают, что Байрак мясник… Кстати, вспомнил, это правда, Байрак-гай, что ты недавно задушил свою жену?

– Правда, – насупившись, буркнул Байрак.

– Бабы болтают, – заложив руки за спину и прохаживаясь по кругу в центре собрания, продолжал Мерген, – что ты так старался, что у неё оторвалась голова и опорожнился кишечник прямо в твою чашу с бешбармаком. Брр! Какая жуть! Разве я позволял себе что-либо подобное? Мне даже подумать об этом страшно! Да, я устранял врагов, так же, как и Хайса, или Пурхан, Талгат, наконец. Да все так делают, и венеги и дженчи; а в Залесье, как я слыхал, есть разбойник по имени Военег; он из венежского племени, кажется; так он вообще свиреп и кровожаден до невозможности. Я всегда действовал в интересах семьи и рода; ради собственной безопасности и спокойствия моих родных. Корысть и что-либо подобное, – видят духи! – никогда мной не двигала. Меня еще обвиняют в том, что я держу в услужении кровожадных убийц, и указывают на Шайтана – он, видите ли, плохой. А Берюк? А Ашант, наш великий воин? Они разве не убивали по приказу Хайсы? Вот видите, не такой я плохой, оказывается. Теперь давайте поговорим о моем безвременно почившем брате. Он был очень болен, в последние годы ожирел так, что не мог залезть на коня! А вот двахирский хан, в любви к которому меня любят попрекать, знаете что-нибудь про него? Ага! Вижу – вы презираете их! Тогда послушайте меня внимательно. Хану Двахира пятьдесят пять лет, он строен, мускулист, – ни капли жира! Он отличный наездник, искусно владеет мечом, в чем может поспорить с самим Ашантом, и у него двадцать жен и сто наложниц; и каждую ночь он посещает десятерых! Я не лгу, это правда! А хан дженчей? Да он еще огромней Шайтана, и на плечах его несколько сотен зарубок, выжженных каленым железом, по одной на каждого убитого им соперника в равном поединке! В равном! По ихнему закону, ханом может стать любой человек, даже последний нищий, если только он сумеет одолеть в бою действующего. И вот уже десять лет Скидуру никто не может свергнуть с престола!