Том 1. Стихотворения - Алексей Толстой
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Весна-лето 1875
Переводы
Андре Шенье*
«Крылатый бог любви, склоняся над сохой…»*
Крылатый бог любви, склоняся над сохой,Оратаем идет за взрезанной браздой;Впряженные тельцы его послушны воле;Прилежною рукой он засевает полеИ, дерзкий взгляд подняв, к властителю небесВзывает: «Жатву ты блюди мою, Зевес!Не то, к Европе страсть опять в тебе волнуя,В ярмо твою главу мычащую нагну я!»
Осень 1856
«Вот он, низийский бог, смиритель диких стран…»*
Вот он, низийский бог, смиритель диких стран,Со взглядом девственным и гроздием венчан,Влекомый желтым львом и барсом многоцветным,Обратный держит путь к садам своим заветным!
Осень 1856
«Ко мне, младой Хромид, смотри, как я прекрасна!..»*
Ко мне, младой Хромид, смотри, как я прекрасна!О юноша, тебя я полюбила страстно!Диане равная, когда, в закате дня,Я шла, потупя взор, с восторгом на меняГлядели пастухи, друг друга вопрошая:«То смертная ль идет иль дева неземная?Неэра, не вверяй себя морским волнам,Не то богинею ты станешь, и пловцамПридется в бурю звать, к стерну теряя веру,Фетиду белую и белую Неэру!»
Осень 1856
«Супруг блудливых коз, нечистый и кичливый…»*
Супруг блудливых коз, нечистый и кичливый,Узрев, что к ним сатир подкрался похотливый,И чуя в нем себе опасного врага,Вздыбяся, изловчил ревнивые рога.Сатир склоняет лоб — и стук их ярой встречиЗефиры по лесам, смеясь, несут далече.
Осень 1856
«Багровый гаснет день; толпится за оградой…»*
Багровый гаснет день; толпится за оградойВернувшихся телиц недоеное стадо.Им в ясли сочная навалена трава,И ждут они, жуя, пока ты, рукаваПо локоть засучив и волосы откинув,Готовишь звонкий ряд расписанных кувшинов.Беспечно на тебя ленивые глядят,Лишь красно-бурой той, заметь, неласков взгляд;В глазах ее давно сокрытая есть злоба,Недаром от других она паслась особо;Но если вместе мы к строптивой подойдемИ ноги сильные опутаем ремнем,Мы покорим ее, и под твоей рукоюПольется молоко журчащею струею.
Осень 1856
«Я вместо матери уже считаю стадо…»*
Я вместо матери уже считаю стадо,С отцом ходить в поля теперь моя отрада,Мы трудимся вдвоем. Я заставляю медьВесной душистою на пчельнике звенеть;С царицею своей, услыша звук тяжелый,Во страхе улететь хотят младые пчелы,Но, новой их семье готовя новый дом,Сильнее все в тазы мы кованые бьем,И вольные рои, испуганные нами,Меж зелени висят жужжащими гроздами.
Осень 1856
Иоганн Вольфганг Гете*
Бог и Баядера*
(Индийская легендa)
Магадев, земли владыка, К нам в шестой нисходит раз, Чтоб от мала до велика Самому изведать нас; Хочет в странствованье трудном Скорбь и радость испытать, Чтоб судьею правосудным Нас карать и награждать.Он, путником город обшедши усталым,Могучих проникнув, прислушавшись к малым,Выходит в предместье свой путь продолжать.
Вот стоит под воротами, В шелк и в кольца убрана, С насурмлекными бровями, Дева падшая одна. «Здравствуй, дева!» — «Гость, не в меру Честь в привете мне твоем!» «Кто же ты?» — «Я баядера, И любви ты видишь дом!»Гремучие бубны привычной рукою,Кружась, потрясает она над собоюИ, стан изгибая, обходит кругом.
И, ласкаясь, увлекает Незнакомца на порог: «Лишь войди, и засияет Эта хата как чертог; Ноги я твои омою, Дам приют от солнца стрел, Освежу и успокою, Ты устал и изомлел!»И мнимым страданьям она помогает,Бессмертный с улыбкою все примечает,Он чистую душу в упадшей прозрел.
