Голем в Голливуде - Джонатан Келлерман

Глава тридцать четвертая

Кафе возле Карлова моста. В компании похмельных туристов Джейкоб позавтракал безвкусным кофе и жирным пирожком. Примерив всех официанток под образец Упыревой жертвы (худенькая, беззащитная), он дождался затишья в беготне с подносами и жестом подозвал изящную рыженькую:

– Клавдия?

Та показала на уличные столики, которые были в ведении неброской брюнетки, которую Джейкоб отсеял с первой же минуты.

Детектив фигов. Джейкоб пересел на улицу и улыбнулся брюнетке, принимая от нее меню:

– Клавдия.

Девушка удивленно вздрогнула:

– Prosím?[39]

– Английский? – спросил он.

Она открыла страницу с переведенными названиями блюд.

– Я не о том. Вы говорите по-английски?

Девушка свела два пальца – мол, совсем чуть-чуть.

– Можем поговорить? Вы не присядете? – Джейкоб достал бляху. – Я полицейский. Полицие, Америца.

– Момент, пожалуйста, – сказала девушка.

Она вернулась с администратором.

– Какие проблемы, сэр?

– Никаких. Я хотел поговорить с Клавдией.

Девушка сникла и что-то шепнула начальнику. Тот недовольно скривился, но растопырил пятерню:

– Пять минут.

Администратор препроводил их в моечную, устланную мокрыми резиновыми ковриками. Беседа вышла почти вся односторонняя: девушка отвечала жестами и кивками. Казалось, она вот-вот растворится в сырости, пропахшей моющим порошком. Джейкоб вовсе не хотел истязать ее вопросами; Клавдия старалась держаться молодцом, и он охотно отпустил бы ее домой. Пусть десять раз перепроверит запоры и калачиком свернется под одеялом.

Вы хорошо помните ту ночь? (Да.) Ничего, если мы об этом поговорим? (Ничего.) Вы видели лицо того человека? (Да.) Точно ли он был на фото, которое в больнице показал лейтенант? (Да.) Вы поняли, почему он вас вдруг отпустил? (Нет.) Вы отбивались – локтем, ногой? (Да, да, да.) Вам не показалось, что рядом был кто-то еще? (…Нет.) Вы ничего не заметили, когда убегали. Видели что-нибудь, слышали? (Нет.)

– Я понимаю, через что вам пришлось пройти, – сказал Джейкоб. – И все же постарайтесь что-нибудь вспомнить. Голос, цвет волос.

– Блят, – сказала девушка.

На секунду Джейкоб опешил. Чего это она матерится? Он ведь не пьяный, ничего такого. И ведет себя вроде нормально. Он не из тех, кто покидает сортир с хвостом из туалетной бумаги.

– Блят, – повторила Клавдия.

– Вас не затруднит написать это слово?

Blato, написала она.

– Что это значит?

Появление администратора прервало ее пантомиму.

– Всё, всё. – Начальник хлопнул в ладоши и показал: на выход.

Сквозь парное марево девушка послушно нырнула к двери.

– Извините, что означает это слово? – спросил Джейкоб.

Администратор надел очки:

– Blato. Это… м-м-м… – В блокноте Джейкоба он нарисовал трубу, заполнив ее волнистыми линиями. – Влтава.

– Река.

Рядом с волнами управляющий нарисовал стрелку:

– Blato.

– Берег? Лодка?

Крякнув, администратор поманил Джейкоба на улицу, где из-за зловонной кучи мусорных мешков выудил пластиковый горшок с сухой землей и жестом попросил обождать.

– Не беспокойтесь, – сказал Джейкоб. – Я посмотрю перевод в интернете.

Но администратор увлекся: с кухни принес стакан воды, вылил в горшок, перемешал. Горстью зачерпнул и поднес к носу Джейкоба месиво, благоухавшее кошачьей мочой и пестицидами.

– Blato.

Глина.

Гетто было открыто для бизнеса.

Туристы с поясными сумками роились вокруг разноязыких экскурсоводов с пластиковыми лопатками-маяками. Лоточники сбывали майки и термосы с големом, а также его керамические статуэтки. Грифельная доска перед входом в ресторан «У синагоги» обещала два фирменных блюда: филе «Голем» и ножку индейки по-лёвски (малоудачное название), фаршированную беконом.

Джейкоб купил билет в Староновую синагогу и новый путеводитель по еврейской Праге, который пролистал, стоя в очереди.

Существует несколько версий необычного названия синагоги. По одной версии, при возведении фундамента нового дома собраний пражские евреи обнаружили остатки древнего строения. Согласно другой версии, синагога простоит лишь до пришествия Мессии. Таким образом, название «Альт-Ной» (староновый) перекликается с древнееврейским «Аль-Тенай» (при условии).

Независимо от истории своего создания, Староновая навсегда связана с именем ребе Иегуды беи Бецалеля Лёва (ок. 1520 – ок. 1609), духовного вождя и мистика, который, как повествует легенда, на синагогальном чердаке сотворил голема. Когда существо стало неуправляемым, ребе пришлось его уничтожить, а останки замуровать на чердаке, под страхом отлучения запретив туда доступ. Существует мнение, что легенда о големе послужила основой классической новеллы «Франкенштейн» Мэри Шелли и научно-фантастической пьесы «R.U.R.» чешского драматурга Карела Чапека, введшего в обиход слово «робот»…

Лестница в три ступени спускалась в мрачный и зябкий, пропахший сыростью коридор. В окнах вровень с улицей мелькали голые ноги и кроссовки. Справа коридор упирался в арочную железную дверь, под стать входной. Прямо – вход в главный зал. Шнуром перегорожен доступ на женскую половину.

Джейкоб спросил билетершу, где проход на чердак.

Судя по ее лицу, этот вопрос она слышала примерно сто миллиардов раз. Показала на шнур:

– Закрыто.

– А когда-нибудь открыто?

– Нет.

– А на женскую половину пускают?

Билетерша ожгла неприязненным взглядом:

– По субботам. Женщин.

Сзади напирала очередь, и Джейкоб прошел к главному залу, где объявление у входа извещало, что «Каббалат Шаббат»[40] начнется в половине седьмого вечера.

Сейчас вместо молитвенников и кип здесь были путеводители и бейсболки. Джейкоб влился в человеческий поток, по кругу обтекавший биму[41]. На женскую половину удалось заглянуть через смотровые оконца в северной стене: голая комната и складные стулья не свидетельствовали о триумфе равноправия. Задняя стена задернута невзрачной фиолетовой занавеской. Видимо, там вход на чердак.

Джейкоб коснулся гладкой стены, ожидая душевного трепета. Вот он, шул Махараля, вот оно, его кресло. Но все было так обыденно – объедено, – что порождало лишь скуку. Арон а-кодеш[42]. Штора – бархат и парча. Нер тамид[43]. Знай, перед Кем стоишь.

Все это он любил и ненавидел, принимал и отвергал по одним и тем же причинам.

Никакого трепета. Интересно, о чем это говорит? Об отвращении к торгашеству?

Или это знак бесчувственности?

Кто он: коп, расследующий дело, или еврей в синагоге?