Утешительная партия игры в петанк - Анна Гавальда

Звон колокола вернул его к жизни.

Нашел Кейт во дворе.

Она сидела на третьей ступеньке каменной лестницы, снова надела свои балетки и теплый свитер.

— Идите сюда, представление начинается! — крикнула она ему, — я буду вашим голосом за кадром!

Подумал, стоит ли ему садиться у ее ног… Тогда она увидит его поредевшие волосы… Ну и пусть… Переживем.

— Первым появится Ясин. Он у нас самый большой чревоугодник, и к тому же он никогда ничем не занят… Ясин не играет ни в какие игры… Он боязливый и неуклюжий… Как ребята говорят, у него просто слишком тяжелая голова… Вместе с ним — Агли и Идиос, наши восхитительные Дюпон—Дюпоны собачьего племени…[180] Ага… Вот и они… За ними Нельсон со своей хозяйкой Алис, и следом Недра, которая тоже ее обожает.

Приоткрылась дверь мастерской.

— Ну, что я вам говорила… Теперь подростки… Троглодиты, только и реагируют, когда их к столу зовут. Им подавай три тележки на две недели, Шарль! Три доверху наполненные тележки! Плюс Рамон, капитан Хаддок и коза в придачу… И вот вся эта орава является за своей вечерней морковкой… Да, да, морковкой… — вздохнула она. — В нашем доме масса таких дурацких ритуалов… Не сразу, но все же я поняла, что эти самые, пусть дурацкие, ритуалы помогают жить.

Да еще собаки подтягиваются, кто откуда… и щенок, о котором я вам рассказывала, он вырос в великолепного… эээ, бассет-хаунда, если судить по длиннющим ушам, и last but not least[181] наш любимый Фрики, который в прошлой жизни, похоже, побывал в руках у Франкенштайна… Видели такого?

— Нет, ответил Шарль со своего места, приставив руку козырьком и с неизменной улыбкой на лице, — кажется, такого я еще не видел…

— Вы его узнаете, он маленький и толстенький, весь в шрамах, с одним плохо пришитым ухом и выпученными глазами.

Молчание.

— Зачем это? — спросил он.

— Что зачем?

— Все эти животные?

— Они мне помогают.

Она указала пальцем на холм:

— А вон и все остальные… Господи… Их больше, чем я думала… Вон там внизу, около ельника, не знаю, видно ли вам… Глядите-ка: наши наездницы Харриет с подружкой Камиллой верхом на пони, которые в кои-то веки скачут во весь опор. А хватит ли нам на всех морковки???

Торжественное шествие, последовавшее за этим, стало наглядной иллюстрацией ее рассказа. Двор наполнился криками, пылью и болтовней.

Кейт краем глаза следила за реакцией гостя.

— Я тут все пытаюсь поставить себя на ваше место, — в конце концов, призналась она, — говорю себе: И что он обо всем этом думает? Что попал в сумасшедший дом. Не так ли?

Нет. Он как раз думал о том, как сильно местное оживление отличается от его кабинетной возни.

Последнее время ему казалось, что он тратит жизнь на разговоры с автоматами…

— Вы не отвечаете…

— И не пытайтесь… — кисло-сладко пошутил он, — мое место намного более…

— Более — что?

Носком ботинка рисовал на гравии радуги.

— Менее оживленное.

Ему вдруг очень захотелось поговорить с ней об Анук.

— За стол! — крикнула она, вставая.

Воспользовавшись тем, что она ушла в дом, спросил у Ясина:

— Скажи мне… а как называются дети сыча?

— Сычада! — улыбнулась Алис.

Ясин изменился в лице.

— Да, ладно тебе! Не знаешь, и Бог с ними! — уверил он его. Но не тут-то было.

— Я знаю, что детенышей птиц называют птенцами, но вот маленьких сычей…

— А детеныши верблюда? — наобум спросил Шарль, чтобы как-то утешить ребенка.

Широкая улыбка.

— Верблюжата.

Уф!

Хотя… Его «уф!» оказался преждевременным… Большую часть ужина мальчишка донимал его всякими котятами, крысятами, гусятами, телятами, орлятами, страусятами, буйволятами, ослятами, окунятами, бобрятами, воробьятами и жирафятами?

Она сидела по другую сторону стола и забавлялась very much,[182] глядя, как он добросовестно кивает головой.

Их было двенадцать в зеленой беседке. Все говорили хором. Хлеб и огурцы ходили по кругу, вспоминали праздник в школе.

Кто что выиграл, как сын училки сжульничал, сколько стаканов пропустил папаше Жале.