Как с рабынею, сурово Обращается он с ней, Но она, откинув ковы, Все покорней и нежней, И невольно, в жажде вящей Унизительных услуг, Чует страсти настоящей Возрастающий недуг.Но ведатель глубей и высей вселенной,Пытуя, проводит ее постепенноЧрез негу, и страх, и терзания мук.
Он касается устами Расписных ее ланит — И нежданными слезами Лик наемницы облит; Пала ниц в сердечной боли, И не надо ей даров, И для пляски нету воли, И для речи нету слов.Но солнце заходит, и мрак наступает,Убранное ложе чету принимает,И ночь опустила над ними покров.
На заре, в волненье странном, Пробудившись ото сна, Гостя мертвым, бездыханным Видит с ужасом она. Плач напрасный! Крик бесплодный! Совершился рока суд, И брамины труп холодный К яме огненной несут.И слышит она погребальное пенье,И рвется, и делит толпу в исступленье…«Кто ты? Чего хочешь, безумная, тут?»
С воплем ринулась на землю Пред возлюбленным своим: «Я супруга прах объемлю, Я хочу погибнуть с ним! Красота ли неземная Станет пеплом и золой? Он был мой в лобзаньях рая, Он и в смерти будет мой!»Но стих раздается священного хора:«Несем мы к могиле, несем без разбораИ старость и юность с ее красотой!
Ты ж ученью Брамы веруй: Мужем не был он твоим, Ты зовешься баядерой И не связана ты с ним. Только женам овдовелым Честь сожженья суждена, Только тень идет за телом, А за мужем лишь жена.Раздайтеся, трубы, кимвалы, гремите,Вы в пламени юношу, боги, примите,Примите к себе от последнего сна!»
Так, ее страданья множа, Хор безжалостно поет, И на лютой смерти ложе, В ярый огнь, она падет; Но из пламенного зева Бог поднялся, невредим, И в его объятьях дева К небесам взлетает с ним.Раскаянье грешных любимо богами,Заблудших детей огневыми рукамиБлагие возносят к чертогам своим.
Август-сентябрь 1867
Коринфская невеста*
Из Афин в Коринф многоколонныйЮный гость приходит, незнаком, —Там когда-то житель благосклонныйХлеб и соль водил с его отцом; И детей они В их младые дниНарекли невестой с женихом.
Но какой для доброго приемаОт него потребуют цены?Он — дитя языческого дома,А они — недавно крещены! Где за веру спор, Там, как ветром сор,И любовь и дружба сметены!
Вся семья давно уж отдыхает,Только мать одна еще не спит,Благодушно гостя принимаетИ покой отвесть ему спешит; Лучшее вино Ею внесено,Хлебом стол и яствами покрыт.
И, простясь, ночник ему зажженныйСтавит мать, но ото веех тревогУж усталый он и полусонный,Без еды, не раздеваясь, лег, Как сквозь двери тьму Движется к немуСтранный гость бесшумно на порог.
Входит дева медленно и скромно,Вся покрыта белой пеленой:Вкруг косы ее, густой и темной,Блещет венчик черно-золотой. Юношу узрев, Стала, оробев,С приподнятой бледною рукой.
«Видно, в доме я уже чужая, —Так она со вздохом говорит, —Что вошла, о госте сем не зная,И теперь меня объемлет стыд; Спи ж спокойным сном На одре своем,Я уйду опять в мой темный скит!»
«Дева, стой, — воскликнул он, — со мноюПодожди до утренней поры!Вот, смотри, Церерой золотою,Вакхом вот посланные дары; А с тобой придет Молодой Эрот,Им же светлы игры и пиры!»
«Отступи, о юноша, я болеНепричастна радости земной;Шаг свершен родительскою волей:На одре болезни роковой Поклялася мать Небесам отдатьЖизнь мою, и юность, и покой!
И богов веселых рой родимыйНовой веры сила изгнала,И теперь царит один незримый,Одному распятому хвала! Агнцы боле тут Жертвой не падут,Но людские жертвы без числа!»
И ее он взвешивает речи:«Неужель теперь, в тиши ночной,С женихом не чаявшая встречи,То стоит невеста предо мной? О, отдайся ж мне, Будь моей вполне,Нас венчали клятвою двойной!»
