Роман Равдин - User

-- Не могу ручаться, но сдается мне, что Альберта они не посвятили в

сделку с нами и доли ему, конечно, не выделили. А ведь он в их научной

работе не последняя скрипка. Как ты полагаешь, Сурен, не будет ли обидно

этому молодому, подающему надежды юноше узнать, как надули его самые близкие

товарищи? -- О'Малей хитро выпятил нижнюю губу, уставившись на приятеля.

Вартанян, сам неплохой психолог, сразу оценил подход.

-- Здорово! -- не скрыл он восхищения.-- Прежде, чем ударить, Шон, ты

выбираешь слабое место... Только уверен ли ты, что Альберт не под

наблюдением своей секретки?

-- Не уверен. Поэтому нам незачем его похищать.

Надо устроить разговор в укромном месте. Я, кажется, возьму его целиком

на себя...

Альберт появился на свет в день сорокалетия со дня смерти великого

Эйнштейна, из-за чего и получил его имя, которое дал ему отец, видный

американский физик, профессор Принстонского университета. Этот человек являл

собой классический тип ученого, который не признает ничего на свете, кроме

науки, и ради нее готов на все. Он не признавал политики, заявляя, что оная,

как и религия, есть наивреднейшее проявление невежества. Из политических

деятелей признавал только Жолио Кюри и Бертрана Рассела, которых очень

любил, сожалея, что разум их "пострадал от всеобщего безумия". Остальных во

главе с президентом называл тунеядцами и мракобесами.

-- А кто же будет управлять делами государства, общества? -- спросил

его сын-школьник.

И тогда этот чудак прочел ему целую лекцию, содержание которой могло бы

соперничать со знаменитыми трактатами Кампанеллы и Руссо. По мнению этого

новоявленного философа, общество должно состоять из ученых и рабочих, причем

последние должны отличаться от первых не невежеством, а мастерством рук

своих. Государство -- это кормушка для тунеядцев-политиков, рождающая

ежедневно бюрократов-чиновников, оно -- ярмо на шее простых людей. Поэтому

быть его не должно совсем. Управлять делами общества должен Высший Ученый

Совет и его распорядительные органы на местах..

-- Но разве это не будет государственным аппаратом? -- возражал сын.

-- Нет, это совсем другой, научный аппарат, над которым не довлеет

какая-то "великая" личность или группа лиц, которые правят от имени безликой

массы, громко именуемой "Народ Американский". Сегодня ни одна живая душа из

народа, будь она, как говорится, семи пядей во лбу, не может повлиять на ход

событий, и каждый живет под страхом: а что-то они еще придумают завтра?..

Ученый Совет не сможет управлять страной без научного согласования всех

исходных данных. Каждый сможет тогда передать свою волю по любому вопросу, и

если она, эта воля, будет содержать в себе рациональное -- с научной точки

зрения -- зерно, ее учтет Центральная аналоговая машина и со своими

выкладками представит на рассмотрение ученых мужей...

-- Это прекрасно! -- воскликнул сын.-- Но ведь этого надо добиваться.

Значит, опять нужна политика, нужна партия, которая внесла бы в свою

программу эти цели...

-- Нет, -- сказал отец, -- каждый должен посвятить себя целиком

служению науке, просвещению. Только так можно преодолеть всеобщее

невежество. А пока просвещение не охватит всех до единого, никакой партии не

построить такого общества, где царствовать будут Разум и Наука...

Юноша с детства влюбился в своего отца-труженика. Мать рано оставила

их: она была не согласна с мужем, который большую часть своего заработка

тратил на поддержку талантливых студентов. "Без талантов науки нет",--

говорил он убежденно. А мать тоже не понимала политики, но зато любила жить

на широкую ногу, веселиться с друзьями. Она и не особенно возражала, когда

муж решил оставить сына при себе. Альберт рос в преклонении перед одним

божеством -- наукой. Подростком уже трудился в отцовской лаборатории. И

когда внезапная смерть отца осиротила его, университет назначил ему

стипендию и предоставил право на бесплатную учебу. Потом, с третьего курса,

все эти расходы, с согласия самого студента, взяла на себя "Стил

корпорейшн".

Вот что узнал об Альберте старший агент фирмы "Мосты в будущее"

О'Малей. "Неплохо, -- сказал он сам себе, -- Этакий нежный цветочек взрастил

папаша!.. В оранжерейке он бы еще долго расцветал. Но вот подует на тебя

ветер "невежества", и посмотрим, как посыплются твои яркие лепесточки..."

