Завтра война - Александр Зорич

— Вот вы меня и проверяете, — подсказал я. — А за что трое суток в карцере продержали?

— Ты, Пушкин, наверное, плохо жизнь знаешь.

— На то похоже.

— Предварительная официальная версия, которую нам спустила Генеральная Комендатура Луны, знаешь какая была? «Разбился в пределах периметра N».

— Ого.

— Вот именно. Тебя, летуна, живьем похоронить могли. Тут как раз военная тюрьма неподалеку. Посадить тебя в одиночку, дело твое отдать ленивому дознавателю, потом потерять… И сидел бы ты до самой старости под номером «трижды шестнадцать» на глубине сто метров под лунной поверхностью. А запаянный гроб с твоими «останками» закопали бы с умеренными почестями в ближайшем купольном военном городке.

— И что же меня спасло?

— А откуда ты знаешь, что «спасло»? — Богун прищурился. Как написали бы в газетном очерке — «лукаво», но если без газетчины, то «злобно». — Может, у тебя фальшивый гроб еще впереди.

Но меня уже было не запугать. Я прищурился — надеюсь, столь же злобно, — и с расстановкой произнес:

— Вы — человек не из их песочницы. Преподавателя Академии не допустили бы ко мне, если б продолжали настаивать на том, что я разбился. Со мной работали бы только офицеры контрразведки флота.

— А недаром за тебя, Пушкин, Федюнин так хлопочет. Головы не теряешь.

— Так это товарищу каперангу спасибо?

— Да. В течение двадцати четырех часов он вышел через эскадр-капитана Тоцкого на адмирала Пантелеева. Тот связался с Генеральной Комендатурой Луны. А у Пантелеева такие полномочия, что ему были вынуждены сообщить правду. Которую адмирал не счел нужным скрывать от Федюнина, а тот — от меня. Контрразведке было, пожалуй, легче бочку мыла выпить, чем разрешить мне с тобой встретиться. Но в итоге мы все-таки достигли компромисса. Слушай официальную версию…

Вот такая жуткая история. О том, как меня чуть не угрохали свои. Из-за семи секунд, проведенных над периметром Хайека. Таким секретным, что даже на секретные карты его не нанесли.

Теперь я могу эту историю рассказать.

А тогда — не мог.

После разговора с Богуном меня переправили на Землю, в следственный изолятор контрразведки флота. А еще через неделю я вернулся в Академию. Пройдя через великое множество инструктажей и заучив как «Отче наш» официальную версию моих злоключений.

Меня сразу же обступили с расспросами. Мне трясли руку. Хлопали по спине.

Володя Переверзев проникновенно вопрошал: «Ну, старик, как оно?»

Коля Самохвальский улыбался, а в глазах его стояли слезы: «Уж не чаяли…»

А что я мог им рассказать?

Летел.

Нарвался на засаду.

Сбился с курса.

Отказали двигатели.

Падал.

Катапультировался.

Флуггер разбился.

Искали.

Нашли.

Лечили.

Вылечили.

Спасибо докторам!

Глава 14

В плену у астроботаника

Ноябрь, 2621 г.

Биостанция «Лазурный берег»

Планета Фелиция, система Львиного Зева

— Эй-эй, полегче, полегче, дамочка! — прохрипел Эстерсон, заваливаясь набок.

Положение это было унизительным, и вдобавок лежать на сломанном ребре оказалось больно. Но зато теперь он мог как следует разглядеть агрессивную незнакомку.

Высокие измазанные грязью сапоги у самого его носа перетекали в облегающее стройные ноги черное трико.

Еще выше — свежая рубаха армейского покроя, вся усаженная карманами и кармашками, сильная длинная шея, черные кудри спускаются на самую грудь, загорелые руки держат карабин, сосредоточенное лицо с широкими котиковыми бровями, бейсболка с матерчатым козырьком…

Никакой косметики. Никаких украшений. Ногти коротко острижены.

Если бы не шикарные волосы, эту поджарую, спортивную женшину с развитыми мускулами было бы легко принять за юношу. Особенно со спины.

«И я назвал ее дамочкой! Да это не дамочка, а монстр какой-то — наподобие тех, что в охране на Церере служат…» — вздохнул Эстерсон и закрыл глаза.

— Больно? Ничего, оклемаешься, — процедила «дамочка» и вновь ткнула ему в спину носком сапога (правда, на этот раз аккуратней). Опустить карабин она, конечно, и не подумала. Ее высокий лоб пересекла озабоченная морщина. Видимо, женщина размышляла над тем, что ей следует предпринять дальше. Наконец, она что-то для себя решила:

— Так… Теперь выброси оружие вон туда… в кусты… И встань на четвереньки. И без выкрутасов, пожалуйста! А то будет хуже!

— Да с чего вы взяли, что у меня вообще есть оружие? — тихо спросил Эстерсон.

