Семья Усамы бен Ладена - Наджва бен Ладен

Многие заявляли о том, что были личными шоферами моего отца. Но правда в том, что у него никогда не было одного определенного шофера. Он не хотел провоцировать зависть и ревность среди своих приверженцев, поэтому завел привычку просто подходить к любому из проверенных людей и говорить:

— Отвези меня в Кандагар.

Или:

— Отвези меня в лагерь.

Никто из тех, кому доверяли водить машины, принадлежавшие отцу, не знали, в какой момент он попросит отвезти куда-нибудь его самого, хоть и надеялись, что им обязательно выпадет такая честь.

По этой причине я сильно удивился, когда в 2008 году начался судебный процесс над человеком, которого звали Салим Ахмад Салим Хамдан и которого американцы опознали как личного шофера и телохранителя моего отца. Салима арестовали на одной из дорожных застав Афганистана в ноябре 2001 года и обвинили в нескольких тяжких преступлениях. Утверждали, что в его машине были найдены две ракеты класса «земля-воздух», и американцы решили, что он доставлял оружие.

Я понятия не имею, участвовал ли Салим в перевозке оружия, но меня удивило, когда Салим признал одно из выдвинутых при аресте обвинений, заявив, что и впрямь был личным шофером моего отца. Американцы ошиблись, а Салим подтвердил то, чего не было на самом деле. Вероятно, Салим настолько почитал отца, что хотел войти в историю как один из самых близких его приверженцев. Думаю, он не верил в справедливый суд над ним, но надеялся заслужить этим хоть немного славы для своего имени. В арабском мире к Салиму и всей его семье стали бы относиться с большим уважением и всячески восхвалять, если б официально признали доверенным лицом и личным шофером Усамы бен Ладена.

Признаюсь, я был рад, когда американские присяжные сочли Салима невиновным по самому серьезному пункту обвинения: в том, что он в сговоре с «Аль-Каидой» совершал нападения на мирных граждан. Могу с уверенностью утверждать, что Салим не был членом «Аль-Каиды». То, что бывший ветеран любил общество моего отца и хотел быть поблизости, не значит, что он входил в «Аль-Каиду». Я много лет провел вместе с отцом, как и мои братья, и мы все посещали лагеря боевиков, но я так и не стал членом «Аль-Каиды».

Перед тем как солдатам отца разрешалось появиться в лагерях, они должны были придумать себе вымышленное имя. Им велели «забыть свое прошлое» и запрещали делиться с кем-либо личными сведениями, касавшимися прежней жизни. Отец считал, что такая секретность необходима: тогда попавшие в плен бойцы не выдадут врагу настоящие имена своих товарищей. Как можно выдать имя, которого никогда не слышал?

Полагаю, именно поэтому американским службам безопасности было так трудно выследить многих боевиков. Только ветераны афганской войны знали настоящие имена других ветеранов. Новобранцы никогда не раскрывали своих настоящих имен и не знали имен других солдат, а если и узнавали случайным образом, то вскоре забывали, потому что широко использовали вымышленные прозвища.

Например, мы с братьями знали Салима под именем Сахр аль-Ядави, что значило «Орел Джидды». Сахр родился в Йемене, и у него была типичная внешность йеменца: маленький, крепкий, со смуглой кожей, карими глазами и черными волосами. Сахр был плотным, но не толстым. Он носил красивые усы и чахлую бородку. Но лучше всего мне запомнилось, что Сахр был очень жизнерадостным, часто смеялся и шутил.

Сахр стал одним из моих любимцев среди бойцов, с которыми я познакомился в Афганистане. Помню, что он был совсем юным, еще подростком, когда впервые вызвался добровольно приехать в Афганистан из Йемена и сражаться с русскими. По окончании войны он остался в этой стране. Отказаться от возвращения в Йемен его заставил тот факт, что многие из его соотечественников-моджахедов были арестованы йеменским правительством по приезде на родину.

И хотя отец не назначал Сахра своим персональным шофером, водителем он был первоклассным и мог так ловко передвигаться по узким и извилистым дорогам Афганистана, как никто другой. И еще Сахр был любимым автомехаником отца, потому что он один так искусно чинил любые машины и грузовики. Работа автомеханика была единственной, которую Сахр выполнял за все время, что я прожил в Афганистане, хотя и не могу поклясться в том, что его роль не изменилась впоследствии, ведь я окончательно покинул Афганистан еще в 2001 году. Но уверен, что Сахр не был телохранителем отца, поскольку не имел необходимых качеств, чтобы занять эту должность.

