5. Театральная история. Кренкебиль, Пютуа, Рике и много других полезных рассказов. Пьесы. На белом камне - Анатоль Франс

Люди роются у себя в карманах.

И если, возвратясь домой, сидя под лампой за большим семенным столом, на котором дымится ваш ужин, вы попытаетесь, господа, движимые вполне простительным любопытством, уяснить себе, из каких же побуждений поступает таким образом торговый дом «Гакерон, Кормандель и компания», то, советую вам, прервите ваши размышления и не теряйтесь в догадках!.. Все равно вам этого никогда не постичь!.. Это — реклама! (Он вручает каждому, кто ему протягивает двадцать сантимов, рекламируемые предметы, и покупатели рассматривают их, уходя со сцены.)

Торговка (обращаясь к рабочему). А что, правда, эта штуковина так хорошо выводит пятна?

Рабочий. Знаешь, милая моя, вот уже двадцать пять лет, как я работаю красильщиком. Будь это мыло хоть на что-нибудь пригодно, я бы давно им пользовался. Так, дрянь какая-то!

Торговка. А все-таки четыре су за все — это уж больно дешево…

Кренкебиль. Капуста! Репа! Морковь!

Ребята (выходя из школы). Эй! Эй, дядюшка Кренкебиль!

Кренкебиль. Шли бы вы лучше в школу, чем набираться всякой пакости на улице. И то сказать — чему могут они научиться, шлепая по грязи? Ничему не научатся, кроме плохого… А вот спаржа! Кому пучок спаржи?

Женщина. Да где ж у вас тут спаржа?

Мышь. Вы недогадливы: его спаржа — это порей. Ведь порей — спаржа для бедняков, это всем известно.

Один из мальчишек раскидывает в тележке пучки порея.

Оставьте, не мешайте ему торговать, зарабатывать себе кусок хлеба! Вот если б вы, как я, сами добывали себе пропитанье… Эх, вы, лоботрясы!

Кренкебиль. А ты разве сам себя прокармливаешь?

Мышь. Ну да!

Мальчишка. Он совсем никудышный. Ночует на улице, подзаборник. У него и родителей-то нет.

Кренкебиль. Коли у него нет родителей — виноваты они, а не он.

Мальчишка. Ему есть нечего, а он еще собаку кормит. Вот и ешь свою собаку!

Мышь. Кто сказал, что я ночую на улице? Кто, кто это сказал? Ну-ка, повтори!.. Я ночую не на улице, смотрите сами — вон мое окно!

Мальчишка. В твоем окне и стекол-то нет — не дом, а развалина.

Мышь. Ночью я сторожу магазин, он сейчас на ремонте. Стало быть, я живу честным трудом. Чего ко мне пристаете?

Кренкебиль. Ну, а чем ты все-таки промышляешь?

Мышь. Для игроков мячи подбираю, газеты продаю, исполняю всякие поручения… Все делаю!

Кренкебиль. А как звать тебя?

Мышь. Мышь.

Кренкебиль. Ну вот что, Мышь: ты рассуждаешь толковее, чем те ребята, лучше жизнь понимаешь.

Мышь. Потому что я знал нужду. А они ничего не испытали. Кто горя не видал, у того и смекалки нету.

Кренкебиль. Ты, говоришь, знал нужду?

Мышь. Я и сейчас ее знаю. Нужда привяжется, так не отвяжешь.

Кренкебиль. Правда, с виду ты плоховат… На вот, держи грушу; она малость перезрела, зато сорт хороший, это — бера.

Мышь. Ох, какая мягкая… Если у хозяйки твоей сердце такое же нежное… Ну, спасибо тебе, дядюшка Кренкебиль!

Маленькая девочка (несет каравай хлеба больше, чем она сама; произносит, как затверженный урок). А капуста у вас хорошая?

Кренкебиль. Лучше не бывает, тугая-претугая.

Девочка. А почем она? Мама больна, не может сама ходить за провизией.

Кренкебиль. Что же такое с ней, с твоею мамой? Где у нее болит?

Девочка. Не знаю… Что-то внутри… Она мне велела купить у вас кочан капусты.

Кренкебиль. Ну, детка, не бойся, я услужу тебе не хуже, чем твоей маме… И даже лучше, потому если б я, допустим, и захотел обмануть кого, так уж скорее женщину взрослую, у которой нету ко мне доверия. Обкрадывать никого не годится, что и говорить… каждому — свое. Но коль на то пошло, так уж охотнее обманешь тех, кто при случае тебя и сам надует. Обижать же такого ангелочка, как ты, детка, совесть не позволит. (Дает девочке кочан.) Гляди, какой важный, — что твой сенатор!

Девочка дает ему пять су.

Он стоит шесть су, здесь одного су не хватает. Ты ведь не хочешь меня ограбить?

Девочка. Нет, сударь, мама дала мне только пять су.

