Шакал (ЛП) - Уорд Дж. Р.

В то время, когда тело его ребенка оставалось где-то здесь.

Это все его вина. Будь он сильнее, он смог бы уберечь свое дитя от подобной жизни. От этих страданий. От смерти от рук мамэн, которая воплощала всю суть зла.

Если бы только он боролся отчаяннее.

Если бы только тело не возбуждалось против его воли.

Если бы только…

Когда раздался грохот обвалов, он направился к покоям Надзирателя, держа дротики наготове на случай, если существо на него нападет. Но вместо того, чтобы вернуться туда, где он был, Шак направился в неотремонтированную часть, где плитка под ногами отсутствовала, а вместе с ней и отделка стен.

Перед ним раскинулся голый тоннель, и Шак силой мысли зажег в нем свечи.

Приближаясь к Стене, он затаил дыхание.

Ничего лишнего. Ничего нового в том, что было высечено в черной скале, с тех пор как он привел сюда Никс… не то чтобы на это было время.

Думая о Никс, он ощутил такую тоску, казалось, что кто-то сжал его сердце в кулаке.

Но если его ребенку придется провести здесь вечность — живым или мертвым — он повторит его судьбу. Некоторые долги не возвратить, и он стал проклятием для своего потомства еще до того, как его ребенок появился на свет.

Это можно исправить лишь жертвой, достойной проклятия.

Он посмотрел на имя, которое искала здесь Никс, имя женщины, что была ее сестрой… имя бедствия, что стало источником всех его страданий. Перефразируя Лукана, да упокоится он сам с миром, судьба действительно оказалась редкостной сукой.

Как они могли оказаться одним и тем же существом, сестра Никс и его мучитель?

Да и какое это имело значение.

— Где тело? — прорычал Шак Стене. — Что ты сделала с телом моего ребенка?

Глава 40

Свет был настолько ярким, что Никс знала: она вырубилась, и рассвет уже нашел ее, словно хищник, нагнавший добычу и готовый забрать свою жертву.

Так ярко. Ее глаза горели, хотя веки были закрыты, поэтому она провела рукой по лицу.

Ей следовало приложить больше усилий, чтобы вернуться домой. Но, как и в случае с большинством решений, если ты не решаешь сама, это делают за тебя. Она хотела всего минутку отдохнуть и перевести дыхание…

Хлюп, хлюп… хлюп…

Звучало так, словно к ней приближались мокрые кухонные мочалки. А потом пара обуви появилась прямо у ее головы.

— Где болит?

Этот голос… этот мужской голос. Никс подняла голову… или, по крайней мере, попыталась. Все ее тело болело, а шея невероятно затекла, так что она не особо продвинулась в своих попытках.

— Я могу тебя переместить? Или у тебя сломан позвоночник?

— Не сломан… — хрипло прошептала она. Потому что это все ей, должно быть, снилось.

Ее дедушка просто не мог быть здесь, возникнув из ниоткуда, появившись в тот момент, когда рассвет своим прекрасным теплом собирался предъявить права на ее тело.

— Это ты? — выдохнула она.

Ее дедушка — или его воплощение в ее мыслях — поднял ее, просунув одну руку ей под колени, а другую — за плечи. Пока он нес ее по илистой земле, она чувствовала его знакомый запах — смесь табака и кедровых досок, этот аромат принес с собой осознание, что все происходит на самом деле. Он был настоящим.

Заставив взгляд сфокусироваться, Никс увидела его морщинистое лицо, седые волосы, плечи и рабочую рубашку. Внезапно она ощутила полный упадок сил, и слезы потекли по щекам.

— Это действительно ты, — выдохнула Никс.

Он, с другой стороны, оставался совершенно спокойным, как всегда, его внимание было сосредоточено на чем-то впереди, на чем-то, к чему он шел.

Так что да, он действительно нашел ее, где бы она ни была.

— Ты можешь стоять? — спросил он.

— Да. — Она не хотела разочаровать его или показаться слабой. — Я могу стоять.

Старые привычки живучи и все такое. Она всегда стремилась оправдывать его ожидания. Однако проблема заключалась в ее ноге и ботинке, полном крови. Она умудрилась пораниться, хотя не могла вспомнить, когда именно. Во время взрыва? Или когда на нее рухнула Надзиратель, а вокруг них падали камни.

