Далекие ветры - Василий Коньяков

Его фигурка на коне, проносящаяся меж темного частокола плетней на вечереющем небе, как налетевший ветер, заставляла оглядываться, чтобы хлебнуть свежей струи.

Обременительная и ответственная обязанность взрослых — ночная пастьба лошадей — была для Журавлева не работой, а ненасытной игрой. Доброе внимание взрослых возбуждало в нем азарт.

У Журавлева был теперь свой конь, за ним закрепленный, узаконенный решением правления. Журавлев лелеял его. Не отпускал целыми днями от себя, пас в огороде на пырее, который раньше мать выкашивала корове на сено.

К узде нашил бляхи, вырезанные из консервной банки. Начистил металлическую оправу на старинном седле. Бич выпросил у старухи Новоселовой: плетенный из шестнадцати ременных лент, тяжелый, круглый, с металлическими кольцами. За это ей с колхозного двора навоза привез для грядок. Бич с гладкой ручкой и волосяным концом. Стоит хлестнуть им, он, пробежав по траве, лопается оглушительным хлопком, и долго оседают мелкие волосяные хлопья.

Как только садилось солнце, Журавлев выходил к своему коню, привязанному у ворот. Выходил в старых ботинках на голую ногу: ноги в неполно зашнурованных раструбах ботинок болтались, как цыплячьи. Из-под кепки, напяленной на голову, выбились волосы, будто кепка была надета давно и из-под нее проросли упругие патлы. В расстегнутой рубашке. Садился в седло — и конь задирал голову, выскакивал на дорогу.

На задах огородов уже собирались лошади, остывали от седелок и хомутов, хватали траву и мотали головами. Нехотя трогались, заслышав Журавлева, сбивались и сворачивали на дорогу. Стекали по крутому спуску за деревню в луга, через исток, в сумрак крушины и тальника. Затухал глухой топот табуна далеко у Ини, блестевшей в кустах.

Потом долго в деревне ничего не было слышно.

Димка проснулся, выскочил на крыльцо — все на улице было свежим, ничего не успело нагреться. Сразу ушел сон. Димка похлюпался у жестяного рукомойника, прибитого на стенку сеней, и побежал под крышу.

Начинался день, и Димка переполнен радостью, которая всегда его ждала. Каждый день что-нибудь ему приносил.

Надо успеть. Скоро придут друзья: они от него всегда ждут выдумки.

Удивляется Димка неожиданному озарению, рождавшемуся так просто в нем.

Как же он этого не знал? И никто не знал… Не подсказывали, а само вот только сейчас пришло. Оно было около, в воздухе. И сейчас живет перед глазами. Только сделать…

Отпилить чурбачок. По краю канавку сделать для шнура, как на втулке у сортировки, а по четырем сторонам вдолбить лопасти, выстругать их все одинаковые.

Димка видит, как тонкие, почти прозрачные, деревянные лепестки, вращаясь, всасывают ребрами воздух, а сзади упруго заваливается трава. Как от настоящего самолета…

А Ленька Ларин выскакивает под струю, хохочет и ловит ее лицом и руками. Рубашка облепила живот, трепещет сзади.

— Чинно, — выкрикивает он. — Не могу устоять!

Крутить лопасти будут они железным колесом от конских граблей. Когда его прикатили от колхозной кузни, Ленька Ларин руками и ногами распирал колесо изнутри, уцепившись за спицы, а Димка катал его по двору. Ларин в нем переворачивался как распятый.

Колесо от граблей между столбами надо поставить. Рукоятку закрепить деревянными клиньями. Натянуть шнур. И зашелестит пропеллер: только ветряной круг обозначится.

Если колесо один раз прокрутить, сколько оборотов лопасти сделают? Сто?.. Или тысячу?

Димка не знает, как это высчитать. Может, втулку вокруг обода прокатить? Или одну лопасть чернилами пометить и считать, сколько она оборотов сделает, пока колесо один раз провернется?..

Только это не проверишь… Втулки нет…

Одному начинать работу не хочется. Леньки Ларина нет. С ним всегда другие ребята к Димке прибегали.

Солнце припекает голову, и прибитая земля на дорожке уже теплая, а трава прохладно ласкает босые ноги.

А если столбики с колесом и лопастями на деревянной раме укрепить? С колесами. Беседку приделать… Кабину… Раскрутить колесо, как веялку. Пропеллер зашелестит и — Димка понесется!.. Люди сбегутся…

А как отворачивать? Руль еще не придуман…

Димка садится на бревно.

Ленька не пришел. Вчера вместе с ним чистили наждаком грабельное колесо. До самого вечера. Ленька сильно старался. А когда увидел Журавлева верхом, чистить расхотел, убежал к другим ребятам.

