Путь Отступника - Энди Чамберс

– Почему? – насторожился Иллитиан. Он понял, что принимает предложение гемункула всерьез, несмотря на инстинктивный скептицизм. Архонт не сомневался, что Беллатонис скрывает за идеей какой-то низкий мотив, но идея, что он сможет нанести удар Эль'Уриаку, не пачкая при этом рук, звучала весьма заманчиво.

– Из семи фрейлин Эль’Уриака лишь Анжевер удалось спастись от демонов при падении Шаа-дома. Если вернуть ее господину, пусть даже в таком ослабленном виде, это великолепно простимулирует остаточную личность Эль’Уриака. Живущее в нем существо тоже будет в восторге, когда наконец завладеет ею, и в этот момент триумфа, возможно, слегка ослабит свою маскировку, не в состоянии оценить опасность. Я ни на секунду не сомневаюсь, что эта сущность – одна из тех, которые участвовали в разорении Шаа-дома, когда там возник разлом.

– Но ты сказал, что этот дар никак не навредит Эль’Уриаку напрямую.

– Он не навредит Эль’Уриаку напрямую, нет, мой архонт.

– Хорошо, тогда я принимаю твое предложение. Надеюсь, Беллатонис, нет нужды подчеркивать, какие последствия повлечет за собой ложь или попытка одурачить меня. Я не верю в твои дикие измышления насчет Эль’Уриака, Кселиан и Крайллаха. Более вероятно, что мы наблюдаем тирана за работой. Знаешь, ты слишком часто слушаешь старуху, возможно, именно она – истинный источник дьявольского воздействия, которое ты видишь в каждой неудаче. Ты забыл, что она уже оказалась неправа в одном очень важном моменте.

Беллатонис по-настоящему оторопел. Дротик Иллитиана попал в цель. Возможно, он действительно слишком полагался на Анжевер и ее интерпретацию событий…

– На… э… на какой важный момент вы указываете, мой архонт? – смиренно спросил гемункул.

– Ну, разумеется, на Разобщение! Она твердо предсказывала, что оно произойдет, если мы воскресим Эль’Уриака, и вот мы стоим здесь и не испытываем никаких неудобств, кроме разве что беспрестанных слухов и безосновательного карканья варполюбов. Я окажу тебе большую услугу, забрав голову старухи и подарив ее Эль’Уриаку – спасу тебя от ее коварной лжи. Больше не следуй за мной, гемункул, или я добавлю тебе причин вернуться в воскресительный склеп.

Иллитиан повернулся и без единого слова ушел прочь. Беллатонис смотрел, как он исчезает в плохо освещенном проходе, ведущем к его крепости. Скоро он, несомненно, съежится там в смертельном страхе перед собственными придворными. Позади гемункула зашевелились беспокойные тени, и шипящий шепот скользнул в воздухе.

– Конечно, он что-то подозревает, – проворчал Беллатонис в темноту. – Он всегда и все время подозревает все и вся, такова его натура. Но когда придет время, он это сделает, потому что отчаянно желает вернуть себе контроль – любым возможным способом.

Изломанная фигура гемункула, шаркая ногами, двинулась прочь вместе с темными силуэтами, льнущими к его стопам.

– Теперь мы должны довериться миропевице, – прохрипел он ползучим теням. – Все зависит от нее.

Из мрака снова донеслись тревожные шепотки.

– Разобщение? Нет сомнений, что оно еще настанет, несмотря на заявления Иллитиана, – фыркнул Беллатонис. – Теперь оно неизбежно.

Глава 16. ПУТЬ ОТСТУПНИКА

Со страхом в душе Синдиэль кралcя по плохо освещенным коридорам тайных владений Эль’Уриака. Он был облачен в богатые одеяния из мерцающего эолова меха и шелка солнечного паука, его шею и руки украшали драгоценные металлы и радужные самоцветы. Вооружение его составляли красивый, плавно изогнутый осколочный пистолет и Дай Саойт, длинный прямой клинок, который, очевидно, обладал древней родословной, куда более выдающейся, чем его собственная. Оружие играло, скорее, демонстративную роль, он должен был носить его, как подобало аристократу из Комморры. Самое смертоносное устройство из тех, что было у Синдиэля, пряталось на запястье, под пышными оборками на рукаве. Он надеялся, что ему не придется использовать это оружие, но настолько отчаялся, что взял его с собой просто на всякий случай.

