Я, грек Зорба - Никос Казандзакис

25

Этот канун первого мая я никогда в жизни не забуду. Канатная дорога была готова, мачта, тросы и шкивы сверкали на утреннем солнце. гигантские стволы сосен громоздились на вершине горы, и рабочие ожидали той минуты, когда надо будет цеплять их к тросу и спускать в сторону моря.

На верхушке исходного столба на горе трепетало большое греческое знамя, другое реяло на верхушке нижнего столба, на берегу. Перед нашим сараем Зорба поставил бочонок вина. Рядом один из рабочих жарил на вертеле довольно жирного барана. После благословения и торжественного открытия приглашенные выпьют здесь по стаканчику и пожелают нам процветания.

Зорба к тому же взял клетку с попугаем и поставил ее на высокую скалу около первой мачты.

— Вроде как вижу его хозяйку, — пробормотал он, нежно поглядев на птицу. Достав из кармана горсть арахиса, он высыпал его попугаю.

На Зорбе была праздничная одежда: расстегнутая на шее белая рубашка, зеленый пиджак, серые брюки и красивые туфли на мягкой подошве. Кроме того он нафабрил усы, которые уже стали терять краску.

Старый грек бежал Принимать, наподобие знатного господина, других знатных господ, почетные гости прибывали, Зорба объяснял им устройство канатной дороги, доказывал, какую выгоду принесет она округе, уверяя всех, что это Богородица поделилась с ним знаниями, чтобы возвести великолепное сооружение.

— Это великий труд, — говорил он. — Нужно найти верный наклон, а это целая наука! Месяцами напрягал я мозги, иначе ничего не поделаешь. Для больших работ недостаточно человеческого разума, надо положиться на помощь Всевышнего. И вот Пресвятая Дева увидела, как я упорно тружусь, и сжалилась надо мной: «Бедняга Зорба, — сказала она, — чудесный парень, он делает это для пользы деревни, надо ему немного помочь». И, о чудо!.. Зорба остановился и трижды перекрестился.

— О чудо! Однажды ночью во сне мне предстала женщина в черном — это была Пресвятая Дева. Она держала в руках маленькую воздушную дорогу, не больше, чем эта. «Зорба, — говорит она мне, — я принесла тебе макет. Следуй этому наклону и прими мое благословение!» Сказав это, она исчезла. Тут я вдруг проснулся, побежал туда, где проводил свои опыты, и что я вижу? Шнур сам по себе принял правильный наклон! От него пахло ладаном — вот доказательство, что его коснулась рука Пресвятой Девы! Кондоманолио открыл было рот, чтобы задать вопрос, но в эту минуту на каменистой тропе появились пять монахов верхом на мулах. Шестой, неся огромный деревянный крест на плечах, бежал перед ними и кричал. Что он кричал? Этого мы еще не могли понять. Было слышно пение, монахи вздымали руки, крестились, из-под копыт сыпались искры. Пеший монах подошел к нам, истекая потом. Он поднял крест как можно выше и завопил:

— Христиане, чудо! Христиане, чудо! Святые отцы несут Пресвятую Деву Марию. На колени и поклоняйтесь ей!

Селяне в волнении подбежали — именитые и простые рабочие — и, крестясь, окружили монаха. Я стоял несколько в стороне. Зорба бросил на меня хитрый взгляд.

— Подойди и ты, хозяин, — сказал он мне, — послушай о чуде Пресвятой Девы!

Торопливо, сдавленным голосом монах начал рассказ:

— На колени, христиане, слушайте о божественном чуде! Позавчера дьявол высвободился из души проклятого Захария и надоумил его облить святой монастырь керосином. В полночь вспыхнуло пламя. Мы поспешно встали. Монастырь, галерея и кельи были в огне. Мы зазвонили в колокола, призывая на помощь Пресвятую Деву-мстительницу, и бросились с кувшинами и ведрами тушить пожар. К утру огонь унялся. Мы пошли к часовне, где висит ее чудотворная икона и, молясь, преклонили колена: «Дева-мстительница, направь свое копье и порази виновного!» Потом, собравшись во дворе, обнаружили, что нет Захария, Иуды. Раздались крики: «Это он нас поджег!» Отправившись на его поиски, мы искали в течение всего дня — ничего; искали всю ночь — ничего. И только сегодня на рассвете, снова зайдя в часовню, что же мы увидели, братья мои? Невиданное чудо! У подножия святой иконы лежит мертвый Захарий, а на острие копья Богородицы большая капля крови!

— Боже, сжалься над нами! — пробормотали в ужасе крестьяне.

— И что же самое ужасное, — продолжал монах, сглотнув, — когда мы наклонились к подлецу Захарию, чтобы его поднять, то раскрыли рты от удивления: Богородица сбрила ему волосы, усы и бороду — словно католическому кюре!