— Почему-то в этом я не сомневаюсь.

— Интересно, почему?

— На Фелиции легче встретить Папу Римского, чем нормального человека. А ненормальные все при пушках. Всегда.

— Откуда вам знать, нормальный я или ненормальный? — поинтересовался Эстерсон.

Он был согласен на любые дискуссии, лишь бы не вставать на четвереньки и не расставаться со своим стальным другом.

— Ненормального сразу видно. Посмотри на себя — да ты вообще на животное похож! На гориллу!

Несколько секунд Эстерсон молчал — пытался представить себе, как он выглядит со стороны. Нечесаная борода, грязный, изорванный комбинезон, под ногтями — траурные каемки грязи. Пожалуй, иная горилла выглядит более ухоженной…

— Извините, — пробормотал конструктор. — Я не рассчитывал, что судьба готовит мне такую приятную встречу… В такой глуши…

— Приятную встречу! — презрительно фыркнула незнакомка. — Скажешь еще! Что тут приятного — в грязи валяться, да еще под прицелом!

— В том, чтобы лежать в грязи под прицелом, и впрямь ничего приятного нет, — согласился Эстерсон. — Просто я соскучился по людям. Даже ваше сомнительное обращение кажется мне роскошным.

Незнакомка чуть приподняла козырек бейсболки стволом карабина и, немного подумав, заключила:

— Пожалуй, для рецидивиста ты выражаешься слишком кудряво.

— Для рецидивиста? — переспросил Эстерсон.

Он уставился на свой «Сигурд» — нет ли в его окошке сообщения о возможной ошибке переводчика? Или хотя бы пометки «перевод условен». Ничего подобного там не было. «Может быть, она приняла меня за кого-то другого?».

— Именно. Для рецидивиста, — невозмутимо подтвердила женщина. — Для убийцы и террориста, если точнее.

— А почему, собственно, я должен изъясняться как рецидивист? — Эстерсон так осмелел, что даже привстал на локте. — Может, объясните?

— Нечего тут объяснять. Ты должен быть похож на рецидивиста, потому что ты и есть рецидивист.

— Логика железная, — простонал Эстерсон.

— При чем тут логика?! — вспылила женщина и дуло карабина снова уставилось прямо в лоб инженеру. — И так все ясно! Ты думаешь, я тебя не узнала? Как бы не так! Ты — рецидивист Роланд Эстерсон!

— Я действительно Роланд Эстерсон, но я не…

— Рассказывай! Да мне тобой, сучья морда, все уши прожужжали! Мне, черт бы тебя побрал, работать не дают! Все эти вертолеты! Все эти командиры! Брутальные мачо в черных комбинезонах, с нашивками «DR»!

«DR означает «Дитерхази и Родригес», — сообразил Эстерсон. — Мачо были, конечно же, из корпоративной охраны».

— Да мне дырку в голове пробурили! Из-за тебя и твоего сообщника Станислава Песа! Так что нечего тут валяться, сдавай пушку и вставай на четыре! Быстро! А то знаю я вас таких хороших — небось специально время тянешь. Ждешь, когда дружок тебя хватится и вызволит…

— Пан Станислав Пес утонул, — сдавленным голосом сказал Эстерсон. — Так что вам волноваться нечего. Никто за мной не явится.

— Утонул?

— Утонул. Если быть совсем точным, его сожрал морской гад. Вместе с истребителем, на котором мы приземлились.

— Каким еще истребителем? — нахмурилась женщина.

— Я думал, вы знаете.

— Что еще я должна знать?

— Я думал, брутальные мачо вам сказали, что я угнал истребитель собственной конструкции и совершил вынужденную посадку там, на полуострове. Но произошла небольшая нестыковка.

Машина вместе с моим, как вы его назвали, сообщником оказалась в воде — там, в лагуне…

— Если бы знала, я бы сразу туда, на полуостров, этих DR-мудозвонов и направила. Сэкономила бы себе две рабочих недели.

— Извините, конечно, но я не от хорошей жизни истребитель угнал, — сказал Эстерсон. — Мне, между прочим, тоже жилось не сладко…

— Да полно врать-то! Все я про тебя знаю! И про то, как ты, дважды судимый пилот Эстерсон, захватил пассажирский корабль и обокрал его, мне, между прочим, рассказывали! И про то, как ты взял в заложники экипаж. И про то, сколько невинных жертв…

— Да кто вам наболтал всю эту чушь?! — возмутился конструктор. В запале перебранки он даже уселся на корточки и отвел указательным пальцем ствол карабина в сторону. — Во-первых, я никого не убивал. И не брал в заложники… Почти. Во-вторых, то был не пассажирский корабль, а транспортник. В-третьих, мы ничего не крали! Ничегошеньки! Мы просто спасались бегством! Это было бегство и больше ничего! Ни-че-го!