The Cold War: A New History - Джон Льюис Гэддис

годами ранее. Это стало ясно в январе 1980 г., когда президент Картер отозвал из Сената договор SALT II, ввел эмбарго на поставки зерна и технологий в СССР, потребовал значительного увеличения расходов на оборону, объявил, что США будут бойкотировать Олимпийские игры в Москве, и осудил вторжение в Афганистан как "самую серьезную угрозу миру со времен Второй мировой войны". Это был разительный сдвиг для президента, который, вступая в должность тремя годами ранее, надеялся на окончание "холодной войны". Даже Громыко был вынужден признать, что "международная ситуация... изменилась в худшую сторону".

Однако в то время было не совсем ясно, как все это отразится на расстановке сил в мире. Большинство экспертов, вероятно, согласились бы с тем, что на протяжении большей части 1970-х годов он склонялся в пользу Москвы. Соединенные Штаты признали стратегический паритет с Советским Союзом в договоре SALT I, а страна в соответствии с "доктриной Брежнева" заявила о своем праве противостоять любым вызовам марксизму-ленинизму, где бы они ни возникали. Несмотря на то, что Киссинджеру удалось отстранить русских от участия в египетско-израильских мирных переговорах, война 1973 года вызвала эмбарго на поставки арабской нефти, за которым последовал рост цен, подкосивший экономику западных стран до конца десятилетия. В то же время СССР, крупнейший экспортер нефти, получал огромные прибыли. Это позволило в 1970-е годы сохранить военные расходы в процентах от валового национального продукта, а возможно, даже увеличить их, в то время как эквивалентный бюджет США по экономическим и политическим причинам сократился вдвое.

Американцы, казалось, погрязли в бесконечных спорах с самими собой: сначала из-за войны во Вьетнаме, затем из-за Уотергейта, а во время президентства Картера - из-за обвинений в том, что он не смог защитить таких важных союзников, как шах Ирана или Анастасио Сомоса, никарагуанский диктатор, чье правительство пало под ударами марксистов-сандинистов летом 1979 года. Низшая точка наступила в ноябре того же года, когда иранцы захватили посольство США в Тегеране, взяв в заложники несколько десятков дипломатов и военных. Это унижение, за которым через несколько недель последовало вторжение советских войск в Афганистан, создало впечатление, что Вашингтон повсюду обороняется, а Москва наступает на пятки. Киссинджер уловил преобладающий пессимизм, признав в первом томе своих мемуаров, опубликованном в том же году, что "наше относительное положение должно было ухудшиться по мере того, как СССР восстанавливался после Второй мировой войны. Наша военная и дипломатическая позиция никогда не была более благоприятной, чем в самом начале политики сдерживания в конце 1940-х годов".

Однако в данном случае проницательность Киссинджера как историка его покинула. Ведь уже давно стало ясно - и должно было быть ясно в то время, - что Советский Союз и его союзники по Варшавскому договору находятся на пути к упадку, а разрядка скрывает их трудности. Один из намеков на это появился еще в марте 1970 г., когда в духе Ostpolitik восточногерманские власти пригласили канцлера Западной Германии Брандта посетить Эрфурт, неосмотрительно предоставив ему номер в гостинице с окном, выходящим на площадь. К их большому смущению, сотни восточных немцев собрались под ним, чтобы поприветствовать своего гостя: "Подготовка к эрфуртской встрече, - признавали партийные функционеры, - не была до конца осознана как ключевой компонент классового конфликта между социализмом и империализмом".

Более серьезные признаки недовольства возникли в Польше в декабре следующего года, когда в результате протестов по поводу цен на продовольствие армия открыла огонь и убила десятки бастующих рабочих в Гданьске и Гдыне. Примечательно, что этот кризис не заставил Москву прибегнуть к "доктрине Брежнева": вместо этого советские лидеры приказали увеличить производство товаров народного потребления и одобрили импорт продовольствия и технологий из Западной Европы и США. Таким образом, стабильность в регионе стала зависеть не от применения военной силы, а от готовности капиталистов предоставлять кредиты, что является поразительной уязвимостью марксистско-ленинских режимов.

Не обошлось и без отрицательных моментов. Советский Союз решил переложить повышение цен на восточноевропейцев, что привело к удвоению их расходов на нефть в течение одного года. Хотя рост цен был не столь значительным, как на Западе, непредвиденные расходы подорвали повышение уровня жизни, на которое рассчитывала Москва. Тем временем растущие доходы от продажи нефти снижали стимулы советских плановиков к повышению продуктивности собственной экономики. Для СССР не было источником силы поддерживать оборонное бремя, которое к концу 1970-х годов вполне могло в три раза превышать американское, когда его валовой внутренний продукт составлял лишь одну шестую часть от американского. "Мы вооружались, как наркоманы, - вспоминал Арбатов, - без всякой видимой политической необходимости". А нефть подпитывала эту зависимость.

С этой точки зрения поддержка Советским Союзом марксистских революционеров в Африке, развертывание SS-20 и вторжение в Афганистан выглядят не столько как скоординированная стратегия по изменению глобального баланса сил, сколько как отсутствие какой-либо стратегии вообще. Ибо какая логика предполагает постоянство неожиданных удач? Какой режим провоцирует тех, от кого он попал в экономическую зависимость? Какое руководство, если уж на то пошло, берет на себя обязательства по защите прав человека, как это было в Хельсинки в 1975 г., но потом удивляется, когда его собственные граждане заявляют о таких правах? СССР под неустойчивым правлением Брежнева стал неспособен выполнить самую главную задачу любой эффективной стратегии: эффективно использовать имеющиеся средства для достижения выбранных целей. Это оставляло поле для деятельности других лидеров, способных на такие действия.

 

V.

Они, как и Иоанн Павел II, происходили из неожиданных мест: возможно, именно это позволило им с неожиданной точки зрения поставить под сомнение общепринятые представления 1970-х годов, да и всей холодной войны. Они воспользовались тем, что разрядка, несмотря на возлагавшиеся на нее надежды, мало что изменила. Они максимально использовали свои сильные стороны как личностей: личный характер, упорство перед лицом трудностей, бесстрашие и откровенность, но прежде всего - драматическое мастерство, позволяющее не только донести эти качества до миллионов других людей, но и убедить эти миллионы взять их на вооружение. Благодаря им 1980-е годы стали поразительно отличаться от 1970-х. И они положили начало процессу окончания "холодной войны".

Вряд ли можно было предположить, например, что давний последователь Мао Цзэдуна, при росте в пять футов едва заметный рядом с ним, использует власть китайской компартии для создания в своей стране рыночной экономики: "Неважно, белая кошка или черная, - любил повторять Дэн Сяопин, - лишь бы она ловила мышей". Взгляды Дэн Сяопина на кошек, под которыми он подразумевал идеологию, привели к неприятностям с Мао во время Культурной революции, и во время визита Никсона в