Логика - Александр Ивин

По существу, предметы, которые используются в процессе гадания, выступают как представители чего-то иного, отличного от них самих. Их свойства оказываются только символами, пустыми оболочками для какого-то другого, скрытого от непосвящённых содержания.

Если внимательно присмотреться, станет понятно, что и во всех других гаданиях их предметы – гадальные карты, кофейная гуща и т.п. – тоже только символы.

Если принять во внимание вопросы, задаваемые при гадании, станет понятно, что оно относится к рассуждениям по аналогии.

Глава 12

Проблема понимания

1. Структура понимания

Объяснение и понимание – две универсальные операции мышления, взаимно дополняющие друг друга. Долгое время они противопоставлялись одна другой. Неопозитивизм считал объяснение, если не единственной, то главной функцией науки. Философская герменевтика ограничивала сферу объяснения естественными науками и выдвигала в качестве основной задачи гуманитарных наук понимание. Сейчас становится все более ясным, что операции объяснения и понимания имеют место в любых научных дисциплинах – и естественных, и гуманитарных – и входят в ядро используемых ими способов обоснования и систематизации знания.

Вместе с тем объяснение и понимание не являются прерогативой научного познания. Они присутствуют в каждой сфере человеческой деятельности и коммуникации.

Понимание связано с усвоением нового содержания, включением его в систему устоявшихся идей и представлений.

Проблема понимания долгое время рассматривалась в рамках экзегетики (от греч. exegesis – толкование), занимавшейся толкованием древних, особенно религиозных (библейских) текстов. В прошлом веке, благодаря усилиям прежде всего В.Шлейермахера и В.Дильтея, начала складываться более общая теория истолкования и понимания – герменевтика (от греч. hermeneutike (techne) – истолковательное (искусство)).

До сих пор распространённой является точка зрения, что пониматься может только текст, наделённый определённым смыслом: понять означает раскрыть смысл, вложенный в текст его автором. Очевидно, однако, что это очень узкий подход. Мы говорим не только о понимании написанного или сказанного, но и о понимании действий человека, его переживаний. Понятными или непонятными, требующими размышления и истолкования могут быть поступки как наши собственные, так и других людей. Пониматься может и неживая природа: в числе её явлений всегда есть не совсем понятные современной науке, а то и просто непонятные для неё. Не случайно физик П.Ланжевен утверждал, что «понимание ценнее знания», а другой физик – В.Гейзенберг – считал, что Эйнштейн не понимал процессов, описываемых квантовой механикой, и так и не сумел их понять.

Идея, что пониматься может только текст, будучи приложена к пониманию природы, ведёт к неясным рассуждениям о «книге бытия», которая должна «читаться» и «пониматься», подобно другим текстам. Но кто автор этой «книги»? Кто вложил в неё скрытый, не сразу улавливаемый смысл, истолковать и понять который призвана естественная наука? Поскольку у «книги природы» нет ни автора, ни зашифрованного им смысла, понимание и толкование этой книги – только иносказание. И если пониматься может лишь смысл текста, естественнонаучное понимание оказывается пониманием в некотором переносном, метафорическом значении.

Понимание – универсальная операция. Как и объяснение, оно присутствует во всех науках – и естественных, и гуманитарных. Другое дело, что понимание разных вещей – природных и духовных – имеет разную ценность для человека.

Существуют два типа понимания. Понимание первого типа представляет собой подведение понимаемого явления под известную общую оценку и представляет собой дедукцию. Такое понимание можно назвать сильным. Понимание второго типа опирается не на общее оценочное утверждение, а на каузальное утверждение. Это понимание всегда является индуктивным рассуждением и может быть названо слабым.

Пример сильного понимания:

Больной должен слушать советы врача.

N. – больной.

Значит, N. должен слушать советы врача.

Это – дедуктивное умозаключение, одной из посылок которого является общая оценка, другой – утверждение о начальных условиях. В заключении общее предписание распространяется на частный случай и тем самым объясняется, почему конкретный индивид должен слушать советы врача.

Слабое понимание может быть названо также целевым (телеологическим, мотивационным) пониманием. Существует две формы такого понимания.

Первая форма:

Если не-A есть причина не-B, и B – позитивно ценно, то, по-видимому,

A также является позитивно ценным.

Например:

Если не топить печь, в доме не будет тепло.

В доме должно быть тепло.

Значит, в доме следует, по-видимому, топить печь.

Ещё один пример:

Если N. не побежит, он не успеет на поезд.

