Возвращение - смерть - Елена Юрская

- Слушаюсь шеф, - улыбнулся водила, проходивший по этому делу чуть не первым подозреваемым.

К родному учреждению обе машины подъехали одновременно. Чтобы участники процесса не перекусали друг друга перед очной ставкой Максим и Тошкин провели их к кабинету главного по разным лестницам. Лицо Чаплинского было абсолютно желтым, губы Татьяны Ивановны абсолютно синими, если бы смешать эти цвета в поцелуе, получился бы шарик для ослика Иа.

- Виктор Геннадьевич, мы все привезли. У вас или у меня в кабинете? спросил Тошкин.

- Милости прошу, милости прошу. Проходите, присаживайтесь, как говорится. Сейчас чайку с бутербродами, - при этих словах Тошкин судорожно сглотнул слюну.

- Татьяна Ивановна, если не ошибаюсь, Наум Леонидович, очень приятно городской прокурор Виктор Геннадьевич Стойко, здесь варяг, но уже свой. Очень хорошо, что именно мне придется уладить вашу мелкую неприятность. И вы, ребятки, не стойте. Не стойте.

Виктор Геннадьевич так увлекся своей сытой суетой, что забыл сосчитать количество сидячих мест в его просторном кабинете. А потому Тошкин и Максим как породистые лошадки переминались с ноги на ногу.

- Ну вот, - Виктор Геннадьевич сел за свой массивный дубовый стол и сразу стал серьезным. - Ну вот Татьяна Ивановна, вы совершенно напрасно подозреваете в нелепых происшествиях своего старого друга Наума Леонидовича. Даю вам честное прокурорское слово, что он ни в чем не виноват. Ни в чем. Согласны?

- Да, - Татьяна Ивановна сухо кивнула и расправила плечи. По опыту недавней сцены на улице Тошкин знал, что сейчас прокурор поимеет удовольствие от милой семейной перепалки.

- А ваш сын, ваш, видимо, общий сын, имеет некоторые права...

- Как же я его ненавижу, - спокойно сказала Заболотная, если бы вы знали, Виктор Геннадьевич, как я его ненавижу. Но, к сожалению, вы даже не можете себе этого представить, - от монотонности её высказываний у Тошкина по спине побежали мурашки. - Он испортил всю мою жизнь. Всю, до капельки, до копеечки. От любви до ненависти один шаг. Я ходила туда-сюда всю жизнь. Но ненависти оказалось больше. Он думал, что приедет сюда через тридцать лет и сделает все то, что нужно было сделать тогда? Что его здесь кто-то ждет? Может быть Аня? Пишите, Виктор Геннадьевич, пишите скорее - я помогла ей уйти. Мне надоело её участие в моей, в нашей жизни. Надоело. Сколько можно. Аня не была сплетницей, но в последнее время её потянуло на правду. Бедная Танечка... Вряд ли она вспомнит, кто искупал её в нашей вонючке. И Раису Погорелову отравила тоже я. Можете передать своей Крыловой, - Татьяна Ивановна сверкнула глазами на Тошкина и спокойно продолжила. - Она мне тоже надоела. Все искала сходство Игоречка с этим выродком.

- Таня, - выдохнул Чаплинский.

- Отравила? - спросил Максим

- А где сейчас ваш сын? - проникновенно поинтересовался Виктор Геннадьевич.

- Не знаю, - она хитро усмехнулась и пожала плечами. - Не знаю. Но вы пишите, пишите. Ведь человек не может иметь все сразу, согласны? - Она снова сверкнула глазами. И ребенка, и родину и любимую женщину. Но на меньшее наш Нёма никогда бы не согласился, так?

- М-да, дела, протянул Виктор Геннадьевич, призывно глядя на Тошкина. - Ладно, давайте-ка по порядку и по закону. Вы идите к себе в кабинет, а мы тут с Наумом Леонидовичем обсудим создавшееся положение.

- Нет, вы пишите, - настаивала Заболотная, не желая покидать кабинет.

- Мне нужен врач, - невнятно проговорил Чаплинский, умоляюще глядя на Максима. - Или мои лекарства...

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ

Скомканный смятый бинт, который предпоследний раз использовался для протирания стекла на портрете Ленина, а в последний для задержания вражеского шпиона, одиноко лежал на столе и мешал Мишину сосредоточиться. Он устало вздохнул - очередной раз выдалось тяжелое время, смутное время со своими новыми правилами, которые почему-то не внесли ни в один устав. Впрочем, Владимир Сергеевич никогда не изменял своим идеалам, не закапывал партбилет на даче и не боялся за это ответить. Ветер перемен, однако, выстудил в стране все мозги. И кто бы знал, что надо закрывать форточки и не дышать этой отравой? В войну, в голод, в семилетку и в денежную реформу 1961 года все было проще, смысл был открыт и ясен. А сейчас - гей - клубы гомосексуалистов-политиков, театры стриптизерш - надомниц, и даже здесь в своем отечестве снова война, смерть, предательство.