Кренкебиль. Не надо говорить неправду, милочка. Поищи хорошенько, — может, одно су ты положила в кармашек?

Девочка (простодушно). Нет, сударь, у меня всего пять су.

Кренкебиль. Ну что ж, милочка, поцелуй меня — и будем в расчете. А маму свою спроси, так ли хорош был тот кочан капусты, в котором она нашла тебя. Ступай деточка, да не упади по дороге… Добрый день, госпожа Лора! Как живете, все ли в порядке?

Г-жа Лора (рыжий шиньон, явная кокотка). У вас нет сегодня ничего хорошего.

Кренкебиль. Можно ли так говорить!

Г-жа Лора (пробуя редиску). Старая, вялая у вас редиска.

Кренкебиль. Нынче вы что-то придираетесь. Видно, с левой ноги встали.

Г-жа Лора. Никакого вкуса. Совсем, как вода.

Кренкебиль. Я вам вот что скажу: это вы потеряли вкус, не чувствуете, что едите. А все парижская жизнь виновата. Здесь сжигают себе желудок. Что бы сталось и с вами и с другими покупательницами, если б дядюшка Кренкебиль не привозил вам свежих овощей, таких полезных для здоровья? Сгорели бы вы совсем!

Г-жа Лора. Мне плохо вовсе не от еды. Кроме салата и редиски, я уже почти ничего не ем. А все-таки вы верно сказали: в Париже сжигают себя. (Мечтательно.) Знаете, папаша Кренкебиль, мне хотелось бы дожить до того дня, когда я смогу обходиться без вашей капусты и моркови, когда я сама буду выращивать их — в своем собственном огородике, у себя на родине, в восьмидесяти лье от Парижа. Как спокойно было бы жить в деревне, разводить цыплят, поросят…

Кренкебиль. Это сбудется, госпожа Лора, все это сбудется, не горюйте. Вы любите порядок и деньгам счет знаете, вы женщина солидная. Я не сую нос в дела своих покупательниц. Скажу одно: нет на свете негодного ремесла и хорошие люди во всяком звании встречаются… Да, вы женщина солидная. Вы к старости разбогатеете и будет у вас свой домик в родных местах, там, где вы родились… И все будут вас уважать. Приятно оставаться, госпожа Лора!

Г-жа Лора. До скорого свиданья, дядюшка Кренкебиль!

Кренкебиль. Да, да, хорошие люди встречаются во всяком звании… (Кричит.) Капуста! Репа! Морковь!

Г-жа Байяр (выходя из своей лавки). А порей-то у вас неважный… Сколько за пучок?

Кренкебиль. Пятнадцать су, хозяюшка, лучшего порея нигде не сыщешь.

Г-жа Байяр. Пятнадцать су за три дрянных луковицы?

Полицейский № 64. Проходите!

Кренкебиль. Да… да… Я уже продал. Скорей решайте, слышали, что сказал полицейский?

Г-жа Байяр. Надо же выбрать… Пятнадцать су? Не дам ни за что! Хотите двенадцать?

Кренкебиль. Самому дороже стоит… Ведь к пяти утра, а то и раньше, нужно быть на Центральном рынке, чтобы получить все самое свежее.

Полицейский № 64. Проходите!

Кренкебиль. Да, да… Сию минуту… Поторопитесь-ка, госпожа Байяр.

Г-жа Байяр. Двенадцать су…

Кренкебиль. А с семи утра у меня руки уже так и горят от оглоблей, я хожу и кричу: «Капуста! Репа! Морковь!» И все лишь затем, чтобы заработать гроши на хлеб. А ведь мне перевалило уже на седьмой десяток; сами понимаете, надрываюсь не для своего удовольствия! Нет, нет, так дело у нас не выйдет… Верите ли, я и двух су на этом порее не наживаю.

Г-жа Байяр. Даю четырнадцать су. Только схожу за ними в лавку, с собою нет. (Выходит.)

Полицейский № 64. Проходите!

Кренкебиль. Я жду денег.

Полицейский № 64. Я вам не говорю, чтобы вы ждали денег, я говорю — проходите!.. Ну, в чем дело? Вы не знаете, что такое проходить?

Кренкебиль. Вот уже пятьдесят лет, как я это знаю — с тех самых пор, как вожу свою тележку… Но мне сейчас должны принести четырнадцать су — вон оттуда, из обувной лавки «Ангел-хранитель». Госпожа Байяр пошла за деньгами, вот я и жду.

Полицейский № 64. Вы что — в протокол попасть хотите? Этого, что ли, добиваетесь? Живо, очищайте мне мостовую, слышите?

Кренкебиль. Вот проклятье!.. Пятьдесят лет я продаю людям капусту, репу, морковь, зарабатываю себе кусок хлеба, и вдруг из-за того, что я не желаю терять четырнадцать су, что мне задолжали…