Нет, недаром кембриджские профессора готовили из него юриста --

человека, проникающего в суть вещей методом психоанализа, тонким знанием

слабостей людей и придуманных ими же законов. Ратту, в конечном счете,

наплевать, каким методом действуют подчиненные, выполняя его приказ, лишь бы

их действия не повредили репутации знаменитой строительной фирмы. В то

время, когда политические и уголовные убийства, исчезновения людей стали

почти нормой жизни, О'Малей и стрелять-то как следует не умел, чем, кстати,

даже бравировал. Защитой ему служили пуленепробиваемый жилет и приемы самбо,

которыми он владел в совершенстве, к тому же он часто выступал на

любительских встречах по боксу в полутяжелом весе. В общем, он был

интеллектуалом. А интеллектуалы, как известно, презирают и огнестрельное и

холодное оружие, не признают мокрых дел, к работе своей относятся творчески.

Он позвонил Альберту на квартиру вечером и представился ему посланцем

от некоего профессора, знавшего его покойного отца, назвавшись Томом

Клиффордом.

-- Я должен передать вам весьма важное поручение, -- сказал он в ответ

на приглашение приехать, -- но вот беда -- я, кажется, простыл, и чувствую

себя неважно. А поручение срочное. Если вам не трудно, подъезжайте ко мне в

отель "Сандерленд", номер 220. Пожалуйста, жду вас.

Когда Альберт вошел в комнату, Клиффорд сидел в кресле, его ноги

укрывало одеяло, которое он стащил прямо с кровати, не потрудившись даже

застелить его покрывалом.

-- Погодка -- как у нас в Англии,-- сказал он и кивнул на окно,

слезившееся моросящим дождиком.

-- А, вы оттуда,-- кивнул Альберт, давно мечтавший побывать на родине

своего отца и повидаться с родичами.-- Надеюсь, вы не привезли мне

какой-нибудь неприятной вести?

-- Как раз наоборот. Я привез вам деньги. И довольно приличные. Ими

будет оплачена небольшая услуга, которую вы окажете нашей фирме, а точнее --

ученым ее института, работающим в близкой вам отрасли. Они изучают биофизику

головного мозга. Им стало известно, что в лаборатории доктора Притта, при

самом деятельном вашем участии, достигнуты важные результаты в экспериментах

над живым, отделенным от тела, человеческим мозгом...

При этих словах Альберт побледнел, судорожно сжал ручки кресла и

прошептал:

-- Откуда вам это известно? Ведь мы не публиковали своих отчетов нигде.

И вообще, кто вы такой, кто послал вас ко мне? Я ничего не понимаю!..

-- Простите, но мне самому непонятно, отчего вы так взволнованы, --

растерянно проговорил Клиффорд, тоже понизив голос до шепота. -- Неужели

Притт держит своего ближайшего коллегу в неведении относительно договора,

который он заключил с нашей фирмой два месяца назад?

-- Не знаю, может быть, я забыл, -- к Альберту стало возвращаться

присущее ему чувство юмора, -- но, в таком случае напомните мне, что это за

договор такой, -- лицо его тронула усмешка.

"Ты еще смеешься, мальчишка", -- злорадно подумал О'Малей, а сам

сказал:

-- Конечно, вы об этом должны знать. Мы договорились о том, что будем

регулярно получать от вас всю научную информацию о ходе эксперимента. За

определенную сумму.

-- И доктор Притт, конечно, уже получил доллары за эту "работу"?

-- Наша фирма -- предприятие с солидным капиталом. Мы рассчитываемся за

услуги моментально, -- надменно сказал Том Клиффорд, гордо выпятив свой

мощный ирландский подбородок. -- Извольте убедиться, -- он взял со стола

изящную папку.-- Я вчера проверял, как выполнены расчеты. Вот справка из

"Чейз-Манхеттен бэнк"...

Альберт взял протянутый зеленоватый бланк на гербовой бумаге

знаменитого банка, и то, что он увидел, потрясло его. Управление банка

подтверждало получение перевода на миллион долларов на имя доктора Джона

Притта.

О'Малей не был жестоким от природы, он даже сочувственно глядел сейчас

на физиономию парня, отражавшую гамму сложных чувств. "Вот тебе и фанатики

от науки, -- думалось ему при этом. -- А денежки-то все любят. Ну, а ты,