Семейные тайны - Кристин Сэлингер

— Ты сама решила заняться сексом, — напомнил ей Филипп. Он был оскорблен. — Я просто хотел побеседовать с тобой. И в пьяном виде ты оказалась гораздо разговорчивее, чем трезвая. Вот я и развязал тебе язык. — Он вовсе не считает себя виноватым. — Ты разговорилась.

— Развязал мне язык, — прошипела она, медленно поднимаясь на ноги.

— Я хотел знать, что ты за человек. Я имею на это право.

— Ты… ты заранее все обдумал. Решил, что явишься сюда и напоишь меня, чтобы влезть мне в душу.

— Ты мне небезразлична. — Он шагнул к ней, но она отшвырнула его руку.

— Не подходи. Я не настолько глупа, чтобы опять попасться на твои трюки.

— Ты мне небезразлична. И теперь я больше знаю о тебе, лучше тебя понимаю. Что же в этом плохого, Сибилл?

— Ты меня обманул.

— Может быть. — Он твердо взял ее за плечи, не позволяя ей вырваться. — Погоди, не дергайся. Ты росла в роскоши, получила хорошее воспитание, училась в элитных школах. Я рос в забвении и нищете. Тебя с детства окружали слуги, культурная среда. Моим окружением была улица. Ты презираешь меня за то, что до двенадцати лет я был беспризорником?

— Нет. При чем тут это?

— Меня тоже никто не любил, — продолжал Филипп. — До двенадцати лет. Так что мне знакомо и то и другое. Считаешь, я должен презирать тебя за то, что ты не знала любви близких?

— Я не намерена это обсуждать.

— Нет, так больше продолжаться не будет. Вот тебе мои чувства, Сибилл. — Он настойчиво прижался губами к ее губам, притянул к себе. — Может быть, я тоже не знаю, что с ними делать. Но они есть. Ты видела мои шрамы. Вот они, здесь. А теперь я увидел и твои.

Он вновь растревожил ее, лишил самообладания, пробудил желание. Положи она голову ему на плечо, он непременно обнял бы ее. Нужно только попросить. Но она не может.

— Я не нуждаюсь ни в чьей жалости.

— О, детка. — Он опять коснулся ее губ, на этот раз ласково. — Нуждаешься. И я восхищаюсь тобой, твоим мужеством. Ты не сломалась, не утратила свое «я», хотя к тому были все предпосылки.

— Вчера я выпила лишнего, — торопливо возразила Сибилл. — И потому изобразила своих родителей бесчувственными и неприятными людьми.

— Кто-нибудь из них хоть раз говорил, что любит тебя?

Сибилл вздохнула.

— В нашей семье не принято демонстрировать свои чувства. Не все семьи такие, как ваша. Не во всех семьях любовь и привязанность обязательно выражают словами и прикосновениями… — Она вдруг умолкла, услышав в своем голосе нотки панического оправдания. Что она защищает? — устало думала Сибилл. Кого? — Нет, родители никогда не говорили мне таких слов. И Глории тоже, насколько мне известно. Из чего любой приличный психотерапевт заключил бы, что дети в ответ на бездушную атмосферу чопорности и строгих запретов ударились в противоположные крайности. Глория пыталась добиться внимания вызывающим поведением, я — послушанием и похвальными достижениями. В представлении Глории секс ассоциировался с привязанностью и властью, и потому она воображала, будто ее желают и силой склоняют к близости авторитетные мужчины, включая ее приемного отца, а также отца родного. Я избегала сексуальной близости из страха быть отвергнутой и предпочла заняться изучением разных типов поведения, наблюдая за людьми со стороны, без риска для собственного душевного спокойствия. Я ясно выражаюсь?

— Вполне. Я бы сказал, что в данном случае ключевое слово «предпочтение». Она предпочла причинять людям страдания. А ты предпочла оградиться от страданий.

— Абсолютно верно.

— Но ты не сумела сохранить верность своему выбору. Рисковала душевным спокойствием, когда впустила в свою жизнь Сета. Рискуешь и сейчас, со мной. — Он коснулся ее щеки. — Я не хочу причинять тебе боль, Сибилл.

Этого уже не предотвратить, подумала она, но спорить не стала. Просто положила голову ему на плечо. И он обнял ее, не дожидаясь ее просьбы.

— Поживем — увидим, решила Сибилл.

ГЛАВА 20

«Страх, — писала Сибилл, — чувство, присущее всем людям. И мне, человеку, анализировать его так же сложно и трудно, как любое другое чувство, будь то любовь, ненависть, жадность или страсть. Эмоции, их причины и следствия, лежат вне моей компетенции. Я исследую модели поведения — узнаваемые формы человеческого подсознания, которые зачастую не имеют эмоциональных корней. Поведение столь же существенная категория, как и чувство, но оно легче поддается осмыслению.

