Опасность - Лев Гурский

Суслов, как загипнотизированный, уставился на коричневую кнопку.

— Ты… не можешь… — выдохнул он.

— Да вот запросто, — хмыкнул Хрущев, — Не веришь, что смогу нажать? Давай испытаем, коли не веришь.

Он без всяких колебаний надавил на кнопку. Суслов резко дернулся.

— «Я самый непьющий из всех мужаков — раздалось откуда-то из-под стола хрипловатое пение под гитару. — Во мннне есть мора-а-альная сила. И наша семья большинством голосов, снабдив меня списком на восемь листов…»

Хрущев снова нажал на страшную кнопочку, и пение стихло.

— Что эт-то такое? — проскрежетал Суслов, не отводя глаз от проводов с кнопкой.

— Высоцкий, — объяснил гостю Хрущев. — Замечательный певец, хоть и хриплый. Мне ребята из Дубны специально привезли несколько пленок, я вчера весь день слушал на своем магнитофоне и сегодня слушаю. Там и про меня есть… «Пришел Никита, он росточком был с аршин, при нем достигли мы космических вершин…» — пропел он, неумело подражая голосу певца. — Хочешь, Михал Андреич, я тебе найду эту песню, сам послушаешь…

Суслов стал понемногу приходить в себя.

— Твои шуточки… они тебе дорого обойдутся, — злобно скрипнул он.

— И правда, шуточки, — утвердительно кивнул Хрущев. — Нет у меня никакой бомбы. Что искал я ее лет десять назад — это да, было дело. Так ведь и Лаврентий со своими орлами еще раньше все обыскал. Но если уж Иосиф куда запрячет, пиши пропало.

Суслов что-то невнятно скрипнул и, наконец, раскрыл свою папку, которую все это время держал в руках.

— Распишись здесь и здесь, — сердито произнес он, доставая два листка и авторучку. — Это твое опровержение для ТАСС о том, что к книге мемуаров, изданных на Западе, ты не имеешь отношения. А вот это твое заявление в ЦК с просьбой принять в партийный архив все пленки с воспоминаниями, которые ты успел наговорить… Добровольно пленки выдашь?

Никита Сергеевич, не глядя в текст, подмахнул обе бумажки.

— Сергей! — громко крикнул он, оборачиваясь к двери. — Тащи сюда магнитофонные пленки!

Через пару минут хмурый очкастый Сергей принес отцу уже упакованные в пакет пленки и, не глядя на гостя, удалился. Суслов сунул пакет в свой портфельчик.

— Все, — мрачно заявил он, поднимаясь с табурета. — Ухожу. Но предупреждаю: твою шутку с кнопкой я тебе не забуду и не прощу.

— Лучше бы ты ее забыл, — улыбаясь, посоветовал гостю Хрущев. — Тебя же первого Леня на смех подымет, если узнает, как ты чуть в штаны не наложил при виде магнитофонного выключателя… И вообще, Михал Андреич, спасибо тебе сердечное за визит. Ты даже представить не можешь, как ты меня обрадовал.

Суслов опешил.

— Чем же я тебя так обрадовал? — с подозрением осведомился он. — Или это ты опять так шуткуешь?

— Что ты, я серьезно говорю, — медленно проговорил Хрущев. — Я ведь теперь точно знаю, что и вы с Леней эту бомбу искали, но не нашли. Где-то лежит она под нашими задницами и ТИКАЕТ. По-прежнему опасная и по-прежнему ничья. Последнее-то меня и радует.

Глава десятая

По кривой дорожке

Из восемнадцати книг, заказанных Машей Бурмистровой в РГБ всего за неделю до смерти, одиннадцать имели отношение к ядерной физике, а шесть — к истории СССР. Одна книга не имела отношения ни к тому, ни к другому. Это был популярный красочный альбом «Искусство макияжа», который Маша, очевидно, просто рассматривала для собственного удовольствия. Только в этом альбоме я не нашел никаких Машиных помет, зато во всех остальных книгах они имелись в избытке: жирные, ясные, иногда даже многоцветные — красные, черные, синие. С библиотечными изданиями Бурмистрова обходилась безо всяких церемоний, но эта неаккуратность, так оскорбившая востроносенькую даму из РГБ, для меня оказалась спасительной. Если бы не энергичные подчеркивания и многочисленные знаки на полях, я бы не скоро догадался, что может быть общего между громоздким трехтомником Курчатова, выпущенным «Атомиздатом» к восьмидесятилетию физика, и растрепанной брошюркой А. Полковникова «Лицом к лицу» — сборником интервью с историческими деятелями, которые ухитрились дожить до перестройки и гласности. Собранные вместе, отчеркнутые фразы и целые абзацы теперь неожиданно цеплялись друг за друга, ветвями колючего кустарника разрастались в нечто целое — уже странноватое, пугающее, почти фантастическое. Сквозь пухлый том воспоминаний о Никите Сергеевиче Хрущеве вдруг прорастали страницы из «Истории атомной энергии» Фреда Содди, а цитата из «Поражающих факторов» в обрамлении тщательно причесанных мемуаров Громыко неожиданно начинала смотреться то ли намеком, то ли даже явным предупреждением об опасности. Маша явно уже что-то знала заранее или подозревала, отыскивая в книгах лишь новые подтверждения своему знанию… Ах, если бы и я знал это самое «что-то»!

