Партизанское движение в Приморьи. 1918—1922 гг. - Николай Ильюхов

Тяжелый период, наступивший вслед за нашим поражением, когда не стало всеми признанного руководящего центра и органов, охранявших революционный порядок, а на поверхности появляются то там, то сям одиночки и группы мародеров, даже из среды бывших партизан. Они свивают себе гнездо там, где не осталось ни руководителей ни партизан, усвоивших революционную дисциплину, которым имя бойца революционных рядов было дорого.

Такими глухими камышами, где появились выводки бандитизма, были селения Владимиро-Александровка и Унаши. Здесь и до партизанства были такие семейки, как братья Дубоделы Иван и Митрофан в Унашах, братья Беляевы, Валовик: они и раньше бывали мастерами легкой наживы, а теперь, когда в мутной воде можно было половить рыбку, около этих мест и лиц приютились сорные элементы, которые не прочь нажиться за счет «ближнего». Такими оказались Козлов — из сучанских рабочих, что был некоторое время фельдшером в сучанском отряде (тогда он показал себя энергичным и смелым парнем), а также пресловутый учитель из Краснополья Астахов. Эта милая компания начала собирать «контрибуцию» с зажиточных русских и корейских крестьян, попросту говоря — грабить посредством вымогательств и угроз. Под Сергеевкой некий Ермаков со своей группой тоже успел прощупать карманы корейцев и бывшего лесника Руденко, жителя Фроловки. Обидно и больно было смотреть на это новое зло. Крестьяне сами бессильны что-либо сделать, они без оружия. А «работу» негодяев нужно решительно пресечь. Подбираем толковых стойких ребят из казанцев и сучанских шахтеров. Лыбзик Федя, Воронков Кеша, Бут, бывший член стачкома, еще пара-другая бойцов, — и айда по деревням. Кой-кого увидели. Прибрали к рукам, заявив, что, если еще будут продолжать, то дело кончится расстрелом. Немножко стихло. Вдруг прорывается новая беда. Шайки китайских хунхузов совершают очередное осеннее «турнэ» по Приморью. Здесь в тайге корейцы и китайцы сеют по нескольку десятин маку и выделывают из него опиум — этот запретный плод, дорогой, но все же весьма распространенный в Китае и Приморьи. Даже среди русских крестьян много опиекурильщиков. Есть специальные дома-курильни, где наркоманы прокуриваются в пух и прах. Так вот с таких-то «плантаторов», сеяльщиков мака, хунхузы и собирают периодически дань деньгами, причем отказ от уплаты сопровождается невероятным по своей жестокости вымогательством. Нам, пишущим об этом, пришлось в погоне за хунхузами быть у одного пострадавшего корейца около деревни Новицкой. Несчастного хунхузы подвешивали на проволоку за шею, били и наконец, раскалив докрасна лопату, приложили ее к спине и к месту пониже, чтоб бедняга не мог ни сесть ни лечь. Скоробленная кожа потрескалась, из ран сочилась кровь. Наполовину сошедший с ума от мучительных ожогов, несчастный просил пристрелить его. Рыщем по тайге. Отогнали. А тут еще и ходу мало: за каждым шагом следят колчаковцы. Шпики развелись почти в каждой деревне. Сергеевцы жалуются на баптиста Татуйку и кулака Антона Козлова; есть и другие. В Казанке усердствуют во-всю мельник Курковский, Поляков, Ковалевы, Гнатюк и еще кое-кто. Созываем совещание с фроловцами. Сходили к сергеевцам. Ребята вопят: «Надо что-то делать со шпионами, домой хоть глаз не кажи, — сейчас же в штаб сообщают». Решено расстрелять нескольких, известных деревням по своим шпионским делам, — решает общее собрание сельских групп партизан. Гоголев и Ильюхов подробно знакомятся с обвинением. Некоторых отправили «на лоно авраамово». Астахов, который изнасиловал учительницу, а другую (Эмир-Пожарскую), защищавшуюся, застрелил, приговорен к смертной казни. Приговор приведен в исполнение. Козлов убит в перестрелке своей же шайкой при дележе добычи.

Вот калейдоскоп жизни, проходившей перед нами. Надо поспеть всюду, а руки коротки. Но все же стало как-то поспокойнее. Революционным действием горизонт очищается от этой гадкой мути. Жизнь и работа наша замкнулись в долине Сучана. Что творится кругом? Не знаем. Что и где творят другие наши товарищи? Белые газеты полны гимнов победы: все мы не раз расстреляны, убиты, повешены и т. д. При встречах с товарищами и партизанами иные глазам не верят: да как же, ведь писали…

Вот и сентябрь на исходе. Осень крадется, а за ней и зима… Опыт прежних неудач учтен нами. Надо строить зимние базы в глуши тайги, чтобы уберечься от жаждущих партизанской крови и партизанских голов. Отправляем разведывательную экспедицию. Нашли в «Белой пади» доброе место: глухое, кругом скалы да непролазная чаща, тайга. Зверья полно. Строим первый барак с расчетом на 20—25 человек. Пришли Лазо и Сенкевич, хотят быть с нами на всякий случай. Вдруг сообщают колчаковские солдаты с рудника — коротенькая записка: «Штаб знает, что зимовье в «Белой пади». Берегитесь». Коротко и ясно. Кто бы мог выдать? Осмотрелись, а Ванька Корявый, зять Гришки Ковалева-Распутина, у нас в группе был. Надо поймать. Позже попался и поплатился головой. Новый план и новая база еще дальше, в еще более глухом месте. Сенкевич обещал достать через Надю (сестру милосердия во Владивостоке) учебники английского языка и другие. Хотим заняться в нашем «таежном университете». Хочется жить, знать и работать над собой, хоть между другими делами. База готова. Надо подумать о «харчах». Идем в Казанку. Тамошние кулаки сбежали с колчаковцами, боясь мести партизан за свою предательскую работу, о которой знает вся деревня. Хлеб они успели сжать и сложить дома в скирды. Беремся за молотьбу. У нескомпрометированного перед партизанами и белыми кулака Мирошниченко во Фроловке берем молотилку, устанавливаем на току. Работа кипит. Тут же ссыпаем в мешки, и на телегах — в сопки. Ночью налет. Никита Симонов и Гришка Распутин привели колчаковцев и японцев. Группа партизан, ночевавшая без караула в фанзе, поймана. Тут же, на глазах матерей и отцов, за деревней варварски расстреляли 9 человек. Гоголев и Лыбзик опять попали под обстрел облавы, взятые в кольцо, но удачно прорвались и опять живы и невредимы. Опять казанцев взяли в переплет: зачем да почему дали молотить хлеб своих «граждан»! Писарь Полунов вручил командиру белого отряда общественный приговор, предусмотрительно составленный перед молотьбой хлеба для реабилитации крестьян. На приговоре была сделана надпись Гоголевым:

Мы партизаны, с одной стороны, и армия Колчака с интервентами, с другой, — враждебные друг другу армии двух борющихся классов: рабочие и крестьяне, с одной стороны, и мировой капитал — с другой. Для подавления нас, партизан, русской буржуазии помогают правительства почти всех стран. Мы пока одни, и оружие и средства у нас — наша вера в победу пролетарской революции. Хлеб бежавших кулаков-мироедов мы в праве взять для подкрепления себя, и мы берем. Вмешательству общества мы дадим вооруженный отпор. Гоголев.