Мне страшно.

Я одна в этой гостинице, взрослая женщина, умная, образованная, рассудительная, состоятельная. Тем не менее я боюсь снять трубку телефона на моем рабочем столе и позвонить матери.

Несколько дней назад я отказалась бы признать, что боюсь. Сочла бы, что мне просто не хочется. Возможно, решила бы, что я сознательно уклоняюсь от неприятного разговора. Несколько дней назад я стала бы убеждать себя, и убеждать настойчиво, что разговор с матерью по поводу Сета только внесет разлад в наши отношения и не даст никаких положительных результатов. А следовательно, звонить ей незачем.

Еще несколько дней назад я объяснила бы свои чувства к Сету стремлением исполнить свои моральный и семейный долг.

Несколько дней назад я отказалась бы признать и не признала бы, что завидую Куиннам, завидую непринужденности взаимоотношений, царящих в их шумной семье, где игнорируются порядок и дисциплина. Я согласилась бы, что стиль их поведения и оригинальная манера общения интересны, но никогда не признала бы, что тоже хочу вести себя подобным образом.

Разумеется, такая форма поведения мне недоступна. И я принимаю это как должное.

Еще несколько дней назад я пыталась отрицать, что испытываю к Филиппу глубокое сильное чувство. Любовь, говорила я себе, не зарождается так быстро, не развивается столь интенсивно. Это обычная симпатия, влечение, пусть даже похоть, но никак не любовь. Неприятный факт легче опровергнуть, чем честно признать. Я боюсь любви, боюсь того, что она требует взамен, отнимает. И еще больше я боюсь безответной любви.

И все же я вынуждена смириться с существующим положением вещей. Я в полной мере отдаю себе отчет в том, что моя связь с Филиппом не будет длиться вечно. Мы оба взрослые люди. Каждый сделал свой выбор, каждый нашел свой путь. У него своя жизнь, свои потребности, у меня — свои. Я могу только благодарить судьбу за то, что наши пути однажды пересеклись. Я узнала очень многое за время нашего непродолжительного знакомства. Прежде всего, я многое узнала о самой себе.

Такой, как раньше, я теперь уже никогда не буду. И не желаю быть.

Но чтобы закрепить в себе произошедшие изменения, утвердиться в собственных глазах, необходимо предпринять определенные действия.

Хорошо, что свои размышления я излагаю в письменном виде. Это помогает лучше разобраться в себе, даже если в моих рассуждениях нет логики и здравого смысла.

Только что из Балтимора позвонил Филипп. Голос у него был усталый, но взволнованный. Он встречался со своим адвокатом по вопросу выплаты страховки в связи со смертью его отца. Страховая компания на протяжении многих месяцев отказывалась удовлетворить их требования, проведя собственное расследование по факту гибели профессора Куинна и заявив, что тот покончил жизнь самоубийством. Братья Куинны упорно добивались справедливости, хотя сопряженные с этим материальные издержки не лучшим образом отразились на их финансовом положении, учитывая, что им теперь приходится обеспечивать Сета и развивать собственный бизнес.

Пожалуй, до сегодняшнего дня я не сознавала, сколь важна для них победа в борьбе со страховой компанией. И вовсе не из-за денег, как я первоначально предполагала. Они стремились смыть всякую тень позора с имени своего отца. Я не считаю, что самоубийство — это всегда проявление трусости. Некогда я тоже подумывала о самоубийстве. Написала прощальное письмо, приобрела необходимые таблетки. Но тогда мне едва исполнилось шестнадцать, я была юна и глупа. Естественно, я разорвала письмо, выбросила таблетки и рассталась с мыслью о самоубийстве.

Своим неблаговидным поступком я оскорбила бы родителей, поставила бы их в неудобное положение.

Горько звучит, правда? Я и не подозревала, что во мне скопилось столько злобы.

Однако, по мнению Куиннов, самоубийство — это акт малодушия. Они изначально даже мысли не допускали и другим запрещали думать, будто человек, которого они так сильно любили, способен на такой непростительно эгоистичный шаг. Теперь, похоже, они выиграли это сражение.

Страховая компания согласилась выплатить им денежную компенсацию. Филипп полагает, что решающую роль в этом сыграло мое заявление. Возможно, он прав. Куинны не приемлют компромиссов. Вероятно, они так запрограммированы генетически. Все или ничего, как выражается Филипп. Он и его адвокат убеждены, что в скором времени они получат «все». И я искренне рада за них.