Приют Одиннадцати - Вячеслав Ракитянский

Манфред поставил на стол пакет с продуктами, купленными в ночном супермаркете. Сел на постель и стал наблюдать за Ракешем, который жадно набросился на еду.

— Мне сказали, что йоги могут по нескольку дней обходиться без пищи, но теперь я вижу, что это враньё. Вы меня разочаровали, Ракеш.

— Вы издеваетесь?

Когда Ракеш покончил с содержимым пакетов, Манфред спросил, известна ли ему фамилия Завьялов. Ракеш, ни секунды не раздумывая, ответил: "Нет".

— А вы были знакомы с Манфредом… Ну, с тем, что умер в шестьдесят втором?

— Я уже говорил вам, что родился через год после его смерти.

— Я не совсем правильно выразился. Вы фотографии его видели?

— Нет, фото мне не показывали. Элизабет просто рассказала мне о Листе, когда вводила в курс дела. Я знал всю эту историю с самого начала.

— За каким чёртом вы ей понадобились?

— Последнее время меня держали в качестве консультанта. По крайней мере, я мог толком объяснить, что именно произошло на Кавказе…

— Да ну?! Вы и мне-то не смогли рассказать.

Ракеш поморщился и показал на своё разбитое лицо.

— Во-первых, вы ничего не желали слушать. Во-вторых, я лишь в общих чертах имею представление о том, каким образом может произойти подобная… М-м-м, назовём это телепортацией.

— Теле… Что? — переспросил Лист.

— Телепортация. Мгновенное перемещение во времени и в пространстве. Есть несколько нестыковок, согласен. Но вы вполне могли существовать как тогда, так и сейчас. И в том времени, и в этом…

Манфред не дал Ракешу договорить, решил рассказать ему о сегодняшнем малоприятном открытии.

— Сегодня я видел фотографию того самого Манфреда. Из пятидесятых. Что удивительно, никакого сходства со мной. Совершенно другой человек. Как вы это можете объяснить?

Ракеш на несколько минут задумался. Видимо, для него эта новость была так же неожиданна, как и для Листа.

— Вы уверены, что фотография подлинная? Вы где её отыскали?

— В Интернете.

— Впечатляет. Прогрессируете на глазах.

— Мне не до шуток.

— У меня единственное объяснение. Видимо, в тот момент, когда это произошло, на Эльбрусе пропали не только вы. Был ещё кто-то, о ком не знали ни сотрудники Аненербе, ни Элизабет. Возможно, только вы знаете.

Ракеш замолчал, ожидая разъяснений от Манфреда.

Лист рассказал ему о Кавказе. Старался не упустить ничего — о своих предчувствиях, о пропавших егерях, чьи кости они нашли через несколько часов. Даже про остановившийся хрономертр гауптмана вспомнил. Ракеш долго размышлял над словами Листа. Затем встал и прошёлся по комнате.

— Меня больше интересует, что произошло в последние несколько часов. Там, на пике Калицкого, вы не заметили ничего странного, необычного?

— Последнее, что увидел, это как убегал русский. Я выстрелил, но, кажется, промазал. В следующий момент я уже оказался в автобусе… Чёрт!

Манфред с трудом поверил в то, что произнёс. Он постоянно задавался вопросом: реально ли вообще всё, что с ним произошло? Уверял себя, что это сон, что однажды он проснётся в сорок втором. Война пугала Листа гораздо меньше, чем мир, в котором он внезапно оказался.

— Скорее всего, произошло следующее: вы оказались здесь, а русский… Русский…

— Русский остался там, да? И продолжал службу вместо меня в первой горнострелковой? Вы в своём уме, Ракеш?

— Это как раз всё и объясняет. Видимо, он, так же как и вы, полностью потерял память. Или частично…

Манфред вскочил, нервно прошёлся по номеру.

— Так кто же я на самом деле? Уж точно никакой не Манфред. Может быть, я и есть этот самый Павел Завьялов, а?

Ракеш развёл руками. Он и сам был в замешательстве, пытаясь придумать логичное объяснение.

— Думаю, так и есть, Лист. Это, кстати, объясняет и то, что вы так хорошо владеете русским. Ваша физическая оболочка…

— Бред! — оборвал его Манфред. — Вы мне ещё про душу расскажите, или как вы её там называете…

— Вы же не станете отрицать, что наше сознание существует независимо от нас? Произошла замена. Я уж не знаю, как именно. Что-то, видимо, пошло не совсем так. Вы боролись с этим… С Завьяловым. В результате вы здесь. Ваши воспоминания — тоже. Только внешняя оболочка не ваша, вот в чём вся штука. А русский остался там, на Эльбрусе. Уже в вашем теле. Он сохранил свои воспоминания, а может, и нет. Этого теперь никто не узнает. Он мёртв.

Манфред подошёл к зеркалу и ещё раз внимательно посмотрел на своё лицо. Он действительно больше не узнавал себя? Вряд ли. Скорее всего, память стёрла эту деталь. Что-то наподобие посттравматического шока, иначе он бы просто свихнулся, увидев своё отражение в зеркале ещё неделю назад в Кёльне. Тут он вспомнил о шраме.

— А моё ранение? Как вы это можете объяснить?

— Как раз это легко объяснимо. Вполне возможно, что русский тоже получил пулю в своё время.

Несколько минут Ракеш размышлял, а затем повторил Манфреду единственно верное решение — тому нужно вернуться на Кавказ. И как можно быстрее.

— Пройдёт ещё несколько дней, и вы уже не справитесь с собой. В вас всё больше проявляется тот, другой… Русский… Вы и так уже на грани. Свихнуться недолго, когда узнаешь, что живёшь в чужом теле.

— Мне вот интересно, как это вы ни разу не поинтересовались, как на самом деле выглядел Лист? А ведь он — личность известная в определённых кругах, как оказалось.

— Я не интересовался альпинизмом. Вернее, до последнего времени не интересовался. Иначе откуда мне знать про ледовый крюк, Эйгер и прочее. А вот насчёт Листа я полностью положился на Элизабет. Она уверяла, что фотографии вашей нет, а по записям Аненербе было известно о некоторых симптомах пропавших в горах. Потеря памяти, гипоксия…

— У меня последний вопрос, Ракеш, — на кой чёрт вам всё это? Ведь тетрадь Хирта вам не нужна.

— Я уже сказал, что больше не работаю на Элизабет Джонсон. В какой-то момент я понял, что наличие этих записей, вернее, получение их таким путём может привести к необратимым последствиям. Всё должно идти своим чередом, Лист. Если тетради и суждено увидеть свет, пускай это произойдёт естественным образом. Считайте, что это моя позиция… Религиозная или философская — неважно. Я высказал своё мнение — выбор за вами. Думайте. Лично я смертельно устал и хочу спать.

Завьялов подошёл к постели и наклонился над спящим. Нанёс короткий удар в шею у основания черепа. Ракеш прохрипел и замер, уткнувшись лицом в подушку.

Павел подошёл к столу и развернул небольшой тряпичный свёрток. Разложил на столешнице предметы — тычковый нож с коротким широким лезвием, молоток, чашку и пучок травы. Подошёл к окну, задёрнул шторы. Ритуал требовал мрака, а комната уже начала наполняться тусклым утренним светом.