Я тщательно переписал все Машины подтверждения на отдельный листок, спрятал его в карман и вышел в вестибюль к телефонам-автоматам. Один не работал, к другому была очередь из трех молодых человек. Так что пока я заполучил в свое временное пользование шершавую телефонную трубку, то успел уже невольно всласть наслушаться чужих разговоров. Завсегдатаи РГБ, правда, сообщали своим родным и близким одно и то же: что они, завсегдатаи, еще немножечко задержатся в РГБ ввиду срочной работы. После чего звонившие немедленно покидали гостеприимные библиотечные стены. Ввиду срочной работы, надо думать. Буквально в трех шагах от главной библиотеки Всея Руси не так давно открыли замечательную пивную точку. Вероятно, там двигать мировую науку было неизмеримо приятнее, нежели в читальных залах.

Я набрал мавзолейный номер и в течение минуты добросовестно слушал длинные гудки. Черт побери! Ведь будний день, не праздничный и не санитарный. Положено быть на службе. На страже мумии, можно сказать. «Бииииип. Бииииип. Бииииип», — печально ответил на мой мысленный упрек телефон-автомат. Он-то был ни в чем не виноват.

За моей спиной уже начали раздраженно шушукаться новые молодые люди, намеревающиеся припасть сперва к трубке, а потом и к кружке. Я дал отбой и вышел из библиотеки.

Надо было ехать на ВДНХ-ВВЦ и искать внука собственными силами, методом проб и ошибок. Подсказка у меня была единственная. Зато крупная: мухинский монумент. Если верить госпоже Поляковой, искомый бизнесмен мог находиться вблизи приземистого основания этого памятника смычке города с деревней. Удобное место для бизнеса.

В том, что место действительно удобное, я убедился довольно быстро: как только оставил свой «жигуль» на платной стоянке у боковых ворот и через южный вход пробрался к монументу. Вопреки утверждениям моей саратовской свидетельницы кривых дорожек близ памятника практически не было — если не считать одной, на импровизированном газоне. Бывшем Газоне Достижений Народного Хозяйства, сокращенно ГДНХ. Зато уж плотность бизнесменов на пятачке между Газоном и запечатленным рабоче-крестьянским единством была, видимо, самой высокой по Москве. Похоже, здесь продавали все, кроме гремучих змей и орденских колодок; да и то я не был уверен совершенно, что где-то, неподалеку от тени серпа, не примостилась среди разложенной парфюмерии кобра в колодках.

Но мне сегодня, к большой радости, требовалась отнюдь не кобра.

Внук мне требовался. Внучонок. Внучара. Как было бы просто арендовать мегафон у зазывальщика на автобусные экскурсии и объявить во всеуслышание: я, мол, потерял здесь гражданина Селиверстова Петра Юрьевича, нашедшему просьба вернуть за оч. крупн. вознаграждение. И все дела!

Вместо этого я походкой скучающего денди стал обходить торговые точки, вглядываясь не столько в товары, сколько в лица продавцов… По идее внук должен был быть похожим на деда. Жаль только, что, физиономию дедушки фотограф в свое время запечатлел неотчетливо. Попробуй-ка теперь поищи, не мелькнет ли в толпе знакомое лицо…

Может быть, вот этот?

Я приблизился к алкогольному прилавку, за которым сосредоточенный продавец тридцати неполных (или полных) лет упаковывал в полиэтиленовый пакет три бутылки водки «AstaQeff». Одинокий сосредоточенный покупатель считал купюры, морщась, когда попадалась чересчур мелкая. Возможно, покупатель предпочел бы приобрести водочку подороже, но финансы были на пределе, а продукция красноярских водкоделов подкупала своею ценою.

— Ты-то сам ее пил? — будущий обладатель трех бутылок уже закончил подсчет кредиток, но еще не решался передать их продавцу. Имелось у него некое опасение, что ли. Сорт новый, то-се.

Продавец замялся. Он не был похож на активного потребителя той продукции, которой торговал, однако правила предписывали ему свой товар, по возможности, расхвалить.

— Я ее пил, землячок… — пришел я на выручку.

— Ну и как? — будущий покупатель все еще держал свои денежки на весу, медля расплачиваться.