Чёрный Легион: Омнибус - Аарон Дембски-Боуден

Мы, Легионес Астартес, обладаем эйдетической памятью и ее пиктографическим воспроизведением. Было несложно допустить, что у Первого капитана самого прославленного Легиона окажется доступ к личным архивам сил прочих примархов, но то обстоятельство, что он пополнил свои познания за годы странствии по Великому Оку, стал настоящим откровением.

Откровением было не только это. При всех, кроме меня и Ашур-Кая, наши рубрикаторы стояли в бесстрастном молчании, даже не воспринимая существования любых других живых существ. Однако с Абаддоном было не так. Когда он обращался к ним, они со скрежетом медленно поворачивали к нему свои головы в шлемах, и я чувствовал, как между ними протягивается едва заметная нить узнавания.

Голос Ашур-Кая вдруг угрожающе заледенел.

Он опасен для нас. Как могут пепельные мертвецы на него реагировать?

Не знаю, брат.

А если он… Как ты считаешь, он может ими командовать?

Не думаю. Это больше похоже на некое узнавание. Не та власть, которую имеем над ними мы с тобой.

Ты готов утверждать это наверняка, Хайон?

Я не ответил ему. В Абаддоне было слишком много того, чего я не мог распознать или предсказать.

От всех его поступков исходит дрожь значимости.

На это я тоже не ответил. Увлечение Ашур-Кая судьбой и пророчеством время от времени накладывало на него отпечаток мелодраматичности. Я ощущал его страх, хотя и не разделял этого.

Абаддон дошел до Нефертари, которая стояла особняком от стройных рядов воинов Легионес Астартес. От его закрытых мыслей внезапно нахлынуло примитивное отвращение, самая сильная эмоция из тех, что я пока что в нем чувствовал. Как и многих из нас, его отталкивала сама ее нечеловечность, хотя он и не дал этому отторжению проявиться.

Крылатая эльдарка терпела его внимание с лишенной эмоций, чужеродной сдержанностью.

— Дева Комморры, — приветствовал он ее.

— У тебя это звучит, словно титул, — отозвалась Нефертари. Она сменила позу, и биолюминисцентные кристаллические когти, служившие кончиками пальцев ее перчатки, щелкнули и лязгнули друг о друга.

— Многим в Легионах известно об эльдарке Хайона, которая прячется от своего народа в самом сердце царства своего врага. Разве тебя не мучает голод, Нефертари? Разве жажда душ не раздирает тебя ночь за ночью?

Слова были легким поддразниванием, однако интонация почему-то этому не соответствовала. То, как он говорил, лишало едкие вопросы всякой колкости. Она одарила его тенью улыбки и зашагала ко мне.

— Прости меня за готик, — сказал ей вслед Абаддон. — Хотя я и убил сотни твоих братьев и сестер, но так и не выучил наречия, на которых говорит ваш род.

У Нефертари была резкая улыбка. Она сама по себе напоминала улыбающийся нож.

— Он мне нравится, — произнесла она вполголоса.

Закончив с приветствиями, Абаддон повернулся ко мне.

— А что с людьми Телемахона?

— Ашур-Кай взял нескольких в плен, когда они взяли нас на абордаж во время шторма, — начал было я.

— Их больше нет, — продолжая улыбаться, вмешалась Нефертари. — Если хочешь представиться им так же, как остальным, то их тела висят в моем Гнезде.

Абаддон фыркнул, весело отказываясь от предложения.

— Какая же ты гадкая милашка, чужая. А что с Фальком? Где он, Хайон?

— Я тебя к нему отведу.

Нефертари попыталась последовать за нами, но я поднял руку, останавливая ее. Она повиновалась приказу, хотя и долго, задумчиво смотрела на меня, взвешивая, стоит ли спорить. Оперенные крылья раскрылись и раскинулись, явно демонстрируя раздражение, а затем вновь прижались к телу. В выражении ее глаз читалось предостережение, и я кивнул, принимая его.

Схождение

Пока мы направлялись в район, который я выделил Фальку и его терзаемым братьям, Абаддон комментировал многое из того, что видел. Его заинтересовал внешний вид мутантов со звериной кровью с Сортиариуса, что привело к продолжительной дискуссии об их наклонностях и манере поведения. От него не ускользнуло то обстоятельство, что из них получался идеальный экипаж, а также то, что он назвал «иными применениями».

— Болтерное мясо, — пояснил он. Термин не вызвал у меня улыбки, хотя, по правде говоря, не вызвал и у него. Он говорил о реалиях войны, а не о страданиях, которые ему нравилось причинять.

