Завещание ночи - Кирилл Бенедиктов

Не могу сказать, что виртуозно вожу машину, но после того, как мне удалось проскочить от центра до Рязанского проспекта за пятнадцать минут, ухитрившись только слегка поцарапать левый борт, я сильно вырос в собственных глазах. Гнал я с постоянной скоростью 120, и, если до Таганки сзади еще раздавались редкие свистки, то, пролетая Рязанкой, я в очередной раз убедился, что здешние гаишники на редкость ненаблюдательны и флегматичны.

Честно говоря, я не помнил, идет ли трасса, по которой мы не так давно ездили с ДД в Малаховку, параллельно железной дороге до сорок третьего километра. Поэтому я два раза съезжал с шоссе на уходившие влево щебенки, на чем потерял еще минут шесть. Тем не менее было ровно 17.00, когда я проскочил мимо неприметной платформы с надписью «43-й километр».

Направо от шоссе уходила проселочная дорога, исчезавшая за плотной стеной леса. Я сбросил скорость до 90 и свернул на проселок. «Рено» мягко качало на пыльных ухабах. Держа левой рукой руль, я правой полез под майку и вытащил пистолет. Легким движением большого пальца снял его с предохранителя.

Дорога нырнула в лес.

Я нажал кнопку, и левое боковое стекло с легким жужжанием опустилось в дверцу. Я напряженно всматривался в пролетающий за окном пейзаж, стремясь отыскать среди зелени серое пятно машины ДД.

Время: 17.05.

Еще через три минуты лес оборвался, открылась равнина с рассыпанными по ней игрушечными домиками и серыми коробками элеваторов. Вряд ли Хромец стал бы назначать встречу в такой отлично просматривающейся местности. Я развернулся и поехал обратно.

Никаких следов машины. Никаких следов ДД. Никаких следов Наташи.

Я остановил машину и достал из кармана листок.

43-й километр кзн к ж… какие-то закорючки… направо…

Я вгляделся в нечеткие следы с такой силой, что заболели глаза.

Что это за закорючки?

«П"… это точно… дальше не понять, кажется, «р», значит, п…р, дальше опять что-то непонятное, а потом совершенно отчетливое «з» и, кажется, «у». П…р…зу? Если предположить, что после «п» и «р» одинаковая закорючка, то это, скорее всего, гласная. «А»? Вряд ли. «Е»? Пере…зу? А если это не «у», а «д»? Переезду? К переезду? И направо?

Я резко развернул «Рено», подняв высокую стену пыли. Через минуту я увидел этот переезд — рядом с ним стояла вереница автомобилей, ожидавших прохода ползущего медленно, словно гусеница, длинного грузового состава.

Время: 17.15.

Товарняк, наконец, прошел. Вереница нехотя двинулась вперед.

Вот и дорога, незаметная лесная дорога, уводящая вправо от переезда.

Время: 17.18.

Я выжал 100.

Впереди мелькнуло серое пятно.

«Девятка» ДД стояла у обочины, съехав передними колесами в кювет. Дверца со стороны сиденья водителя была распахнута.

Я ударил по тормозам и вывалился из машины, перекатившись через голову.

Стояла летняя лесная тишина — пение птиц, скрип старых стволов, шум крон.

Я поднялся и пошел к машине ДД, сжимая в правой руке пистолет.

В «девятке» не было никого. Ни ДД, ни Наташи.

Я обошел ее. ДД лежал в придорожной канаве, неестественно подломив под себя левую ногу и обхватив руками затылок. Цветастая рубаха-сафари была располосована на спине. Я присел около него на корточки.

На маленькой плеши, так удивившей меня в первую нашу встречу, темнело кровавое пятно. Он пытался закрыть его руками, а может, ему просто было очень больно, и он хотел дотянуться до источника боли, и пальцы его тоже были перемазаны кровью. Я очень осторожно приподнял его и, придерживая голову, перевернул.

Веки ДД дрогнули. На секунду стали видны глаза — озера боли на разбитом лице — а потом веки снова упали. Он издал странный булькающий звук, и из уголка его рта потекла тоненькая красная струйка.

— Спокойно, Дима, — сказал я, — спокойно. Все в порядке, я здесь.

Я перетащил его в «рено» и уложил на заднее сиденье, поместив ему под голову круглую подушку с вышитым на ней пузатым чертенком. Затем я обшарил кусты около канавы — Чаши там, разумеется, не оказалось, но на влажной после вчерашнего дождя земле я обнаружил тяжелые следы армейских ботинок. Рядом с ними были видны не такие отчетливые отпечатки огромных четырехпалых лап.

— Наташа! — закричал я, рискуя сорвать голос. — Наташа!

Никто не отозвался. Лес молчал, хотя птицы продолжали щебетать, деревья скрипеть, а ветер — шуршать в кронах.