N. хочет успеть на поезд.

Значит, N. должен, по всей вероятности, бежать.

Иногда утверждается, что данная схема – это схема дедуктивного рассуждения. Это не так, всякий акт понимания, опирающийся на каузальное утверждение, является индуктивным рассуждением.

Другая, типично индуктивная форма целевого понимания:

A – причина B;

B – позитивно ценно;

значит, A также является, вероятно, позитивно ценным.

Например:

Ели в доме протопить печь, будет тепло.

В доме должно быть тепло.

Значит, следует, по всей вероятности, протопить печь.

Первая посылка говорит о средстве, необходимом для достижения определённого результата. Вторая является оценочным утверждением, представляющим этот результат как цель и превращающим связь «причина-следствие» в связь «цель-средство». В заключении говорится о том действии, которое должно быть осуществлено для достижения поставленной цели.

Слово «объяснение» означает как операцию, ведущую к определённому результату, так и сам этот результат. Слово «понимание» означает, скорее, только результат соответствующей деятельности. Операцию, ведущую к нему, можно назвать, вслед за Л.Витгенштейном, «оправданием».

2. Сильное понимание

Существует сильное и слабое понимание. Первое опирается на общую оценку и является дедуктивным рассуждением. Второе представляет собой индуктивное рассуждение, в основе которого лежит утверждение о средствах, необходимых для достижения определённой цели.

Рассмотрим более подробно сильное понимание. Оно опирается на некоторый общий стандарт и распространяет его на частный или конкретный случай. Хорошие примеры сильного понимания – и в особенности понимания человеческих мыслей и действий – даёт художественная литература. Эти примеры отчётливо, как кажется, говорят о том, что понятное в жизни человека – это привычное, соответствующее принятому правилу или традиции.

В романе «Луна и грош» С.Моэм сравнивает две биографии художника: одна написана его сыном-священником, а другая неким историком. Сын «нарисовал портрет заботливейшего мужа и отца, добродушного малого, трудолюбца и глубоко нравственного человека. Современный служитель церкви достиг изумительной сноровки в науке, называемой, если я не ошибаюсь, экзегезой (толкованием текста), а ловкость, с которой пастор Стрикленд „интерпретировал“ все факты из жизни отца, „не устраивающие“ почтительного сына, несомненно, сулит ему в будущем высокое положение в церковной иерархии». Историк же, «умевший безошибочно подмечать низкие мотивы внешне благопристойных действий», подошёл к той же теме совсем по-другому: «Это было увлекательное занятие: следить, с каким рвением учёный автор выискивал малейшие подробности, могущие опозорить его героя».

Этот пример хорошо иллюстрирует предпосылочность понимания, его зависимость не только от интерпретируемого материала, но и от позиции самого интерпретатора. Однако в данном случае важнее другое. Пример говорит о том, что поведение становится понятным, как только удаётся убедительно подвести его под некоторый общий принцип или образец. В одной биографии образцом служит распространённое представление о «заботливом, трудолюбивом, глубоко нравственном человеке», каким якобы должен быть выдающийся художник, в другой – вера, что «человеческая натура насквозь порочна» и когда речь идёт о неординарном человеке это особенно заметно. Оба эти образца, возможно, никуда не годятся. Но если один из них принимается интерпретатором и ему удаётся подвести поведение своего героя под избранную схему, оно становится понятным как для интерпретатора, так и для тех, кто соглашается с предложенным образцом.

О том, что понятное отвечает принятому правилу, а потому правильно и в определённом смысле ожидаемо, хорошо говорит Д.Данин в «Человеке вертикали». Сознание человека замусорено привычными представлениями, как должно и как не должно вести себя в заданных обстоятельствах. «Эти представления вырабатывались статистически. Постепенно наиболее вероятное в поведении стало казаться нормой. Обязательной. А порою и единственно возможной. Это не заповеди нравственности. Это не со скрижалей Моисея. И не из Нагорной проповеди Христа. Это – не десять и не сто, а тысячи заповедей общежития (мой руки перед едой). И физиологии (от неожиданности вздрагивай). И психологии (по пустякам не огорчайся). И народной мудрости (семь раз отмерь). И здравого смысла (не питай иллюзий)… В этой неписаной системе правильного, а главное – понятного поведения всегда есть заранее ожидаемое соответствие между внутренним состоянием человека и его физическими действиями. Это всесветная и вековечная система Станиславского, по которой всю жизнь лицедействует подавляющее большинство человечества. Для всего есть слово и для всего есть жест».