Плевать он хотел на всю эту кашу с новыми веяниями по выпуску студентов - олигофренов. Плевать! Если Федоров хочет знать, то Владимир Сергеевич сам, по собственному желанию покинет этот вертеп, легко отдаст свою должность, но работать, конечно, останется. Ведь кому-то надо! Направлять и поддерживать. Ведь, по сути, без него, без Мишина, даже остатки его подчиненных перегрызут друг другу глотки. Эх, молодежь. Ну чем, чем можно было намазать сказку о хорошей жизни, что нормальный, чуток обабившийся мужик Виталик пошел на воровство и подлог? Что они там на социально-гуманитарных дисциплинах ещё придумали - кукольный театр быть может? Вот она - жажда незаслуженной власти. Гражданские, они все такие норовят не по ранжиру, впереди батька. И не за подвиг, не за спасение знамени или комиссара, а за темные делишки, за выпивку с нужными людьми, да за просто так...

Пусть Мишина здесь считают старым пнем, но компромат у него есть на всех. Сейчас бы звякнуть в министерство, да показать им Стасика, нате любуйтесь. Пьянь, рвань и дрянь. Владимир Сергеевич настороженно посмотрел на своих заскучавших коллег - не подслушали бы мысли про отца родного. Но нет, все спокойно. Виталик, как обычно, в прострации, Инна сейчас взорвется каким-нибудь новым лозунгом. Подождем - послушаем. И хватит, хватит на нем воду возить. Пусть сами что-то думают. Не маленькие.

Мысль о Стасике засела глубоко и прочно. Но не приученный делать подлости Владимир Сергеевич с ненавистью посмотрел на телефон. Жаль, жаль. А что если ему сейчас на подпись бумажку типа охранной грамоты поднести? Ведь подмахнет не читая. На пример: "Мишину в пожизненное пользование отдаю своей волей кафедру страноведенья" Или нехорошо? Опричнина какая-то, система кормлений даже.

- Ну, что молчите, соколики? Что головы повесили? - Мишин решительно отогнал от себя преступные мысли и решил добросовестно выполнять возложенные на него обязанности. - Давайте что-то решать до сдачи этого гада по месту его нового жительства. - Виталий Николаевич вздрогнул и поднял затуманенные слезой глаза. Больше всего ему хотелось, чтобы этот кошмар как-то разрешился, закончился, иссяк. А уж спектакль о маньяке он поставит с размахом. Буквально минуту назад и название придумалось "Люди и маньяки на государственной службе фантазии". Нужно только Танечку позвать на роль жертвы. Ей даже ничего играть не придется - вся уже прожита, пропущена через собственный психоанализ. Виталий Николаевич вздохнул и снова опустил взгляд. Еще немного... Он привык полагаться на свою художественную интуицию, он уже просто знал, а не чувствовал - оставалось совсем немного.

- Владимир Сергеевич, а ведь прокуратуру никто сюда не вызывал, заметила Инна Константиновна, жестко закусывая узкую нижнюю губу, что было для неё признаком чрезвычайно плодотворной работы мысли.

- Почему? Крылова ведь именно туда направилась. А она зарекомендовала себя как человек действия, - с удовольствием крякнул Мишин.

- Не-е-т, Владимир Сергеевич, нет. Они пришли сюда за Заболотной. С явной целью. Они приятно удивились, что она здесь, возможно, что побывали у неё дома. Значит, приложили усилия. Не-е-т, Владимир Сергеевич, наш Виталька им как корове седло. Может, отпустим, - Инна прищурилась и ждала дальнейших указаний. Мысль била в ней ключом, а ситуация складывалась так, что она наконец могла отыграться за все свои поражения, подозрения и унижения, полученные от сладкой теперь уже полуживой парочки. - Ее ведь практически арестовали! Точно!

Мишин тупо уставился на свою сотрудницу, которая по непроверенным данным давно и серьезно рыла под него яму, со временем превратившуюся в котлован. Он чувствовал подвох, но никак не мог уразуметь, каким боком тут замешана несчастная Татьяна Ивановна. У него уже просто не осталось сил играть в русскую матрешку и вынимать из каждого крупного заговора предательство размером поменьше.

- Я никого не убивал, - подал голос, затравленный Виталий Николаевич. Я уже битых восемь часов твержу вам об этом. Я никого не убивал.

- Не надо истерик, - жестко скомандовала Инна. - Следите за мной, она встала и красиво прошлась по маленькому кабинетику. Жаль, что места для маневра было так мало - сейчас бы пойти в пляс. И зрителей, зрителей бы побольше!

- Интересно только, откуда вы знакомы с этими мальчиками? - зловеще прошептал Мишин, не желавший сдавать бразды правления. Инна Константиновна тотчас сникла и присела на подоконник. Не рассказывать же этому солдафону все. А впрочем, даже если Заболотная пристукнула свою подружку, то доказательств тому ноль без палочки.