Лейб-гвардии майор - Дмитрий Дашко

Адъютанту приходится много времени проводить в седле, поэтому к дому пристроили маленькую конюшню. Лошадь пришлось покупать за свои деньги. Я остановил выбор на ласковой и спокойной кобыле по кличке Ласточка.

Весной, как только наступит теплая и сухая погода, артельщики обещали приступить к штукатурке и покраске.

– Смотри, барин, как для тебя расстарались, – объяснял старший, показывая работу. – Материал на домину твою пошел добрый. Кирпич брали токмо хорошо обожженный, прочный. Свежесрубленных бревен и сырых досок не пользовали. Окна сделали аглицкие, с резьбой красивой. Печи сложили ладные. Тепло тебе будет и сухо. Лучшего мастера-печника во всем Питербурхе наняли. Ворота тебе такие поставили, что два экипажа разминутся. О леднике позаботились, обои выбрали цветастые. Принимай работу.

Устранив парочку недоделок, артельщики отправились возводить следующие объекты, благо заказов в стремительно расширяющемся Питере хватало.

Я на совещании в Военной коллегии выбил себе освобождение от квартирного постоя, обставил дом мебелью в соответствии со своим в меру испорченным вкусом. Для спальни заказал шикарную, широченную кровать, на которой одному легко потеряться, а двоим будет где развернуться. Можно въезжать.

Прогулялся по пустым коридором, почувствовал, как внутри нарастает чувство удовлетворения. Дом, настоящий, свой собственный.

Присматривать за ним начала семейная чета, перевезенная из Агеевки: Евстигней и Акулина Карповы. Оба пухлые, круглые как мячики, работящие и добросердечные. Детей к сорока годам так и не нажили и всю нерастраченную родительскую любовь обратили на меня. Узнав, что скоро появится еще один барин – мой кузен Карл, обрадовались еще сильнее.

Вызвать их пришлось по той простой причине, что одному Кирюхе было не совладать с расширившимся хозяйством, что выяснилось в первые же дни после переезда, когда денщик, и без того не большой любитель ударить палец о палец, вдруг откровенно заскучал и принялся изводить меня жалобами.

С прибытием Карповых дело пошло на лад. Полы в доме засверкали, пыль с мебели исчезла, дрова наколоты и сложены в ровные ряды поленницы, Ласточка стоит в ухоженном деннике.

А уж как готовила Акулина – пальчики оближешь! Кухня постоянно источала аппетитные запахи: супы, щи, каши, пироги, морсы, компоты. Все это настолько вкусно, что мне с трудом удавалось выйти из-за стола.

Никогда бы не подумал, что простая русская баба, за всю жизнь не выбиравшаяся дальше деревенской околицы, способна творить истинные шедевры кулинарного искусства. Я уже начал опасаться за свою фигуру.

Кроме того, меня потихоньку начали воспитывать: намекали, что редко хожу в церковь, не выгляжу набожным и чересчур озабочен службой. Обычно я отшучивался, понимая, что, если дальше пойдет в том же духе, меня быстро зажмут в тисках обывательской жизни.

– Вы все говорите, что скоро перевезете своего брата, – спросила как-то раз Акулина, накрывая на стол.

– Обязательно перевезу, – кивнул я.

– Так пора, наверное. Мебель уже куплена, белье для постели приготовлено. Вы уж простите за прямоту, барин, пущай братец ваш сюда перебирается. Он, чай, молодой, бедовый. За ним глаз да глаз нужен.

– А ведь верно, – согласился я. – Сегодня же и перевезу. Прямо сейчас съезжу.

– Вот и ладненько. – Женщина перекрестилась перед образами.

Пока Акулина готовила комнату для Карла, я оседлал Ласточку и отправился на поиски кузена. Как мы и договаривались, после решения квартирного вопроса он переберется ко мне.

К большому своему удивлению, я не нашел Карла ни в полковом дворе, ни в избушке Куракина. Не числился он среди отправленных в караулы, командировки или на работы. Более того, кузен исчез два дня назад при таинственных обстоятельствах. Оказывается, пока я заседал в Военной коллегии, новый командир третьей роты капитан-поручик Нащокин изо всех сил прикрывал пропавшего, не ставя в известность более высокое начальство. Ротный предполагал, что Карл увлекся какой-нибудь красоткой и в ее объятиях позабыл обо всем на свете, в том числе о службе.

Я не на шутку встревожился. Разумеется, кузен всегда отличался склонностью к авантюрам, но даже при самом головокружительном романе он все равно не стал бы пренебрегать службой. Немецкая педантичность у него в крови.

– Чего вы так расстроены, барон? – усмехнулся капитан-поручик. – Я много наслышан о характере вашего кузена. Молодежь, что скажешь. Сам был таким в его годы. Будет вам кручиниться, барон. Все с вашим Карлом будет в порядке. Перебесится и придет, как только ему наскучит тискать красоток. Вот увидите. Лишь бы не обзавелся какой-нибудь французской болезнью.

– Боюсь, здесь что-то не так. На Карла это не похоже. Поверьте, я хорошо изучил кузена и знаю, что говорю. Буду его искать.

Я договорился с Нащокиным, чтобы тот выделил мне в помощь Чижикова и Михайлова. Втроем мы приступили к поискам, начав с «непотребных заведений», коих в Петербурге, где мужчин традиционно было почти в два раза больше, чем женщин, хватало.

Публичные дома обычно располагались на окраине столицы, они имели внешне пристойную вывеску «общественных» или «танцевальных» обществ и пользовались популярностью даже среди птиц высокого полета. Публику попроще обслуживали «кабацкие девки», у благородных господ был широкий выбор знавших «политес» иностранок.

Выяснилось, что оба моих гренадера неплохо ориентируются среди борделей, причем женатый Михайлов в этом вопросе обставил холостого Чижикова. Видя перед собой трех здоровенных лосей в гвардейских мундирах, бандерши мигом прекращали юлить и спешили помочь в поисках. Однако ни в одном из вертепов Карла так и не нашлось, хотя мы перевернули все вверх дном, действуя не хуже полицейской облавы.

К счастью, среди мертвецов его тоже не было. Я лично ходил вместе с полицейскими и осматривал найденных за последние три дня покойников.

Получилось, что брат пропал без вести. Хотелось верить, что он действительно просто загулял и скоро появится.

Расстроенный, я вернулся домой, с горя напился и лег спать не раздеваясь, несмотря на протесты Акулины. Сны снились цветные и дурацкие, под стать картинам импрессионистов. Будь у меня талант Сальвадора Дали, утром изобразил бы три-четыре шедевра.

С постели встал вялый и злой. Кое-как привел себя в порядок, умылся, почистил зубы. Завтрак в рот не лез.

Я сидел и рассматривал узоры на скатерти. Ничем другим заняться просто не мог.

Военная комиссия продолжала работу, надо было найти в себе силы надеть мундир и идти на службу. Тут за дверью послышались голоса, она распахнулась, в обеденную ворвался кузен – бледный, уставший и… голодный.