О Боже… Жанель была мертва.

— Сюда, машина, — объявил ее дедушка. — Мне придется поставить тебя.

— Ладно. — Никс шмыгнула носом и вытерла лицо рукавом тюремной робы. — Хорошо.

Когда он опустил ее на землю, Никс покачнулась, и ей пришлось поднять больную ногу. Готовая к тому, что дед оставит ее самостоятельно разбираться с равновесием, она была удивлена, что он придержал ее за руку, открывая заднюю дверь… «Вольво».

Никс расплакалась при виде универсала. Он напомнил обо всем, что было раньше… как было прежде и уже никогда не будет снова.

— Забирайся внутрь, — сказал ее дедушка.

Никс не могла пошевелиться. Не могла говорить. Она сделала пару прыжков на ноге, чтобы осмотреть переднюю часть фургона. Капот был неровным и скреплен эластичными тросами, но дедушка, очевидно, реанимировал двигатель. Как долго ее не было? Она думала, что дня два… максимум три.

— Можешь садиться, — сказал ее дедушка.

— Ты его починил.

— Ну, часть повреждений я устранил. Еще многое нужно сделать, прежде чем вернуть ей должный вид…

Несмотря на наручники, Никс протянула руку и сжала его предплечье. Встречая его взгляд, она хотела обнять дедушку, но знала, что этому не бывать… и не из-за того, что все так произошло.

Однако были и другие способы сблизиться.

— Ты был прав, — хрипло сказала она. — Жанель была виновна. Мне так жаль…

Ее дед покачал головой и отвернулся, его морщинистое лицо раскраснелось. Как будто там, в глубине души, он испытывал те же эмоции, что и она.

— Ложись поперек сиденья, если не можешь сесть. Солнце на подходе…

— Я ошибалась. Мне так жаль…

— Залезай…

— Нет, — резко ответила Никс. — Мы поговорим об этом. Жанель была виновна. Она убила того старика. Она заслужила… свой приговор. Я ошибалась в том, когда думала, что ты сдал ее, и я прошу прощения. Я думала… что ж, это уже не имеет значения.

Старые глаза ее деда скользнули к горизонту, за которым вспыхнуло едва уловимое, смертоносное сияние.

— Твоя сестра всегда была такой.

— Теперь я это знаю.

Через мгновение он сосредоточился на ней.

— Значит, ты ее видела?

Никс прокашлялась.

— Нет. Она умерла задолго до того, как я приехала.

***

Обратный путь к ферме занял почти полчаса, и Никс попыталась найти опору в знакомом участке шоссе. В невысокой горной цепи. В маленьком городке, где они проехали мимо местной железнодорожной станции Суноко, магазина для садоводства и закусочной.

Но это была чужая земля. Она с трудом читала вывески на заправках и воспринимала их значение.

Когда ее дедушка, наконец, свернул на длинную подъездную дорогу к ферме, Никс обессиленно привалилась к спинке заднего сиденья. Дом в свете молочно-белых фар — одна из которых мигала, как будто вот-вот погаснет — выглядел как и всегда. Знакомое крыльцо, ряды окон, крыша и дымоход…

Никс сказала себе, что это ее дом. Но в глубине души… она ничего не почувствовала. Насколько она знала все детали, настолько же этот дом сейчас казался чужим, а ее воспоминания было невозможно связать воедино.

Скрипнули тормоза «Вольво», и дедушка поставил рычаг в режим парковки. Когда он вышел, она возилась с дверной ручкой. Пальцы совсем ее не слушались.

Дедушка открыл ей дверь. И предложил свою руку.

— Давай я тебе помогу.

— Я в порядке.

Ну да, черта с два. Ее голос был таким тихим, что она сама едва могла его слышать.

Дедушка все равно взял ее за руку, и Никс облокотилась на него, чтобы выбраться с заднего сиденья. Покачнувшись на ногах, она взглянула на переднюю часть машины.

— Ты так быстро ее починил?

— Тебя не было три дня.

Никс повернула к нему голову… и выругалась, когда укол боли пронзил ее позвоночник.

— Казалось, что дольше.