В оковах льда - Карен Монинг

— Джо. — Он даже не поднимает голову. Просто произносит ее имя.

— Меня не колышет, чпокаетесь вы или нет! Просто помоги мне вернуть меч! И не сговаривайся за моей спиной обо мне!

— Этого нет в договоре. Ты подписала контракт. Жизнь Джо — одна из многочисленных цен, которые тебе придется заплатить, если нарушишь его. Есть и другие последствия твоих действий. Тебе от меня не уйти, Дэни. Ни сегодня. Ни когда-либо. И не пытайся ставить условия. Сядь. — Он опять стоит, и снова я не заметила его движения. Он пинком отправляет кресло ко мне. — Сейчас же.

Иногда мне кажется, что всему миру известно что-то, чего не известно лишь мне одной. Словно они — соучастники некоего вселенского заговора, и стоит мне разгадать эту тайну, как совершаемые взрослыми и сбивающие меня с толку поступки, обретут кристальную ясность.

А иной раз мне кажется, что я знаю куда больше всех остальных, и в их действиях нет никакой логики, потому что они не знают того, что знаю я, от чего хромает их логика. В отличии от моей.

Я как-то высказалась об этом Мак, на что она ответила, что это не от того, что все остальные обладают неким знанием; я просто напросто еще не понимаю своих собственных чувств. Они внове, я впервые их ощущаю, и просто еще не освоилась. Она сказала, что я никогда не обращала внимания и не анализировала чувства других, поэтому, естественно, что все взрослые кажутся таинственными и странными.

На что я спросила: хочешь сказать, я их не понимаю, потому что не могу их проанализировать?

Она сказала: ты не можешь это просто признать потому, что подростковые годы — огромный-преогромный период долбаных перепадов настроения, незащищенности, замешательства и голодухи. Попытайся пережить его, не доводя себя до убийства.

В точку. Кроме той части, что касается незащищенности. Ладно — без моего меча можно прибавить и ее.

Только я сажусь, Риодан приказывает:

— Выметайся отсюда.

— У тебя раздвоение личности?

— Тебе надо в душ и переодеться.

— Не так уж я и воняю, — сердито бурчу я.

Он что-то пишет, потом переворачивает страницу той хрени и что-то читает.

— Чувак, куда я пойду? Я не могу никуда отправиться без своего меча. Мне не обогнать просеивание. У каждого Эльфа в твоем клубе есть основание желать моей смерти. Хочешь, чтобы я сдохла? Просто сделай это сам и покончи на этом.

Он нажимает кнопку на столе:

— Лор, зайди ко мне.

Лора принесло в ту же секунду, словно он был приклеен к обратной стороне двери.

— Проводи ребенка, чтобы смыть с нее эту херню и сбить вонь.

— Конечно, босс. — Он бросает на меня раздраженный взгляд.

Я отвечаю ему таким же.

Лор указывает через стеклянный пол:

— Видишь ту сисястую блондиночку? Я только собирался ее завалить.

— Во-первых, я слишком мала, чтобы слушать такие подробности про эту хрень, а во-вторых, что-то я не заметила, чтобы ты несся через весь клуб с намерением дать ей в жбан, так что не понимаю, каким образом ты собирался ее завалить?

За моей спиной послышался смешок Риодана.

— Ты испортила мне всю ночь, малыш.

— А ты мне. В этом вся соль знаменитого Честера.

ДВАДЦАТЬ

У меня есть душа, но я не солдат[55]

Я не Синсар Дабх, Кэт. Он провел всех вас. Чтобы спастись, вам потребуется моя помощь.

Каждую ночь, забирая меня в Царство Сновидений, Круус неустанно продолжал твердить одно и то же. Его ложь так блестяща и последовательна, что в нее почти хочется верить. Если моя эмпатия и работает с Фейри — предположение, которое мне еще не доводилось проверить воочию — от него я улавливаю такие противоречивые сигналы, что мой дар тут бессилен.

Теперь, бодрствуя после очередной ночи дьявольских наваждений, я прохожу через двойные с метр толщиной и тридцать высотой и непостижимым уму весом двери, но не удостаиваю их даже взгляда. Он прикован лишь к нему одному. Не удивительно, что нам так и не удалось закрыть эти двери. Скорее удивительно, что мы вообще смогли их когда-то открыть — крошечные смертные, лезущие под колеса колесницы богов.

Я прихожу в себя, оказываясь в положении, в котором недавно застали близняшек Миган — с сжатыми на светящихся прутьях клетки Крууса руками, и неотрывно смотрящими на застывшее изваяние глазами.

Он — Война. Противостояние. Жестокость. Все отвратительные деяния против человечества. Словно каждый случай на поле боя взяли и заключили в его образе в клетке, он — все это и гораздо большее. Сколько людей пало под смертоносными копытами этого коварного всадника апокалипсиса?

Почти половина населения мира по последним подсчетам.

Круус снес стены, разделявшие наши расы. Если бы не он, этого бы никогда не случилось. Он организовал всех участников, подтолкнул их где и когда надо, положил начало игре, затем пробежал по верхам в лице ангела мщения, агитируя там и вмешиваясь здесь, пока не развязалась Третья Мировая Война.

Мне не следовало находиться здесь с ним.

Однако я здесь.

Я говорила себе, что эта ложь во спасение, спускаясь под аббатство, углубляясь в наш подземный городок, проходя через вводящий в заблуждение лабиринт коридоров и склепов, и тупиков и покрытых пиктограммами туннелей. Убеждая себя, что просто иду проверить, что с клеткой все в порядке, и он по-прежнему находится в ней. Что увижу его и лишний раз удостоверюсь, он — всего лишь слабое подражание моим наваждениям; что посмотрю на него и посмеюсь над тем, что раб здесь он, точно также, как в его Царстве Сновидений его раба — я. Так или иначе, но именно это я сейчас и делаю, спускаясь все ниже под землю — убеждаюсь в своей, не его, свободе.

Мои колени дрожат. Желание сушит рот и делает неповоротливым язык.

В этом месте у меня нет воли.

Он так близко, что я страстно желаю сорвать свою одежду там же, где и стою, и закружиться в вихре дикого танца вокруг его клетки под ожившие звуки нечеловеческой мелодии, мотив которой — понятия не имею откуда — мне столь знаком. Так близко, что мне приходится прикусить язык, чтобы сдержать вожделенные стоны.

Рядом с ним я превращаюсь в животное.

Я сморю на свои руки, сжимающие прутья клетки бледными побелевшими тонкими пальцами, но перед глазами стоит картина, как обхватываю ими ту часть Крууса, что сделала из меня блудницу. Точь-в-точь, как прошлой ночью, позапрошлой и позапозапрошлой… Как кривятся губы в усмешке. Как открываю рот и вбираю его в себя.

Я обнаруживаю свои пальцы, легонько танцующие по жемчужным пуговицам блузки и отдергиваю их. Передо мной встает позорное видение — своих девушек, обнаруживающих их новую Грандмистрисс, вытанцовывающую голышом вокруг клетки Крууса. Это эротично. Это ужасающе.