Димка напился молока в погребе. После погребного холода солнце припекло, и свою ограду он увидел как бы заново: полынь у тына, между крученых корней полыни копошатся куры, мелкая трава и резная тень от плетня на ней.

Димка любит читать или лежать, раскрыв перед собой книгу, и мечтать.

Все, что он узнал из книг, над этим думали люди, в строчки внесли, а вот о том, что приходит к нему, никто не знает.

Даже Петька, хотя все ребята теперь только за ним и бегают.

Пусть на своих конях носится!

Анна Ефимовна рассказывала на уроке о Менделееве:

«— Дети, представьте себе, он впервые… Понимаете?.. Единственный во всем мире… Первый!.. Открыл…»

Петька это даже не слышал — его уж и в школе не было.

Впервые…

И Димка чувствует, что существуют у каждого человека только свои мысли, а у других они не повторяются.

Наверно, никто, никто не думает сейчас так о том, как приходит солнце в его деревню…

Далеко за согрой, на пологом скате, деревня Портнягино.

Там сплошная зыбкая зелень все лето, а осенью обозначится она желтыми лоскутками колхозных полей. Над ней полощутся дожди. И утрами поднимается оттуда мокрое солнце, смаргивая длинные лучи.

За рекой Червяковская гора. Ниточка дороги по ней и березовый лес. Над ним собираются тучи и ползут на Озерки. Чернеет лес. Березки запахивают белые ноги. Громыхает гром и катится к ним.

После гроз Червяковский лес четко виден; каждая его березка с расстеленной тенью на траве. Кажется, близко, а попробуй — дойди.

Надо спуститься от деревни под гору. Пройти мимо ветел, выросших из старых кольев. Дорогу пересечет исток, затрамбованный хворостом с просочившейся грязью.

Рядом озеро с илом и ракитником. За истоком дорога к Ине раздваивается: одна на Курейку, другая к Поварне на галечные перекаты. А за Иней над омутом ивы, смородиновые кусты и тополя. От реки Червяковская гора все еще далеко, только четче дорога за ней, заросшая полосами пырея.

Вдоль Ини нижние луга, и в дальней дали Захаровой дубравы, заслоняющей от закатных лучей луга, деревня Лебеди. И в ней не лежит, — думает Димка, — никто на траве и не рисует свою улицу, как сейчас он.

Димке выбегать и смотреть не надо, какая у кого изба: под тесом у Чегодаевых с сухой березкой, у Маланиных с низкой крышей. Рядом черемуха с пыльными листьями. Димка каждый столбик ворот помнит, даже металлическое кольцо на отполированных руками досках.

Бумага продавливается на траве, Димка пристраивает на колени дощечку, и карандаш прыгает по неровностям дерева.

На мгновение ему кажется, что это никому не интересно видеть нарисованным и сам Димка никому не интересен. Все меньше приходит к нему друзей и без особой охоты радуют своим вниманием.

Димка сознает, что и для него самого интересней стал Журавлев, и работа его, и кони.

Ленька Ларин вчера сразу убежал, как Петьку увидал.

И учились с Журавлевым вместе. В коридоре за вешалки прятались, пальто срывали. Журавлев сильнее Димки, а Димка главнее был, выдумывал больше, и все его окружали. А сейчас… Сместилось все. Но главное не это. Главное — он горько и потаенно чувствовал, что Журавлев не думает о страхе.

Мутное небо. Ни луны, ни отсветов заката. Кони в углу огорода за крапивой. Почему-то они перестали есть. В глазах росный блеск. Напряженные головы. Никакого движения нет, а рядом кто-то присутствует. Кони кожей слушают. Этот кто-то здесь, везде, перед Димкой.

Димка такую картину, «К ночи», у одного художника видел: кони и багровые всплески на чертополохе.

А Журавлев об этом не знает. Налетит верхом, вспугнет коней, накричит и угонит на луга под гору.

До прихода матери в избе нечего делать. Без огня темно, а с огнем скучно. Мать у Димки доярка, и пальцы у нее жесткие, отвердевшие. Димке хочется прижаться к ним щекой и так посидеть.

Сегодня мать идет с работы почему-то медленно, будто забыла, что Димка один. И голос у нее незнакомый, и руку она к его голове не протянула.

— Не холодно босиком? — спрашивает она.

— Тепло.

— Днем-то тепло было. Корова пришла?

— Пришла. А она ворота сама рогом открывает.

— Огурчики-то еще не выросли? Не смотрел?

— Смотрел. Одни пуплятки.

— Пойдем поищем. Я один утром приметила, когда поливала. Под листиком.

Ворота в маленький огород тяжелые, заплетенные мелким хворостом от кур.