Звездный бумеранг - Сергей Волгин

Уамляне все без исключения стремятся попасть на стадион, и в этом нет ничего странного. Люди работают в среднем не более двух часов в сутки, значит имеют много свободного времени и используют его не только для усовершенствования своих знаний в той области, которую избрали, но и развивают другие свои способности. Ведь человек – существо многогранное, сложное, интересы его тоже обширны. И мне не показалось смешным, когда я узнал, что на стадионах выступают известные физики и показывают фокусы.

Зрителей на стадионе полно, представления длятся с утра до вечера, зрители заходят и уходят в любое время.

Я спросил Лию, есть ли на планете профессиональные театры.

– А как же! Ох, как туда трудно попасть! – воскликнула она. И я понял, что у девушки есть затаенная мечта стать актрисой, но из вежливости не стал расспрашивать. Если будет нужно, она и сама расскажет. Я в этом уже был уверен.

Прежде чем отправиться на стадион, Лия повела меня в распределитель.

Ей потребовалось что-то подобрать для туалета. Распределитель размещался в длинном трехэтажном здании, ничем не привлекающем взор. Зато в здании были хорошо отделанные залы с витринами, примерочными и зеркалами; переливчатость цветных материалов могла увлечь, казалось, не только женщин – любительниц красиво одеваться. Однако в залах было немноголюдно.

Мы прошли по коридору мимо залов с женскими пальто, платьями, детскими костюмчиками и попали в галантерейное отделение. Лия выбрала себе перчатки, такие прозрачные, что на руках их невозможно было заметить, и, оставив заявку, потянула меня к выходу.

– Когда же будет выполнен заказ?- спросил я.

– Завтра пришлют,- уверенно ответила Лия.

– А если не будет их, если разберут?

– Тогда бы их не было на выставке. Автомат учитывает заявки и подает сигналы на фабрику.

– Сколько же можно взять вещей за один раз?- спросил я в шутку.

– Хоть весь распределитель, если вы не устанете делать заявки,- смеясь, ответила Лия.- А вам ничего не нужно?

– Как будто нет. Но я бы хотел пройти по распределителю и осмотреть его.

– В следующий раз. Ладно? Мы ведь решили побывать на стадионе…

– Да, да. Ничего не имею против,- поспешно согласился я.

Мы подъехали к стадиону в середине дня. Оказывается, вокруг него десятки станций, откуда люди могут подниматься на поверхность. Входов же на стадион много сотен, они соединены между собой тоннелями. Свободные кресла находятся внизу. Садится человек в кресло, нажимает рычаг и вместе с креслом поднимается наверх, на свое место. Очень удобно. Вновь прибывающие и уходящие зрители совершенно не мешают сидящим, не отвлекают от зрелища.

Мы нашли дна свободных кресла. Сели. Поднялись. Стадион был круглый, сцена находилась посредине, внизу. Я посмотрел по сторонам и прикинул: на стадионе помещалось не менее полумиллиона зрителей. Взглянул на сцену. Она была от меня не далее сцены обыкновенного нашего земного театра, хотя мы находились от нее на расстоянии примерно двухсот метров. Каким образом достигается это приближение, я не мог понять, а спросить Пео все не представлялось возможным.

Выступали не то легкоатлеты, не то, акробаты – девочка и мальчик, брат с сестрой. Они летали, как бабочки, среди блестящих колец разной величины. Номер был очень трудный, но мне показался грубым. По выражению лица было видно, что и Лии номер не понравился: сна хмурилась, бросала на меня настороженные взгляды. Я понимал ее состояние: ей хотелось все показать в лучшем свете.

– Один раз я выступала на этой сцене,- сказала Лия, смущенно опуская глаза. Она определенно хотела отвлечь мое внимание от сцены.

– И что вы там делали?- шутливо помог я ей.

– Пела.

– Пела?- Мое удивление было искренним; голос у Лии глуховатый, и я никак не мог представить ее поющей.

Лия еще больше смутилась и сказала:

– Я всего одну песенку пою, скорее это мелодекламация, а не пение, но она получается своеобразно и производит впечатление. Я и сама не знаю почему.

Не знаю, как ее песенка, но скромность, веселость и неожиданное смущение Лии произвели на меня неизгладимое впечатление. Захотелось выразить девушке свою признательность как-то сильнее, и я взял ее руку и пожал. Но мой дружеский жест вызвал странную реакцию: Лия отдернула руку и рассердилась.

Я смотрел то на сцену, то на сердитую Лию и не заметил, как собрались тучи и хлынул проливной дождь. Откуда-то над зрителями появился прозрачный козырек, а над сценой – огромный прозрачный гриб. Над нашими головами бушевал ливень. Зрелище было восхитительным. Кому не приходилось наблюдать, как дождевые струи при сильном ветре разбиваются о стекла окон, как летят мелкие брызги, и стекла покрываются как бы алмазной крошкой. А над нашими головами было сплошное окно и, казалось, потрескавшееся. Глухой шум перешел в сплошной грозный гул: ливень нарастал, теперь он хлестал сплошными струями. И вдруг в разрыве темно-багровых туч проглянуло солнце – прямые, как натянутые струны, розовые лучи вонзились в мокрую зелень сада… И наш козырек, и гриб над сценой так засверкали, заискрились, что у меня заслезились глаза, мириады мелких радуг переплелись над нашими головами, то пропадая, то вспыхивая вновь. Это был огромный калейдоскоп, яркий, многоцветный, волшебный.

А в это время и на сцене творилось что-то невообразимое. Посредине ее стояла девушка в голубом длинном платье, затянутая в талии золотистым широким поясом. Она пела о море, о злом ураганном громе во время бури и ласковом шепоте волн при восходе солнца в тихую погоду, о глубинных тайнах, о вечном безмолвии подводного царства, разбуженного человеком. И когда девушка рассказывала о буре на море, по сцене перекатывались багровые волны с белыми гребешками, и на них то поднималась, то опускалась певица, а когда она пела о тихом солнечном утре, мелкие волны ласково плескались у ее белых босых ног. И голос девушки, чистый и звенящий, словно скользил по шершавой воде и долетал до нас просоленный, взволнованный, радостный. И в нем, казалось, дрожала душа этой тоненькой девушки, дрожала, как пенный лепесток, готовый рассыпаться на слюдяные блестки при одном дуновении.

И все это: и голос девушки, и море, и дождь, и блестящие, как струны, лучи солнца, и сверкающие каскады радуг – захватило меня, понесло в какие-то сказочные пределы, и я усомнился, что все это наяву, а не во сне, и поглядел с недоверием на Лию. Посмотрел и замер. Она тоже была увлечена несказанным переливом красок пения и музыки, глубокое напряженное волнение отразилось на ее чуть побледневшем лице, а глаза затуманились от полноты счастья. Кто его знает, что на меня так подействовало в ту минутусверкающий вокруг прекрасный мир или одухотворенная, вправду неземная красота девушки, но в какое-то мгновение – ослепительное и короткое, как молния,- я понял, что полюбил Лию. Мое лицо запылало. Я пристально смотрел на сцену, не понимая, что там происходит.