Пламя любви - Барбара Картленд

И все же, если быть откровенной с самой собой, она не могла не признать, что Майкл резко отличается от человека, составлявшего всю ее жизнь на протяжении этих семи лет. Сама не зная, как и почему, она была совершенно уверена: любовь Майкла не подвластна ни времени, ни переменам — его любовь будет длиться вечно.

Он мало говорил, но она видела без слов, что он полностью, абсолютно принадлежит ей. Однако были в его характере и глубины, которых она не понимала.

Что он ответит, если она расскажет ему о Лайонеле?

«Разумеется, поймет! — думала она. — Мама ошибается — она не понимает, что наша жизнь вместе может быть основана только на откровенности!»

Весь вечер она размышляла об этом, но ни к какому решению так и не пришла.

После ужина мать поднялась наверх. Ее все еще мучила простуда; и няня, хлопоча вокруг нее, «как наседка», по выражению Моны, настояла на том, чтобы миссис Вейл выпила стакан молока и две таблетки аспирина и легла в постель.

— Что бы ты ни говорила, а я завтра выйду на улицу! — пригрозила миссис Вейл; но няня настояла на своем, и в половине девятого мать пожелала дочери доброй ночи.

Мона осталась одна в гостиной, перед камином. Стояла тишина; лишь тиканье дедовских часов да треск поленьев в огне нарушали молчание. Но ум Моны не знал покоя. Она все билась над своим вопросом — и не могла его разрешить.

Ни на секунду не удавалось ей ни забыть, ни отвлечься.

Наконец, почувствовав, что больше не выдержит, она вскочила на ноги. Накинула пальто, натянула ботинки и отправилась в путь через поля.

Этой ночью мороза не было; луну затянуло облаками, в холодном ветре чувствовалась близость дождя. Мона шла, сама не зная, чего больше боится — идти вперед или вернуться назад.

Впереди выросла темная громада Коббл-Парка, и Мона замедлила шаг. Она не знала, что скажет Майклу, но какая-то сила властно влекла ее вперед.

Она позвонила. За дверью послышались шаркающие шаги Бейтса. «Должно быть, я сошла с ума, — думала Мона. — Неужто я готова по собственной воле, вопреки совету матери, уничтожить для себя последнюю возможность счастья? Если я потеряю Майкла, — думала она, — у меня ничего не останется».

Вдруг ей представились годы без него — годы одиночества, безрадостного увядания и старения, без семьи, без детей, без тепла любви…

Может быть, повернуться и бежать, пока не поздно? Искушение было сильно… но в этот миг Бейтс отворил дверь, и она вошла.

— Майор в библиотеке, миледи.

— Один?

— Думаю, да, миледи. Миссис Уиндлшем слушает радио. Сегодня передают оперу, а майор их терпеть не может.

— Я тоже, — улыбнулась Мона. — Спасибо, Бейтс, я пойду к нему.

Мона открыла дверь в библиотеку и увидела, что Майкл сидит за столом. Он удивленно обернулся и, увидев ее, с радостным возгласом поднялся на ноги.

— Мона! Как я рад тебя видеть! Почему ты не предупредила, что собираешься ко мне? Я бы за тобой заехал.

— Мне хотелось пройтись.

— Входи же, садись! Ты, наверное, замерзла.

Он помог Моне снять пальто. Она остановилась, чтобы пригладить волосы перед большим зеркалом в позолоченной раме над каминной полкой.

— Ты просто красавица! — сказал Майкл. — Когда ты вошла, я как раз думал о тебе.

— А я думала о тебе, Майкл. Поэтому и пришла. Мне хотелось тебя увидеть. Я… я хочу кое-что тебе сказать.

На этих словах голос ее дрогнул, и, вдруг оробев, словно испугавшись чего-то, она опустила глаза под его взглядом.

Майкл обнял ее; в голосе его зазвучало такое торжество, какого она никогда еще не слышала.

— Так ты решилась! — радостно воскликнул он. — Милая моя, не говори ничего, я и так знаю, что ты скажешь!

Он прижал ее к себе так крепко, что Мона ощутила, как бьется его сердце. Прикоснулся губами к ее губам — вначале нежно, затем поцелуй стал более властным, требовательным.

Он захватил ее врасплох; Мона попыталась было вырваться, но тут же обмякла в его руках.

Она не могла ему возразить, не могла объяснить, что он ошибся, — могла лишь подчиняться его поцелуям, а затем и отвечать на них, ибо касания его губ зажгли в ней пламя, страстно рвущееся к нему…

Мону охватило блаженство, равного которому она никогда не испытывала: казалось, весь мир преобразился и засиял, казалось, незримый хор ангельских голосов воспевает и прославляет их любовь…

Наконец он отпустил ее. Она отступила на шаг — растрепанная, раскрасневшаяся, прижав руки к пылающим щекам, потрясенная и счастливая.

— Милая! Милая моя! — проговорил Майкл и снова потянулся к ней.

Она вытянула руки, чтобы его остановить, он поймал их и поцеловал каждую ладонь, а потом — каждый палец в отдельности.

— Я люблю тебя!

— И я люблю тебя, Майкл! — вырвалось у Моны.

— Если бы ты знала, что значат для меня эти твои слова! — хриплым от волнения голосом проговорил он. — Я не верил, что когда-нибудь их услышу! Ты всегда казалась мне такой прекрасной, такой… сказочной — как такая королева может полюбить деревенского парня вроде меня?

— Не говори так, это неправда!

— Ошибаешься. Рядом с тобой я всегда чувствовал себя как нищий рядом с принцессой. Не верил, что ты когда-нибудь обратишь на меня внимание, хотя сам полюбил тебя еще в школе. Ты будешь смеяться, но еще совсем мальчишкой я мечтал о тебе.

— О Майкл! А я тебя так обижала!

— Да уж, ты мне не давала пощады! — с широкой улыбкой отозвался Майкл. — Порой доводила меня почти до слез. Но и самые злые шутки от тебя мне были стократ дороже улыбок других девушек. Видишь ли, я тебя обожал. Для меня все, что ты делала, было прекрасно, удивительно. Я знал: моя королева не может поступить дурно.

— О Майкл!

Мона вспомнила, зачем пришла. Пальцы ее судорожно сжали его руку. «Я должна собраться с духом и рассказать ему! Должна!»

Он усадил ее на диван и сел рядом — плечо к плечу, щека к щеке.

— Теперь, — начал он нежно, — когда исполнились все мои мечты, можно поговорить о нашем будущем. Знаешь, где-то в глубине души я всегда знал, что это случится. Я верил, что ты предназначена мне судьбой. Даже когда все пошло не так, когда ты вышла за другого, я не терял надежды.

— Но, Майкл, ведь ты никогда и ничего мне не говорил!

— Боялся сказать. Мне это казалось дерзостью, почти кощунством — предложить этой прекрасной женщине, которую я боготворил, разделить со мной мою серую скучную жизнь.

— Вот глупый! — нежно проговорила Мона.

Она все яснее понимала, что так и не сможет начать свою исповедь.

«Как, — думала она в отчаянии, — как ему признаться, когда он говорит мне такое?»