Старшие хотели ночевать на сеновале, малыши утверждали, что они тоже, мол, взрослые. Шарль одной рукой подливал Кейт, другой отталкивал чью-то морду, слюнявившую ему плечо, а Кейт ругалась: «For Christ's sake! Ради всего святого! Кончайте кормить собак со стола!», но никто не внимал ее словам, словно она говорила по-китайски. Она вздыхала и потихоньку совала кусочки паштета своему любимцу, Большому.

Когда дело дошло до десерта, зажгли факелы и свечи. Самюэль со своей бандой убрали со стола и пошли за оставшимися от праздника сладостями. Небольшая потасовка. Никто не хотел яблочного пирога некой мадам, потому что от этой мадам плохо пахло. Старшие, то и дело протирая рукавами дисплеи своих новехоньких мобильных, обсуждали, где лучше ловить рыбу, когда отелится какая корова и новую бой-девку из семейства Ганьу. Особа ходила в белом топе с черным кружком на месте левого соска и упредительной стрелочкой, указующей на грозное «Не тронь — получишь», и это была не пустая угроза.

Ясин громко рассуждал, как правильно: китенок или китеныш, Недра смотрела на пламя свечи, а Шарль — на Недру.

Ну просто де Латур[183] какой-то…

Девицы, которых подвозил Шарль, отправились искать, где «ловит мобильник», Алиса мастерила божьих коровок из воска и шариков черного перца, выковырянных из колбасы.

Иногда в их разговор врывались ветер, раскачивающий деревья, и крики подрастающих птенцов.

Шарль, собранный и внимательный, впитывал все, как губка.

Их дурачества, лица, смех.

Этот островок посреди ночи.

Хотел все запомнить.

Она придержала его за рукав, когда он собрался было встать:

— Сидите, пускай теперь ребятня поработает… Вы кофе будете?

Алис вызвалась его приготовить, Недра принесла сахар, остальные, взяв с собой факел, повели животных обратно на луг.

Это был очень веселый ужин в порхании бесчисленных эфемерид.

8

Они остались вдвоем.

Кейт взяла свой стакан, повернула стул и села спиной к свету. Шарль занял место Алис.

Хотел рассмотреть ее зверушек…

Потом вытянул ногу, достал из кармана сигареты и предложил ей.

— Какой кошмар, — чуть не взвизгнула она, — с радостью бы составила вам компанию, но я с таким трудом бросила…

— Послушайте, у меня осталось две сигареты, давайте выкурим наши самые-самые последние сигареты вместе, и дело с концом.

Кейт тревожно оглядывалась по сторонам.

— Где дети?

— Я их не вижу…

— Уф… Тогда давайте…

Сделала первую затяжку, закрыв глаза.

— Я уже и забыла…

Улыбнулись друг другу и принялись благоговейно травиться.

— Это все из-за Алис, — заявила она.

Опустила голову и снова заговорила совсем тихо:

— Я была на кухне. Дети давно спали. Курила сигарету за сигаретой и… пила в одиночку, как говорила мама Алексиса.

Она появилась хныча. У нее болел живот. В то время у нас у всех побаливал живот… Хотела, чтобы я взяла ее на руки, приласкала, утешила, — в общем все то, на что я уже была неспособна… Ей удалось-таки забраться ко мне на колени и пристроиться там.

По обыкновению, она сунула в рот большой палец, а я так и не могла придумать, как бы ее утешить и помочь ей уснуть… Я…

Вместо этого мы смотрели на огонь.

Прошло довольно много времени, и вдруг она спросила: Что значит «преждевременно»?

Раньше, чем положено, ответила я. Она снова замолчала, а потом добавила: И кто же будет о нас заботиться, если ты умрешь преждевременно?

Я наклонилась к ней и вспомнила, что оставила свои «Кравен» у нее на коленях.

А она только что научилась читать…

Что я могла ей на это ответить?

«Брось пачку в огонь».

Я увидела, как пачка скукожилась и исчезла, и расплакалась.

Мне на самом деле казалось, что я лишилась последней опоры… Много позже я отнесла ее в кровать и вернулась бегом. Почему бегом? Да чтобы порыться в золе!

Я и так-то была не в себе, и то, что я в один миг лишилась хоть какой-то подпитки, окончательно выбило меня из колеи… В тот момент я ненавидела этот дом, холодный, унылый, который и так уже отобрал у меня все. Пожалуй, у него было лишь одно достоинство: до ближайшей табачной лавки шесть километров и в шесть вечера она закрывается…

Потушила окурок о землю, положила его на стол и налила себе стакан воды.

Шарль молчал.

Впереди у них была целая ночь.

— Это дети моей сес… — ее голос дрогнул. — Простите… моей сестры и… Ох! — вздохнула она, проклиная себя, — вот почему я не хотела приглашать вас на ужин.