Там, где всегда ветер - Мария Романушко

Самым идеальным фасоном одежды мне во все времена казался балахон Пьеро. И когда я своими руками пошила себе клоунский костюм (для выступлений с дочкой), я почувствовала, что это именно то, что мне нужно для полного душевного комфорта. Плюс красный поролоновый нос на резинке и маленький колпачок… «Вуаля! Здравствуйте, дорогие зрители! А вот и я!» Но это я забежала слишком далеко вперёд… До этого ещё надо было дожить.

Кукуруза -2

Один месяц осенью, а то и больше, был посвящён царице полей – всё той же кукурузе. Уроки к нашей радости отменялись, мы приходили на школьный двор с узелками с едой, загружались в грузовики и, как всегда, с песнями дружно отбывали на колхозные поля…

Царица полей, благодаря нашим летним, неутомимым прополкам, вымахивала выше человеческого роста, стояла на полях тесными бесконечными рядами, увешанная тяжёлыми початками… Заходишь на кукурузное поле – и оказываешься точно в лесу! Такая она была высокая, зелёная и крепкая, эта царица. Да к тому же, безумно многочисленная…

Наша задача: отрывать ядрёные початки от ствола и швырять «на кучу». Но отрывать не получалось – початки держались за материнское тело мёртвой хваткой! Приходилось их отвинчивать. Хрусь-хрусь-хрусь по часовой стрелке, глядишь – и отделился, не выдержав напора девчоночьих рук. Ладони – багровые, изрезанные жёсткими кукурузными листьями. А в перчатках работать невозможно – перчатки скользят по початку и «хрусь-хрусь» не получается. На это способна только голая рука советского школьника, закалённая в прежних схватках с царицей полей… Хорошо хоть, солнце не печёт, как летом. Но рядки – всё той же безразмерной длины, только горизонта не видно из-за этого дремучего кукурузного леса…

Идём. От ствола к стволу. С каждого древа – штук пять початков. Быстро отвинчивать не получается… Не помню, как и куда перетаскивали мы потом эти кучи, кажется, трактор с повозкой за ними приезжал, и мы это добро туда закидывали, но это уже неважно…

А в это же самое благодатное осеннее время сбора урожая (как всегда, самого большого в мире! об этом нам сообщали газеты и телевиденье), в это же самое время на российских полях школьники и студенты собирали картошку, а на хлопковых полях Средней Азии – дети собирали миллионы коробочек хлопка…

Все дети бескрайней страны были при деле. Все с малолетства приучались к труду. В той самой стране, где был категорически запрещён детский труд. В том смысле, что запрещено было платить за него деньги. При чём тут деньги? Деньги развращают детские души, а труд воспитывает. Труд должен быть в РАДОСТЬ, труд должен быть бескорыстным, на благо любимой Родины. А то, что нас просто использовали как малолетних рабов, кто об этом тогда думал? Кому в голову могла прийти такая крамольная мысль?…

«Хрусть-хрусть-хрусть!» И чей-то очередной початок летит в кучу, но почему-то, не долетев, гранатой ударяет тебя по башке… Поохаешь, потрёшь свою бедную головушку, подождёшь, пока рассеются перед глазами красные круги, и опять – «Хрусть-хрусть-хрусть!»

Мы не знали другой жизни. И сравнивать нам было не с чем. А когда не знаешь, что в мире существует иная жизнь, то бунта, протеста против собственной жизни не возникает. Принимаешь всё, как единственно возможную данность: и эти уходящие за горизонт кукурузные рядки, и руки, в кровь изрезанные жёсткими кукурузными листьями…

Это была НАША жизнь. Она была ТАКАЯ – мозолистая и часто совсем не по-детски трудная. Но никто не жаловался и не отлынивал от этой жизни: жаловаться и отлынивать – постыдная слабость, а прослыть слабаком никому не хотелось. На нас смотрела Родина. Мы работали на её благо, приближая светлое будущее, которое было не за горами. Вот что вкладывали в наши мозги и души. Мы были наивными, простодушными детьми и верили взрослым. (Разве можно не верить взрослым?) А взрослые верили самим себе, по крайней мере, врунами они не казались. И то, что мы пели песни, запихиваясь в грузовики, так это говорит о том, что дети – удивительно оптимистичные и живучие существа. Наверное, человечество потому до сих пор и не вымерло…

«Дым»

«Дым» – блюз, музыка без слов… Чёрная пластинка на чёрном диске радиолы. Осень, за окном сумерки, голые деревья, дым, дым, дым, жгут листья…

Я люблю, когда дома никого нет. Тогда я ставлю эту пластинку и медленно кружусь под дымный блюз, прикрыв глаза… И почти верю, почти точно знаю, что будет ещё что-то хорошее в моей жизни…

Сказка по физике

У нас – новый учитель физики. Алексей Петрович Живаго. Я в то время ещё не читала знаменитого романа Пастернака «Доктор Живаго», но всё равно – фамилия учителя завораживает своей необычностью. С первого взгляда кажется, что и человек он необычный. Он, как и наш историк Алексей Павлович, – фронтовик, на светло-кофейном пиджаке – ордена и медали. А на ногах – домашние тапочки (говорят – у него больные ноги). Стрижка – как у мальчика-первоклассника: чубчик. Хотя Живаго уже не молод. Не знаю, сколько лет ему тогда было, может, пятьдесят, но мне он казался дедушкой.

