Дождь: Рассказы китайских писателей 20 – 30-х годов - Мао Дунь

Несколько дней подряд ее можно было встретить на многолюдных шанхайских проспектах среди мужчин в остроносых ботинках и шелковых кашне и женщин в широких брюках. Наконец она очутилась на какой-то сравнительно тихой улице и остановилась у ворот дома, окруженного черной бамбуковой оградой. На ограде с трудом можно было различить несколько поблекших от времени иероглифов: «Театральное общество „Луна“».

За воротами никого не было, и Мэн-кэ осмелилась войти во двор. При ее появлении в прихожей дома из-за конторки, огороженной медной сеткой, показалось плоское лицо:

— Эй, ты по какому делу?

Вслед за плоским лицом высунулась голова парня — судя по внешнему виду, слуги или шофера. Несколько мгновений он бессмысленно смотрел на посетительницу, затем хлопнул плосколицего по плечу.

Мэн-кз подошла к доске, висевшей па медной сетке, где был указан порядок получения жалованья актерами.

— Моя фамилия Линь. — Она опустила руку в карман. — К сожалению, забыла визитную карточку…

— Кого тебе надо?

— Господина Чжана? Или, может быть, господина Гуна? — вмешался парень, желая ей помочь.

— Мне бы хотелось повидаться с вашим директором…

— Ха! С директором? По утрам его не бывает.

— А… когда можно…

— Ты с ним знакома?

— Нет!

— Ха-ха… — Парень снова осклабился. — Приходи завтра.

— В первой половине дня?…

— Один бог знает, будет ли в это время директор.

— Кто еще у вас тут главный? Я хотела бы поговорить…

— А ты по какому делу?

— Извините, моя фамилия Линь.

— Ха-ха, — теперь плосколицый расплылся в улыбке, от глаз его остались только узенькие щелки. — А-бао, доложи господину Чжану, с ним желает повидаться барышня Линь.

На последних словах он сделал ударение, сверкнув при этом желтоватыми белками прищуренных глаз и смерил Мэн-кэ циничным взглядом.

Через минуту парень вбежал в прихожую:

— Пожалуйста, барышня!

Улыбаясь во весь рот, он повел девушку в дом.

В приемной на тахте, покрытой парчой, полулежал молодой человек в темно-зеленом шерстяном костюме иностранного покроя и лениво разглядывал стоявшие на подоконнике цветы. Услышав скрип двери, он встал, сохранив непринужденную позу, стряхнул в пепельницу пепел от сигареты и шагнул навстречу посетительнице. Слегка согнувшись и наклонив голову, вкрадчивым голосом произнес:

— А-а, барышня Линь, садитесь, пожалуйста!

— Право, я так бесцеремонна, но у меня…

— Пустяки! Правда, директора нет, но если у вас важное дело, можем поговорить.

С этими словами он протянул Мэн-кэ визитную карточку, на которой значилось: «Чжан Шоу-чэнь, уроженец провинции Цзянсу, режиссер театра и кино, специалист по американской драматургии».

Мэн-кэ кивнула головой.

— Простите, я забыла свою визитную карточку. Меня зовут Линь Лан.

— О, это не имеет значения! Пожалуйста, садитесь! Я полагаю, вы пришли по делу, барышня Линь? Может быть, у вас есть замечания по недавно поставленной нами пьесе «Веер молодой госпожи»? Или вы нашли неудачные места в фильме «Праздничная ночь в Шанхае»? Прошу, говорите, не стесняйтесь! Если вы посоветуете что-нибудь ценное для нашей фирмы или для меня лично, мы с удовольствием примем ваше предложение.

Мэн-кэ широко раскрытыми глазами смотрела на этого человека, на его гладко выбритое лицо, чувственные ноздри, пунцовые губы, за которыми сверкали два ряда ровных, белоснежных зубов. Молодой человек играл цепочкой от часов, висевшей на груди. С каким вкусом у него был подобран галстук!

Мэн-кэ не могла оторвать глаз от своего собеседника, словно чего-то ожидая от него. Он сказал ей несколько комплиментов, но она ничего не слышала, лишь видела устремленный на нее взгляд и чувствовала, что он ждет, когда она заговорит. Тогда она поведала ему о надеждах, с которыми шла сюда. Рассказ свой она повела издалека, но потом, набравшись смелости, произнесла:

— Сейчас я, конечно, не сумею объяснить вам всего… Но впоследствии вы поймете мои побуждения. Я уверена, вы не разочаруетесь во мне…

Молодой режиссер был изумлен. Разумеется, он мог обещать все, что угодно, девушке, которая так страстно желает стать актрисой, однако задал ей множество вопросов. Он расспрашивал о ее семье, о материальном положении… и в конце концов попросил ее исполнить просьбу не из приятных; откинуть со лба волосы, чтобы виден был ее высокий лоб и крохотные мочки ушей. Она все исполнила, но расстроилась.

И все же режиссер оказал ей теплый прием. Он восхищался ею, хвалил за смелость и настойчивость, ободрял, давая понять, что может сделать ее кинозвездой Шанхая. Пусть она непременно зайдет завтра: он познакомит ее с директором — господином Ши Санем.

На прощание Чжан Шоу-чэнь протянул ей холеную руку и с улыбкой проводил до гостиной.

Плосколицый, тоже улыбаясь, отворил перед нею стеклянную дверь:

— Проходите, пожалуйста, барышня Линь!

Мэн-кэ вышла и торопливо зашагала прочь, не смея оглянуться на черную бамбуковую ограду. В душе ее все перепуталось, она была обижена, напугана, подавлена всем только что пережитым. Ее охватила слабость. На улице было пустынно, ни людей, ни автомобилей, лишь мимо прошли несколько рабочих с бамбуковыми корзинками. Выбиваясь из сил, Мэн-кэ брела, словно пьяная, стараясь держаться в тени деревьев. В конце улицы ей удалось нанять рикшу. Сидя в коляске, она вдруг подумала: «А почему бы мне не занять денег у тетки?» Но самолюбие и гордость тотчас заставили ее отогнать эту мысль. Коляска свернула в узкий переулок, где жила Мэн-кэ.

Ночью Мэн-кэ не спалось. Девушка приподнялась на деревянной кровати и быстрым движением соскочила на пол. Она подошла к туалетному столику и принялась осторожно расчесывать волосы. Увидев в зеркале свои тонкие нежные руки, погладила себя по груди. В этот момент ею