Сахр был моим любимцем и среди ветеранов войны с русскими. Он обладал миролюбивым характером и часто заявлял, что выполнил свой долг бойца в афганской войне. Он не был в привычной для солдат хорошей физической форме и, как большинство ветеранов той войны, не имел никакого желания повысить свои боевые навыки в лагере.

Сахр был скорее другом отца и никогда не испытывал благоговения или страха по отношению к нему, как другие солдаты. Много раз я видел, как он сидит рядом с отцом. Они вдвоем предавались воспоминаниям о событиях прошлого.

Сахр проводил бо́льшую часть досуга, слоняясь повсюду вместе с сыновьями Усамы бен Ладена. Он жарил нам шашлыки на полянах, ездил с нами кататься верхом — к тому времени отец приобрел лошадей. Иногда Сахр играл с нами в разные игры или возился с нашими кроликами и псами.

Когда я вернулся из первой поездки в тренировочные лагеря, я чувствовал себя потерянным и сбитым с толку. Временами страшно злился на страны Запада, ведь пропаганда — поистине мощное оружие, и мало кто устоит, когда его постоянно кормят полуправдами. Получая информацию о Соединенных Штатах только из одного источника, я искренне верил, что это враждебное государство, которое поставило себе чудовищную цель истребить мусульман.

Большинство мужчин, окружавших отца, являлись ярыми приверженцами его взглядов, они разделяли его ненависть и готовы были умереть за его идеи. Я много раз слышал, как отец выступал с речами. Он никогда никому не приказывал взять на себя роль смертника. Просто говорил бойцам: если кто-то из них чувствует, что его долг это сделать, — пусть напишет свое имя на специальной бумажке и оставит ее в мечети. Отец был твердо убежден, что никого нельзя принуждать пожертвовать жизнью, даже если это делалось ради цели, которая стоила любых жертв.

Но если солдаты с энтузиазмом принимали призыв к ненависти и насилию, то меня он повергал в отчаяние, потому что ненависть противна моей природе. Я знал: отец ждал, что я стану его солдатом, возможно, даже пожертвую жизнью ради его миссии. Но хоть я и любил истинно мужские занятия, такие как верховая езда и охота, я знал, что никогда не смогу убивать людей. И в конце концов у меня появилась единственная заветная цель — найти способ избежать участи, которую уготовил мне отец.

Всей душой мечтая вырваться на свободу, я часто включал один из старых радиоприемников отца. Отец внимательно следил за новостями в мире, но, разумеется, у него был свой взгляд на все происходящие события. Однажды я сидел с другом в конюшне. Мы пили горячий чай и слушали радио, и вдруг зазвучал необычный голос: он пел песню так красиво, что мне показалось, будто это райское послание с небес. Я подвинулся, чтобы приглушить звук, потому что отец разрешал нам слушать только разговоры, но не пение. Однако рычажок застрял, и я не смог выключить очаровавшую меня песню. Эмоции, передаваемые голосом, заставили меня испытать какую-то особенную нежность, и я не удержался и спросил друга:

— Как зовут мужчину, который поет?

Друг ответил:

— Это не мужчина. Ты слышишь женщину, знаменитую египетскую певицу Умм Кульсум, Звезду Востока. Все в мире полагают, что она величайшая певица из всех, когда-либо живших на свете. Я тоже в этом уверен.

— Женщина?

Я просто не мог поверить. Голос был глубоким и загадочным, он не походил на женские голоса, которые я слышал. Отец строго запрещал нам слушать любое пение, но я был зачарован и так хотел насладиться этими звуками еще, что готов был ради этого испытать на себе его гнев.

— Она уже умерла, — пояснил друг, и сердце мое сжалось от неожиданной боли, узнав о смерти певицы, о существовании которой еще секунду назад мне не было известно.

Плененный ее голосом, я разыскал на следующий день одного из наших шейхов, известного своими познаниями в религии, и спросил его:

— Ислам запрещает слушать стихи, положенные на музыку?

Шейх подарил мне луч надежды и радости, осветивший мое мрачное существование, сказав:

— Один из самых почитаемых шейхов ислама считает, что это дозволено, если только в стихах не говорится о теле, о красоте женщины или нет каких-то грубых, недозволенных слов.

И с того момента стихи и песни стали отдушиной, которая скрашивала мою жалкую жизнь. Все свободные минуты я слушал, как Умм Кульсум поет о любви, надеждах и утратах. Меня так вдохновили мечты о любви, что я даже ощутил необходимость написать несколько стихотворений.