Я отогнал «девятку» вглубь леса и вернулся к «рено». ДД был еще жив, во всяком случае, очень слабый нитевидный пульс у него прощупывался. Я сунул пистолет в «бардачок» и поехал обратно в Москву.

16. МОСКВА, 1991 год. ПАВЕЛ МОРОЗ, СЛУГА ДЬЯВОЛА.

— Перелом четвертого позвонка, — сказал Вадик Саганян, выходя из операционной и стаскивая окровавленные перчатки с изящных маленьких рук карточного шулера. — Череп пробит в двух местах. Перелом ключицы и куча глубоких порезов на спине, но это, впрочем, уже несерьезно. Вообще-то люди с таким диагнозом долго не живут, но этот, может быть, еще и выкарабкается.

— Какие шансы? — спросил я. Он поморщился.

— Десять из ста. Прилично. Черт, хотел бы я поглядеть на того, кто дотянулся до четвертого позвонка этой каланчи…

— Такая же каланча, — сказал я. — А когда станет ясно, выберется он или нет?

Вадик пожал узкими плечами.

— К утру, возможно… Может быть, завтра к вечеру… Вообще, Ким, ты мне надоел. Ты создаешь мне столько проблем, что я в конце концов на минутку забуду о старике Гиппократе и прирежу тебя на операционном столе… Понял, придурок?

Вадик — один из очень немногих людей, которым я могу простить подобное обращение. Я подождал, пока он вытащит из кармана мятую пачку «Пегаса», ткнул его пальцем в живот и сказал:

— Это твоя работа, доктор Менгеле. Тебе за нее бабки платят.

— Бабки, — скривился Саганян. — Если бы мне платили за то, что я зашиваю, столько, сколько тебе за то, что ты режешь…

— За мной бутылка коньяка, — пробормотал я, чувствуя, что не могу больше поддерживать этот веселый разговор. — Спасибо, добрый доктор, я побегу…

— Э, — крикнул мне вдогонку Вадик, — только французского! Я, конечно, патриот своей родины, но пусть армянский коньяк пьют мои пациенты…

Я вышел на Колхозную площадь. Было уже совсем темно, золотые огни фар рябили в глазах, как огромный сумасшедший калейдоскоп. Я зашел в телефонную будку и набрал номер ДД. Насчитал двадцать гудков, представляя, как воет в огромной пустой квартире Дарий, и повесил трубку. Позвонил Наташиной тетке.

Тетка проинформировала меня о том, что Наташа была у нее последний раз позавчера днем, то есть как раз до своего прихода ко мне. Я вежливо поблагодарил и попросил, чтобы Наташа обязательно позвонила Киму, если, конечно, появится. Тетка обещала.

Я подумал, кому еще можно позвонить. Звонить было некому.

Потом я отогнал «рено» к дому Сашки Кулакова. Делал я это чисто автоматически, точно так же, как и вытирал кровь с дорогой кожи сиденья, — небольшое бурое пятно там все же осталось. На улице Алексея Толстого я припарковал машину около угла кремовой башни и позвонил Кулакову из автомата. Протрезвевший Сашка обложил меня отборнейшим матом, но мне уже было все равно. Я повесил трубку и, засунув руки в карманы, двинулся вниз по темной пустой улице.

Следующие два часа я занимался спасением машины ДД. В кромешной тьме, упавшей на платформу «43-й километр», я с большим трудом отыскал нужный мне проселок и чуть не выбил глаз веткой, разыскивая спрятанную «девятку». Машина, к моему немалому удивлению, оказалась совершенно нетронутой — то ли на нее никто не успел наткнуться, то ли ни у кого не хватило фантазии представить себе, что новенькая «девятка» может стоять в лесу совсем бесхозной. Я зажег в салоне свет и несколько минут неподвижно сидел в машине, тупо глядя в непроглядный мрак за стеклом. Из темноты прилетело какое-то крупное насекомое, натолкнулось на лобовое стекло и поползло по нему, деловито перебирая тонкими ножками. Когда оно скрылось из глаз, я включил габариты и завел мотор.

Cтояла душная июньская ночь. По дороге, обгоняя меня, неслись к Москве автомобили — небольшие, компактные, полутемные островки комфорта и безопасности; и такие же островки мчались мне навстречу, слепя ближним светом. Я ехал медленно, невидящими глазами следя за дорогой. На меня обрушилось давящее ощущение одиночества.

Всю дорогу я убеждал себя, что Наташа уже сидит либо у ДД, либо у тетки, и злился, что не отдал ей второй ключ от своей квартиры. На моих часах было полвторого ночи, когда я поднялся на пятый этаж дома ДД. По-прежнему темнела рваная дыра на месте выбитого мною замка и глухо рычал за дверью Дарий, отпугивая непрошеных гостей. Меня он, впрочем, узнал, и, когда я открыл защелку, кинулся меня облизывать. Я быстро осмотрел квартиру, позвал: «Наташа!» и, не получив ответа, повел выгуливать пса.