«Мне не быть твоею, отрок милый,Ты мечты напрасной не лелей,Скоро буду взята я могилой,Ты ж сестре назначен уж моей; Но в блаженном сне Думай обо мне,Обо мне, когда ты будешь с ней!»
«Нет, да светит пламя сей лампадыНам Гимена факелом святым,И тебя для жизни, для отрадыУведу к пенатам я моим! Верь мне, друг, о верь, Мы вдвоем теперьБрачный пир нежданно совершим!»
И они меняются дарами:Цепь она спешит златую снять, —Чашу он с узорными краямиВ знак союза хочет ей отдать; Но она к нему: «Чаши не приму,Лишь волос твоих возьму я прядь!»
Полночь бьет — и взор доселе хладныйЗаблистал, лицо оживлено,И уста бесцветные пьют жадноС темной кровью схожее вино; Хлеба ж со стола Вовсе не взяла,Словно ей вкушать запрещено.
И фиал она ему подносит,Вместе с ней он ток багровый пьет,Но ее объятий как ни просит,Все она противится — и вот, Тяжко огорчен, Пал на ложе онИ в бессильной страсти слезы льет.
И она к нему, ласкаясь, села:«Жалко мучить мне тебя, но, ах,Моего когда коснешься тела,Неземной тебя охватит страх: Я как снег бледна, Я как лед хладна,Не согреюсь я в твоих руках!»
Но, кипящий жизненною силой,Он ее в объятья заключил:«Ты хотя бы вышла из могилы,Я б согрел тебя и оживил! О, каким вдвоем Мы горим огнем,Как тебя мой проникает пыл!»
Все тесней сближает их желанье,Уж она, припав к нему на грудь,Пьет его горячее дыханьеИ уж уст не может разомкнуть. Юноши любовь Ей согрела кровь,Но не бьется сердце в ней ничуть.
Между тем дозором поздним мимоЗа дверьми еще проходит мать,Слышит шум внутри необъяснимыйИ его старается понять: То любви недуг, Поцелуев звук,И еще, и снова, и опять!
И недвижно, притаив дыханье,Ждет она — сомнений боле нет —Вздохи, слезы, страсти лепетаньеИ восторга бешеного бред: «Скоро день — но вновь Нас сведет любовь!»«Завтра вновь!» — с лобзаньем был ответ.
Доле мать сдержать не может гнева,Ключ она свой тайный достает:«Разве есть такая в доме дева,Что себя пришельцам отдает?» Так возмущена, Входит в дверь она —И дитя родное узнает.
И, воспрянув, юноша с испугуХочет скрыть завесою окна,Покрывалом хочет скрыть подругу;Но, отбросив складки полотна, С ложа, вся пряма, Словно не сама,Медленно подъемлется она.
«Мать, о мать, нарочно ты ужелиОтравить мою приходишь ночь?С этой теплой ты меня постелиВ мрак и холод снова гонишь прочь? И с тебя ужель Мало и досель,Что свою ты схоронила дочь?
Но меня из тесноты могильнойНекий рок к живущим шлет назад,Ваших клиров пение бессильно,И попы напрасно мне кадят; Молодую страсть Никакая власть,Ни земля, ни гроб не охладят!
Этот отрок именем ВенерыБыл обещан мне от юных лет,Ты вотще во имя новой верыИзрекла неслыханный обет! Чтоб его принять, В небесах, о мать,В небесах такого бога нет!
Знай, что смерти роковая силаНе могла сковать мою любовь,Я нашла того, кого любила,И его я высосала кровь! И, покончив с ним, Я пойду к другим, —Я должна идти за жизнью вновь!
Милый гость, вдали родного краяОсужден ты чахнуть и завять,Цепь мою тебе передала я,Но волос твоих беру я прядь. Ты их видишь цвет? Завтра будешь сед,Русым там лишь явишься опять!
Мать, услышь последнее моленье,Прикажи костер воздвигнуть нам,Свободи меня из заточенья,Мир в огне дай любящим сердцам! Так из дыма тьмы В пламе, в искрах мыК нашим древним полетим богам!»
Август-сентябрь 1867