На первом же уроке Живаго, чтобы проверить наши знания, предложил написать дома самостоятельную работу: о том, какие физические законы мы видим вокруг себя.

Мне задание понравилось, и я размахнулась на целую сказку! В моей сказке всё, как и положено в сказке, ожило, и каждый предмет, будь то егозливый стул, неподвижный задумчивый шкаф, упавшая со стола попрыгунья-книга, укатившийся в угол обиженный мяч, певучая струя воды в ванной, перегоревшая от огорчения лампочка, или зажжённая улыбчивая спичка, – каждый рассказывал свою историю, объясняя при этом свои свойства: кто-то рассказывал о силе тяжести, о силе притяжения, кто-то об инерции, ну и так далее. К тому же персонажи вступали во взаимоотношения, в сказке был какой-то весёлый сюжет, хотя я и не помню уже толком, какой.

С замиранием сердца сдала я свою тетрадку, желая удивить и поразить нового учителя своими литературными способностями.

На следующем уроке Живаго раздаёт нам наши работы. Открываю тетрадку… И что же? Три с двумя минусами!! При этом – ни одной ошибки. Все законы окружающего мира описаны правильно.

– Алексей Петрович, что же у меня не так? За что тройка?

– В следующий раз чтобы без этих выкрутас было! Я не давал вам задания писать сказки! – сказал он раздражённо.

Я и так недолюбливала физику со всеми её скучными-прескучными силами тяжести и законами инерции. Но с того дня невзлюбила её окончательно.

Воспитательный момент

– Человек должен трудиться! – произносит за завтраком свою ежевоскресную проповедь папа Федя. – Человек, как только встал на ноги, так должен начинать трудиться. Елленнна, это я тебе говорю!

– Я тружусь, папа.

– Не вижу я, чтобы ты трудилась!

– Ты дома редко бываешь, поэтому не видишь.

– А разве тебе не известно, почему я редко дома бываю?! – начинает быстро-быстро, с пол-оборота, раздражаться Фёдор.

Я боюсь его, когда он раздражается. У него на скулах начинают гулять желваки, и мне от этого очень страшно. В такие минуты я вижу, как сильно он не любит меня. Не любит, а только терпит. И то еле-еле, из последних сил… Мне его даже жалко временами. Но что я могу поделать? Как я могу исчезнуть из его жизни?

– Потому что я работаю, чтобы накормить тебя! И мать твоя работает, еле ноги домой притаскивает, каждый день с головной болью. И бабка твоя работает – еду тебе готовит!

– Но ведь не только мне…

– Вот-вот, пререкаться она умеет! – подзуживает бабушка. Ей чрезвычайно нравится, когда Фёдор пропесочивает меня. Им нравится идти на меня единым фронтом.

– Целый день у плиты стою, как каторжная! – причитает бабушка. – И где, скажите, благодарность?

– А ты нос от тарелки воротишь! – продолжает Фёдор. – А всё от того, что ты не знаешь, что такое голод. Ты не испытывала голода. Ты живёшь в счастливое время. Но главное несчастье – ты не знаешь, что такое труд! Человек, который трудится, будет есть всё, что ему подадут. Я тебе так скажу: тебя соломой кормить надо! Ты что целый час в тарелке ковыряешься?

– Просто горячее… И вовсе не час.

– Вот, опять пререкается! – говорит бабушка удовлетворённо. – И молока, Федя, не пьёт ни капли! Хоть убей, не пьёт!

– Ты почему молоко не пьёшь?!

Желваки на его лице начинают бегать ещё быстрее. Какой ужасный день – воскресение! Целую неделю я жду его, а потом не дождусь, когда он закончится…

– У меня живот от молока болит. И врач запретил мне его пить.

– Ерунду говоришь! И врач твой порет чушь! От молока не может живот болеть. У меня же не болит! И ни у кого не болит. Молоко – божественный напиток, самый целебный. Если бы не молоко, мы бы в войну не выжили, только им и спасались. А в Индии, между прочим, молоко выписывают тяжело больным, как лекарство. А ты ерунду порешь: живот болит! Только чтобы бабке нервы трепать.