Многие группировки использовали людское отребье и стаи мутантов в качестве дешевой орды приносимой в жертву плоти и тратили их жизни, чтобы истощить боезапас противника и забить цепные клинки врагов мясом. Звери-мутанты Сортиариуса относились к более ценной породе, чем большинство, однако я согласился, что да — мне было известно о нескольких группировках Тысячи Сынов, которые использовали подобным образом даже своих высоко ценимых рабов.

За праздной беседой постоянно крылась холодная искренность, из-за которой его расспросы больше напоминали изучение или исследование, нежели любопытство. Его также заинтересовали бронзовые лица Анамнезис. Мы прошли мимо сотен из них, взирающих на нас со стен через неравномерные промежутки. Обратившись к ним, он не получил ответа, однако невозмутимо двинулся дальше.

Мы приближались к палубе Фалька, когда Абаддон повернулся ко мне и произнес слова, от которых я невольно стиснул зубы.

— Нефертари, — называя ее имя, он наблюдал за мной. — Как давно она умерла?

В моей жизни бывало несколько случаев, когда кто-то из товарищей — и даже братьев — оказывался близок к смерти из-за одной-единственной фразы. Это был один из них. Мне вдруг захотелось сомкнуть пальцы у него на горле и выдавить жизнь из золотых глаз.

— Она не мертва, — удалось мне ответить, что не являлось ни совершенной правдой, ни совершенной ложью.

— Не обманывай меня, Хайон.

— Она не мертва, — повторил я, на сей раз тверже.

— Я не осуждаю тебя, брат, — послышалась ли мне жалость в его голосе? Это было сочувствие, или же всего лишь честность? Я не мог сказать наверняка. — Она не вполне мертва, но и не вполне жива. Как долго ты поддерживаешь ее в этом состоянии?

— Долго, — как же странно было выдавать секрет, о котором было известно лишь мне, моей волчице и никому более. Даже Ашур-Кай не знал правды. Даже сама Нефертари. — Как ты узнал?

— Увидел, — он постучал себя по виску, рядом с глазами, которым придал окраску Свет. — В ней движется жизнь, кровь все еще течет, сердце все еще бьется… Но лишь потому, что так приказываешь ты. Ты играешь на ее теле, словно на музыкальном инструменте, принуждая продолжать песнь, когда финальная нота уже давно прозвучала. Она должна быть мертва, но ты не даешь ей умереть. Кто ее убил?

— Заракинель, — даже имя звучало омерзительно. — Дочь Младшего Бога.

Я увидел, как в его глазах вспыхнуло узнавание. Заракинель, Ангел Отчаяния, Несущая Страдания, а также тысяча прочих глумливых и самодовольных титулов. Она возвышалась над всеми нами — демоница с огромными, покрытыми чешуей когтями, молочно-белой плотью, хлещущими щупальцами и обилием признаков принадлежности к женскому полу. Сражаясь, она пела ту песнь, эхо которой разнеслось по Галактике при рождении Младшего Бога и гибели расы эльдар. Мелодия геноцида. Гармония вымирания.

Один из ее когтей и убил Нефертари. Острие пронзило сердце эльдарки, войдя и выйдя обратно прежде, чем моя подопечная вообще успела среагировать.

Я подхватил соскальзывавшую в смерть Нефертари, не давая боли достичь ее разума и проталкивая по умирающему телу психическую силу, чтобы поддерживать течение крови вместо сердца, которого у нее больше не было. Бесконечно малая крупица жизни внутри нее уже разрушалась — клетка за клеткой, атом за атомом — с того мгновения, как ее сердце разорвалось. Я боролся с этим, заставляя тело верить, будто оно продолжает жить.

Спустя все эти годы психическое воздействие все еще держалось, сохраняя ее живой на самом пороге смерти. Это был не стазис и не бессмертие, она все так же старела на несравнимо медленный манер, присущий ее виду. Это была жизнь — она являлась столь же живой, как любое другое живое существо — но движимая силой воли, а не природой.

Моя подопечная. Мое самое сложное произведение Искусства.

— Вот почему тебе не нравится Саргон, — Абаддон не спрашивал.

— Это ты тоже видишь своими выцветшими глазами?

Абаддон продолжил так, словно я ничего не сказал.

— Ты не в силах прочесть его мысли. Ты чувствуешь его барьеры против психического вторжения. Если добавить к этому то, как он заставил умолкнуть твою волчицу и отделил ее от твоих чувств… Вот почему ты так отреагировал, размахивая у его горла своим тизканским ножом. Само его присутствие представляет для тебя угрозу, даже если он не желает тебе вреда, даже если предлагает одно лишь братство. Он воплощает собой возможность, которую тебе не хочется рассматривать — вероятность, что он каким-то образом смог бы отделить тебя от Нефертари. От этого она бы умерла, не так ли? Отрезанная от твоей силы, от заклинания, которое поддерживает в ней жизнь.