С большим трудом сдерживая смех, я повернулся к Зорбе:

— Бандит!

Но он, пяля глаза на монаха, с серьезным видом беспрерывно крестился, выказывая крайнее изумление.

— Как ты велик, Господь, как велик, и как замечательны дела твои! — шептал он. При этих словах подъехали другие монахи и сошли на землю. В руках отца кастеляна была икона; он взобрался на скалу и все, толкая друг друга, бросились наземь перед чудотворной. Позади толстый Дометиос с блюдом собирал пожертвования и брызгал розовой водой на крепкие крестьянские лбы. Вокруг него стояли трое монахов, распевавших гимны, их волосатые руки были сложены на толстых животах, по лицам текли крупные капли пота.

— Мы обойдем села Крита, — объявил толстый Дометиос, — чтобы верующие пали ниц перед Ее милостью и отдали свои приношения. Нам понадобятся деньги, много денег на восстановление святого монастыря…

— Толстобрюхие! — ворчал Зорба. — Они снова останутся в барыше.

Он подошел к игумену:

— Благочестивый игумен, все готово для церемонии. Да благословит Пресвятая Дева наш труд! Солнце уже высоко поднялось, не ощущалось ни малейшего дуновения ветерка, было очень жарко. Монахи разместились вокруг мачты, украшенной флагом. Широкими рукавами ряс они вытирали лбы, начав петь молитвы во славу «основания фирмы»:

«Господь всемогущий, возведи это творение на прочной скале, чтобы ни ветер, ни дождь не смогли его разрушить…»

Они окунули кропило в медную чашу и окропили все вокруг: людей, столбы, тросы, шкивы, Зорбу, меня, потом крестьян, рабочих и даже море. После чего с большой осторожностью, как больную женщину, они подняли икону и, установив ее рядом с попугаем, стали вокруг. С другой стороны расположились сельская знать, а посередине Зорба. Я же отошел к морю и стал ждать.

Испытывать было решено тремя бревнами, Святой Троицей. Впрочем, потом добавили четвертое — в знак признательности Богородице-мстительнице.

Монахи, селяне и рабочие перекрестились.

— Во имя Святой Троицы и Богородицы, — бормотали они. Зорба одним прыжком оказался около первой опоры. Он потянул за шнур и спустил флаг. Это был сигнал, ожидаемый рабочими наверху, на горе. Все присутствующие подались назад и уставились на вершину.

— Во имя Отца! — воскликнул игумен.

Невозможно описать, что тогда произошло. Разразилась настоящая катастрофа, присутствующие едва спаслись. Канатная дорога разом покачнулась. Сосна, которую рабочие подвесили к тросу, устремилась с дьявольской быстротой. Посыпались искры, громадные обломки дерева взметнулись в воздух и, когда через несколько секунд они упали вниз, не осталось ничего, кроме наполовину обгоревших кусков дерева.

Зорба украдкой взглянул на меня с видом побитой собаки. Монахи и селяне отпрянули, привязанные мулы встали на дыбы. Толстый Дометиос задыхался в изнеможении.

— Господи, сжалься надо мной! — шептал он в ужасе. Зорба поднял руку.

— Это ничего, — заверил он. — С первым бревном всегда так. Сейчас машина начнет обкатываться. Смотрите!

Он велел поднять флаг, снова отдал приказ и побежал прятаться.

— …и Сына! — возвестил игумен, слегка задрожавшим голосом. Подтолкнули второе бревно. Опоры задрожали, бревно набрало скорость. Оно прыгало, как дельфин, ринувшись прямо на нас. Однако далеко оно не спустилось, разбившись на мелкие кусочки примерно на полпути.

— Черт бы его побрал! — пробормотал Зорба, кусая усы. — Он еще неточен, этот проклятый наклон! — Он рванулся к опоре и со злостью опустил флажок для спуска третьего бревна. Монахи, укрывшиеся позади своих мулов, перекрестились. Именитые гости готовились в случае чего бежать.

— …и Святого Духа! — машинально пробормотал игумен, подобрав полы своей рясы. Третье бревно было огромно. Едва его отпустили, как раздался ужасный грохот.

— Ложитесь, несчастные! — заорал, удирая, Зорба. Монахи бросились на землю, крестьяне побежали со всех ног. Бревно подпрыгнуло и снова упало на трос, извергнувший сноп искр, и прежде, чем мы смогли что-нибудь разглядеть, оно пролетело через всю гору, берег и потонуло в пене далеко в море.

Столбы опасно дрожали. Некоторые покосились. Мулы удрали, оборвав привязь.

— Это не страшно! Это не страшно! — крикнул Зорба, выйдя из себя. — Теперь механизм обкатан, вперед! Он снова поднял флаг. Все чувствовали безнадежность и спешили увидеть конец.

— …и Богородицы-мстительницы! — бормотал на бегу игумен.