Все было так несправедливо. Несмотря на то, что его вырядили, как какого-то варварского князька, все богатство Синдиэля никак не помогало защититься от чувства, что ему чего-то сильно не хватает. Под прямым покровительством Иллитиана и с менее заметной благосклонностью Эль’Уриака его звезда быстро поднималась. Он уже получил под свое командование эскадрон стремительных корсаров, базирующийся на Когте Ашкери, и поселился в шикарном поместье неподалеку. Ему подчинялись воины, которые преклоняли перед ним колени и называли его драконом, ему дали отборных рабов с миллиона планет, с которыми он мог делать все, что хотел. Теперь он мог воплотить любую фантазию, предаться любому тайному греху в обществе, которое никогда не осуждало поступки своих граждан, вернее, ему просто не было до них дела. Архонт наградил его всем, что обещал, и Синдиэлю, относительно недавно познакомившемуся с концепциями собственности и владения, кружило голову.

И все же он чувствовал, что постепенно понимает неприятную правду о Темных Сородичах. Это была мысль из тех, которые, однажды сформировавшись, уже не могут просто так исчезнуть. В своем роде эльдары Комморры были такими же ограниченными и приземленными, как жители искусственных миров или, если на то пошло, экзодиты. Они тоже отрицали часть себя в погоне за бессмертием, пытаясь не смотреть в лицо своей психической натуре и надеясь таким образом перехитрить Ту, что Жаждет. Он начинал потихоньку задумываться, не позволила ли демоническая богиня ускользнуть части эльдарской расы лишь для того, чтобы наслаждаться их страданиями, которые они сами на себя навлекали, вечно извиваясь и корчась в попытках избежать Ее когтей.

Он крался с комом в горле, не в силах решить, стоит ли ему попробовать пойти вперед с гордо поднятой головой или нет. Эта часть катакомб под крепостью Белого Пламени, насколько можно было очертить ее границы, принадлежала Эль’Уриаку и его миньонам, которые сделали из нее временный дворец. Синдиэлю рассказывали, что под великим портовым городом все изъедено тайными ходами, укрытиями, подкопами и контрподкопами, которые за многие века прорыли соперничающие кабалы. Старый император Шаа-дома объявил, что совершенно доволен этим троглодитским жилищем, и редко выходил оттуда. В норе Эль’Уриака с пугающей регулярностью исчезали рабы, но, очевидно, в Комморре это обстоятельство само по себе не вызывало никакой особенной тревоги или интереса.

Синдиэль никак не мог избавиться от чувства, что некий ужас скрывается там, внизу, и что он становится все сильнее день ото дня. Хотя среди мрачных, но гениальных умов вечного города он часто сам себе казался наивным и невежественным, одно он знал точно – их психические чувства притуплены до практически полной слепоты. Они воспринимали варп, как силу, которой можно манипулировать, и отказывались видеть, что тот тоже манипулирует ими.

Звук приближающихся шагов отвлек его от неспокойных мыслей. Он повернулся, забежал в темный проход, пересекающий коридор, и вжался в тени возле заплесневелой каменной стены. Размеренный шаг двух пар бронированных сапог уверенно приблизился к перекрестку, ненадолго затих и двинулся дальше. Синдиэль осторожно выбрался в основной коридор как раз во время, чтобы увидеть спины двух воинов-кабалитов, исчезающих в том направлении, откуда он пришел.

Он пошел дальше, с горечью размышляя о том, как провидение снова продемонстрировало свою привычку помещать его в ситуации, к которым он не был готов. Он пришел в логово Эль’Уриака, не имея четкой цели, только расплывчатое представление о том, что он должен его увидеть ипочувствовать, как будто это могло подтвердить или развеять его страхи. Видимо, подразумевалось, что после этого ему придется героически импровизировать. Теперь он бродил по области, которую активно патрулировали, и не мог адекватно объяснить, что он тут делает. Судьба не оставила ему иного выбора, кроме как красться дальше хотя бы для того, чтобы найти другой выход.

Так всегда и происходило. Синдиэль никогда не думал о себе, как об отступнике, на самом деле он считал, что долго и тяжело трудился, пытаясь найти свою цель в жизни. Он пришел к мнению, что ему не повезло родиться на искусственном мире, и что он никогда не был предназначен для жизни в столь жестких и узких рамках, но судьбе почему-то вздумалось поселить его именно туда. Он часто и с радостью восставал против ограничений, наложенных провидцами, и нравоучительных догм своих товарищей, думая об этом как о своем новом предназначении – вносить разнообразие в жизнь.

Те немногочисленные розыгрыши, которые он устраивал своим безразличным товарищам по искусственному миру, и уроки, которым он пытался их научить, не слишком сблизили их друг с другом. Медленно, но уверенно его выдавили на холодные и пустые окраины общества, откуда он наблюдал за тем, как остальные отправляются в бессмысленные путешествия по разным путям – садовник, скульптор, актер, философ, воин, и так далее, и так далее. Он понял, что их цель – прожить всю жизнь широко образованной посредственностью, и презрел их за это.