Посмертно подсудимый - Анатолий Наумов

Чем же объяснить столь резкое различие в официальной оценке успехов Дантеса по службе (что должно было приниматься в расчет при вынесении судом ему меры наказания) и фактического положения дел? Это можно объяснить только одним – сверхблагосклонным отношением Николая I к Дантесу.

В свою очередь, последнее также объяснимо несколькими причинами.

Во-первых, уже упоминавшаяся рекомендация принца Вильгельма.

Во-вторых, личность Дантеса не могла не понравиться царю и сама по себе. Дантес был легитимистом, т. е. приверженцем «законной» (легальной) династии Бурбонов (в этом смысле термин «легитимизм» стал употребляться после Июльской революции во Франции 1830 г., а позднее легитимистами стали называть всякого сторонника свергнутой монархии). Николай сам был приверженцем легитимизма, и поэтому французские легитимисты и ранее пользовались поддержкой царя.

Этим объясняется и то, что в послужные списки Дантеса не заносились его многочисленные служебные прегрешения, почему они и не попали в поле зрения судей.

В кондуитном списке в числе заслуг Дантеса было отмечено, что он «в нравственности аттестовался хорошим», что также не соответствует его подлинной характеристике как человека. По крайней мере, судьи могли вполне убедиться, что все его поведение по отношению к Наталье Николаевне и самому Пушкину, история его женитьбы, неискренность показаний на суде были далеки от нравственности.

Допрос Петра Андреевича Вяземского

7 февраля военно-судная комиссия постановила: через командира полка просить Николая I представить в суд находящиеся у него письма, на которые ссылался Дантес; сформулировать вопросы Вяземскому. 8 февраля было вынесено решение о запросе формулярного и кондуитного списков Данзаса. В этот же день аудитор Маслов составил следующие вопросы Вяземскому:

«…Откуда реляция (о дуэли. – А. Н.) Вами взята, и если дадена, то кем, когда и на какой предмет, кто оную составлял, не имеется ли кроме оной… еще каких-либо бумаг, касающихся до вышеупомянутой дуэли, когда и от кого Вы узнали об оной и не известно ли Вам, за что именно произошла дуэль между Камергером Пушкиным и Поручиком Бароном Де Геккереном: ссора или неудовольствие, последствием чего было выше помянутое происшествие».

На поставленные вопросы Вяземский ответил следующим образом:

«Реляции о бывшей… дуэли у меня нет, но есть письмо Виконта Даршиака, секунданта Барона Геккерена, и вот по какому поводу ко мне писанное. Не зная предварительно ничего о дуэли, про которую в первый раз услышал я вместе с известием, что Пушкин смертельно ранен, и при первой встрече моей с Господином Даршиаком просил его рассказать о том, что было. На сие Господин Даршиак вызвался изложить в письме все случившееся, прося меня при том показать письмо Господину Данзасу для взаимной проверки и засвидетельствования подробностей помянутой дуэли… отдал письмо сие Господину Данзасу, который возвратил мне оное письмо от себя: прилагаю у сего то и другое… я ничего не знал о дуэли, до совершенного окончания ея… Равномерно не слыхал я никогда ни от Александра Сергеевича Пушкина (единственный документ судебного дела, где поэт назван по имени-отчеству. – А. Н.), ни от Барона Геккерена о причинах, имевших доследствием сие несчастное происшествие».

Конечно же Вяземский оказался неискрен в своих показаниях. Во-первых, как уже отмечалось, Дантес был постоянным гостем у Вяземских и Карамзиных и его назойливое ухаживание за женой Пушкина было замечено всеми бывавшими там. Во-вторых, Вяземские были и адресатом анонимного диплома. В-третьих, сохранились мемуарные свидетельства его жены – В. Ф. Вяземской об известном свидании Натальи Николаевны с Дантесом на квартире у Идалии Полетики. В-четвертых, последующие письма Вяземского (написанные после смерти поэта, например к Э. К. Мусиной-Пушкиной) свидетельствуют о том, что у него было твердое убеждение в виновности обоих Геккеренов в смерти поэта.

8 февраля по решению Военно-судной комиссии Дантес был освидетельствован тем же штаб-лекарем Стефановичем, который сделал вывод, что подсудимый «может содержаться на Гаубтвахте в особой, сухой и теплой комнате, которая бы, следовательно, ничем не отличалась существенно отношении его здоровью от занимаемой им теперь квартиры» (видимо, штаб-лекарь спутал гауптвахту с квартирой модного кавалергарда).

Нессельроде, нидерландский посланник и пушкинские письма

9 февраля на заседании военно-судной комиссии заносится в протокол факт получения от министра иностранных дел графа К. В. Нессельроде двух пушкинских писем, на которые ссылался на допросе Дантес, говоря, что они находятся у императора. Это письмо д’Аршиаку от 17 ноября 1836 г. и Геккерену-старшему от 26 января 1837 г. Так, в военно-судном деле появляется еще одно имя, принадлежащее человеку, который в силу сверхреакционности своей деятельности, ограниченности, отсутствия талантов объективно мог быть лишь врагом поэта. Карл Васильевич Нессельроде в течение сорока лет (1816–1856) руководил внешней политикой России. Он был послушным исполнителем воли царя и главную задачу видел в борьбе с революционным движением на Западе. В результате проводимой им крайне недальновидной внешней политики Россия к началу войны 1853–1856 гг. оказалась в изоляции, поражение в этой войне показало полную несостоятельность дипломатической деятельности Николая I и Нессельроде. Примечательно, что в пору государственной службы поэта Нессельроде был его начальником, так как «служил» поэт по иностранному ведомству.

Оба эти письма были направлены нидерландским посланником в числе других документов министру иностранных дел 28 января 1837 г. как оправдывающие, по его мнению, лично его и его приемного сына в дуэльной истории.

В сопроводительном письме он пишет:

«Господин граф! Имею честь представить вашему сиятельству прилагаемые при сем документы, относящиеся до того несчастного происшествия, которое вы благоволили лично подвергнуть на благоусмотрение его императорского величества.

Они убедят, надеюсь, его величество и ваше сиятельство в том, что барон Геккерен был не в состоянии поступить иначе, чем он это сделал».

Обращает на себя внимание та уверенность, с которой на допросе Дантес ссылался на самого императора, у которого находились бумаги, по мнению подсудимого, подтверждающие его версию преддуэльных событий. Волей-неволей и Николай I превращается чуть ли не в свидетеля благородных поступков Дантеса. Разумеется, Дантес знал, что его приемный отец направил письма министру иностранных дел для ознакомления с ними императора. И в этом случае Дантес конечно же учитывал незаслуженно сыпавшиеся на него царские милости: от не совсем законного принятия в гвардию до высочайших благодарностей, несмотря на чуть ли не постоянные служебные его прегрешения. Ссылка на царя была не чем иным, как средством давления подсудимого на суд.