Элегантность - Кэтлин Тессаро

Она наконец находит то, что искала, и теперь, сложив руки на столе, устремляет на меня внимательный взгляд.

Я сижу ни жива ни мертва. Интересно, куда обычно ездят люди на пасхальные каникулы? На Каймановы острова? На горнолыжные курорты? Она продолжает смотреть на меня, моргая. Я тоже тупо смотрю на нее и прямо слышу, как тикают часы.

– О, нет… Нет, в этот раз я никуда не ездила… Просто я-я… Ну знаете, какие мы, итальянцы! Несколько солнечных дней, и мы уже коричневые!

Я издаю глупый смешок, и она, улыбнувшись, немедленно переходит к своему стандартному наступлению.

– Ну что ж, это замечательно. А теперь скажите мне, Луиза, что привело вас к мысли о том, что вы сможете стать частью нашего рабочего коллектива?

К счастью, к этому вопросу я подготовилась. Вздохнув поглубже, отвечаю:

– Видите ли, Шарлотта, думаю, основной причиной здесь стало мое страстное отношение к искусству… – И я продолжаю сражать ее своим энтузиазмом, пока не приходит мистер Брукс.

Мало-помалу дела пошли не так уж плохо, как я ожидала, хотя после того как мисс Торни представила меня ему как женщину «разносторонне образованную», у нас случилось несколько скользких моментов, когда он попросил меня поговорить на итальянском (которого я совсем не знаю) и поделился историями из своей студенческой юности, проведенной во Флоренции (в которой я никогда не бывала). Тем не менее, мое неведение в этих вопросах как-то ускользнуло от него – видимо, перед ним стояла другая задача. И несмотря на то что я нервозно хихикала всякий раз, когда он обращался ко мне, мне, похоже, все-таки удалось ему понравиться.

– Видите ли, мисс Канова, наше заведение весьма и весьма солидное. – Он выговаривает мою фамилию столь старательно, что я с трудом узнаю ее на слух. – Мы широко известны во всем мире, и я думаю, нашим успехам во многом обязаны правильному подбору персонала. – Он энергично жмет мою руку. – Я просто уверен, что мы с вами еще обязательно увидимся.

Я покидаю здание как можно поспешнее – пока он не успел вспомнить еще какую-нибудь малоизвестную художественную коллекцию или уединенное кафе во Флоренции, которые, по его мнению, несомненно, должны быть мне знакомы.

Выйдя на крыльцо, я останавливаюсь, чтобы облегченно отдышаться, и вдруг ко мне подходит красивый парень.

– Извините, у вас нет зажигалки?

Я настолько потрясена, что просто тупо смотрю на него и, как завороженная, повторяю:

– Зажигалки? – Как будто он изъясняется на каком-то зашифрованном языке.

– Да. Ну, знаете… чтобы сигарету прикурить.

– Ах, зажигалки! – Мой мозг наконец приходит в движение. – Ну конечно! Подождите секундочку, сейчас посмотрю.

Долго роюсь в сумке, потом все же нахожу на дне помятый спичечный коробок, довольно причудливо оформленный, который прихватила в свое время в «Ритце». Пытаюсь зажечь для него спичку и вдруг со смущением замечаю, что руки мои отчаянно трясутся.

Я все-таки зажигаю одну спичку и дрожащими руками тычу ее ему почти в лицо.

– Извините. Надеюсь, я не очень вас побеспокоил. – Он осторожно берет меня за запястье, прежде чем наклониться.

– Нет, нет. Это вы меня извините. Я только что проходила собеседование и пока еще немного не в себе, – смущенно признаюсь я.

Он улыбается.

– Тогда позвольте тоже угостить вас. – Протягивает мне пачку сигарет. – Может, нужно?

Я пребываю в нерешительности.

– Да я в общем-то не курю.

Он кивает.

– Ну и правильно. Дурная привычка. И такая некрасивая.

Я наблюдаю, как он долго с удовольствием затягивается, потом говорю:

– Впрочем, может, одна не повредит.

Он прикуривает для меня сигарету, и мы стоим курим. На часах всего половина первого, а у меня такое впечатление, будто прошел целый насыщенный событиями день.

– Ну и как оно прошло? – спрашивает он, прислонившись спиной к афише «Лебединого озера».

Я стою, улыбаясь на теплом солнышке, и вдруг понимаю, что красивее мужчины, наверное, в жизни не видела. Стройный и не очень высокий, он одарен от природы буйной шевелюрой густых темных волос и еще более темными, почти черными огромными глазами. Когда он улыбается, его губы растягиваются в веселой оптимистичной улыбке, озорной и добродушной одновременно.

До меня вдруг доходит, что я неприлично глазею на него.

– Извините. Вы что-то спросили?

– Работа… Как вы думаете, вас возьмут?

Я качаю головой.

– Понятия не имею. Трудно что-либо сказать. А вы работаете здесь?

– Только летом. Я пианист. Моя сестра работает здесь, и ей удалось пристроить меня на репетиции Королевского балета. С осени я буду учиться в Париже, а для этого нужны приличные деньги.

– Боже! Королевский балет, Париж!.. Вот это жизнь!

Он улыбается и вдруг смущается.

– Я везучий. А вы были в Париже? – Он вдруг быстро меняет тему. – Это мой самый любимый город в мире! Можете считать, что не видели жизни, если не погуляли по бульвару Сен-Жермен, не попили шампанского и не выкурили сигаретки в одной из тамошних кафешек.

Я смеюсь.

– Я была в Париже, но до бульвара у меня почему-то не дошло.

– Тогда вам нужно поехать туда еще раз.

Мы смотрим друг другу в глаза, и я чувствую, что краснею.

– А вам нравится балет? – спрашивает он.

– Я люблю балет. Во всяком случае, раньше любила, много лет назад. Только вот уже тысячу лет там не была.

– Вот. – Он опускает руку в задний карман и достает оттуда билет. – Не знаю, свободен ли у вас сегодня остаток дня, но это билет на генеральный прогон «Лебединого озера», который в настоящий момент уже начался. Мне дают билеты, а я вечно вспоминаю о них, когда уже слишком поздно. Кстати сказать, – он смотрит на часы, – я должен был явиться на репетицию пять минут назад.

– Вы так добры… – говорю я, запинаясь, застигнутая врасплох его щедростью.

Он затаптывает окурок и поворачивается, чтобы идти.

– Приятно провести время! А кто знает, может быть, вас возьмут на эту работу, и я буду видеть вас чаще.

С этими словами он уходит.

Я делаю еще одну затяжку. Нет, день сегодня складывается явно необычно, особенно если учесть, что начался он с такой катастрофы.

В планах у меня было вернуться поскорее домой и прятаться до вечера. Снова смотрю на зажатый в руке билет.

Прошло много лет с тех пор, как я в последний раз была на балете. Если точно, восемнадцать. В то лето я перестала танцевать. В то самое лето, когда моя мать попыталась покончить с собой.

В тот год меня пригласили участвовать в балетном конкурсе, но в назначенный день я не явилась. Я считала, что мне и без того есть чем заняться – ухаживать за матерью.

Возможно, я боялась потерпеть поражение. А может быть, я просто хотела быть нормальным подростком и не заниматься профессиональной карьерой в столь раннем возрасте. Это мать мечтала, чтобы я стала балериной. Но после того лета ее желание потеряло всякий смысл.