Доминум - Полина Граф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Это уродливая способность, Стефано. Тебя не поймут. Лучше пока помалкивай о ней. Но если будет нужно, я всегда готов тебя выслушать, хорошо?
Воспоминание растворилось, и на его месте возникло три протектора – два юноши и девушка. Они что-то живо обсуждали, шутили. Я с трудом опознал в одном из них Стефа, остальных видел впервые. Такой счастливый отпечаток прошлого, припорошенный виной и вгрызающейся в нутро злобой. Потом и этих троих смело ветром.
Возникли обездвиженные силуэты людей. Пистолет и пули из золота. Появился человек. Его лица я не видел, но это, без сомнений, был Стефан. Прозвучал первый выстрел. Всю душу наполнил неописуемый, зверский страх перед совершённым черным делом. Оно было ненормально и неестественно, но то, что могло произойти в противном случае, было еще страшнее.
– Она всегда говорила… что мне будет трудно… что я не такой, как дру… другие… и… и… что мне выпала тяжкая доля… – продолжал бормотать Стеф, постоянно осекаясь и давясь. – Каждый день моей жизни…
Метель ослабевала, ее порывы уносили увиденную сцену прочь, и сквозь снег мне виделось ледяное лицо женщины. Она была ослепительно красивой: бледная кожа, четко очерченные скулы, блестящие волны черных волос и томные янтарные глаза. Губы плотно сжаты, словно их обладательница никогда не была щедра на улыбки. Мать Стефа – давно умершая, но являющаяся ему в самых темных и беспокойных кошмарах.
– …Она была права…
Я приблизился и попал под порыв другого воспоминания. Мать Стефана, стройная и элегантная, стояла подле меня, прямо посреди сугробов. Ее богатое, но слегка старомодное бордовое платье укрывали хлопья снега. На руках лежал ребенок. Женщина укачивала его, напевая колыбельную, с которой ее сын прожил все ранние годы и которую теперь, практически век спустя, никак не мог стереть из памяти. Голос его матери был густым, переливающимся, но от каждого слова песни мое сердце стучало все медленнее.
Тик-так, тик-так, говорят часы.
Тик-так, тик-так, нам поют они.
Час за часом, год за годом
Не изменят часы хода.
Кто-то умер, кто-то ждет,
Когда его черед придет.
Отмеряет сроки время,
Человеческое бремя:
Знать, что стоит стрелкам встать —
Сердцу больше не бежать…
Ветер утихал, все слабее колыхались ветви мертвого дерева. Падающий снег редел.
Стеф закрыл глаза, его била дрожь. Я еле разбирал прерывистый шепот:
– Никого… не могу сохранить… делаю лишь хуже…
Последним образом, явившимся мне в метели, была черноволосая девочка. Она звонко смеялась, пробегая мимо меня, но уже через секунду рассыпалась легким снегом.
– Они уходят… а я… я… всегда остаюсь…
Казалось, с непогодой пропадали и все мои эмоции. Я ощутил неестественную опустошенность. Мне стали видны просторы этого места. Куда ни глянь – белоснежная долина, окольцованная фасадами великолепных строений. Они гордо вздымались к небу, изящные и строгие, вечно скрытые в метели. Серые тучи не двигались. Ветер умолк. Одинокие снежинки падали с неба. Я провожал их взглядом до самого конца.
Тиканье стихло.
Вместе с тем во мне надорвалось что-то важное. В молчаливом исступлении я смотрел на Стефа. Грудь больше не вздымалась, остекленевшие глаза остались лишь слегка приоткрытыми. Я не сразу заметил, как сильно сжимаю его запястье и что бинты на моей правой руке обагрились. Все исчезло, смолкло и разом рухнуло в бездну. Я примерз к месту, не отходя от окаменевшего протектора. Ноги попросту не слушались. Меня словно оглушили, и только протяжный призрачный звон эхом отдавался в голове, подавляя каждую мысль.
На рубахе Стефа что-то блеснуло. Дрожащими пальцами я выловил выпавшие из внутреннего кармана мундира золотые часы на цепочке, точно такие же, как те, что нашлись в его душе. По корпусу была размазана кровь. Стекло треснуло, а стрелки намертво стояли на том самом времени – пяти минутах седьмого. На крышке была выгравирована надпись на латыни.
«Лишь время бессмертно», – произнес Антарес.
Я и без него это понял – переводчик в голове работал стабильно. Но казалось, что где-то эта фраза мне уже встречалась, причем неоднократно.
Верховный звучно вздохнул.
«Максимус, мне жаль, но жертвы неизбежны. Они неотъемлемая часть Бесконечной войны. Его душа не попала в Обливион. В нашем мире это лучшее, на что можно надеяться».
Я не слушал его, отложил часы и осторожно коснулся руки Стефа.
Душа полностью затихла. Ничто в ней не подавало признаков жизни. Я думал, что она вот-вот покинет тело и отправится по дальнейшему пути, но против всех ожиданий этого не происходило. Так прошло с десяток минут. Я окоченел. Глаза в отчаянии высматривали хоть что-нибудь в этих бескрайних заснеженных далях, но натыкались на безжалостную пустоту.
Тик-так.
Я вздрогнул.
«Что?..» – выдал Антарес. Он даже не пытался скрыть удивления.
Верховный стремительно потянулся к воротнику протектора, чтобы разглядеть метки на ключицах, но там ничего не нашлось.
«У него нет меток. Он не имеет подобных способностей. Что происходит?»
Судя по всему, Антарес не каждый день находил нечто, способное его удивить. А меня поражало происходящее в душе.
Лицо обдало ветром. Сначала слабым, но он набирал силу. В реальности я смотрел на протектора и стремительно затягивающуюся рану. Прошла минута, две. Ткани срастались за считанные секунды. А погода в душе ухудшалась, возвращая себе привычный вид. Снег повалил огромными хлопьями. Ветви дерева раскачивались, часы тикали все громче и громче, словно стараясь, чтобы их было слышно не только в этом лесу, но и в каждом уголке Вселенной. Вскоре все пропало из поля зрения, скрывшись за белой пеленой. Метель рвала и метала, бесновалась и яростно била огромной жизненной силой.
Тик-так, тик-так.
Его сердце сделало удар.
Водолей открыл глаза.
Глава XXII
Не моя вина
«Я видел многое, но это выше моего понимания», – продолжал ворчать Антарес.
Я даже не ответил ему. Просто сидел на крупном обломке лестницы и в полнейшем молчании во все глаза наблюдал за Стефаном, который, причитая и шипя что-то под нос, создавал манипуляции для смывания крови с одежды.
– …Мерзкая… сраная… тварь… – бормотал протектор сквозь стиснутые
