Тринадцатый сын Сатаны - Николай Стародымов

Антон Валерьевич произнес это имя торжествующе, и в то же время тревожно. Игорь Дмитриевич не мог понять, в чем тут дело.

— Мне это имя ничего не говорит, — признался он.

Его забывчивость вызвала у мафиози откровенную досаду.

— Забыл уже?.. Помнишь, когда я обратился к тебе в первый раз, сказал…

— Да-да, конечно, вспомнил! — искренне воскликнул Крутицкий. — Того человека, который заманил в ловушку того бизнесмена… Как его… Не помню… Ну да неважно… Того тоже звали Валентин.

— Наконец-то!

Игорь Дмитриевич чуть задумался.

— Ну и что? Согласен, что имя Валентин не слишком распространенное, — пожал он плечами. — Однако не настолько уж, чтобы в каждом преступлении, в котором оно фигурирует, видеть одного и того же человека… И даже если тебя это так встревожило, ты бы не стал будить меня, только чтобы сообщить эту информацию. Значит, я так понимаю, дружище, тут должна быть и другая причина, по которой ты вдруг выдернул меня из-под теплого одеяла. Не так?

Подобного вопроса, разве что в более мягкой форме, Тоха ожидал. А потому ответил с готовностью:

— Давай я тебе пока не буду отвечать на этот вопрос. Без обиды. Ладно?

О том, что вечером в своем почтовом ящике он обнаружил конверт с игральной картой, на которой была выведена цифра «3», он говорить не стал. Тоха уже прекрасно понял, да это вообще трудно было бы не понять, что в карточках зашифрован какой-то глубокий смысл, но не мог понять, какой именно. И это его пугало, пугало до липкого пота. Он уже начал бояться почты, он начал вздрагивать от телефонных звонков, он начал со страхом смотреть на верного Капельку, когда тот появлялся в поле его зрения.

Между тем Игорь Дмитриевич от души рассмеялся.

— Да какие тут обиды, Антишок? Чего, в самом деле обижаться, если и без того знаешь ответ?.. Дело в том, что все они: и тот мелкий бизнесмен, и киллер Бык на стройке, и этот наркоторговец — все они люди твоей команды. Не так?.. Так. А потому ты сейчас так дергаешься, потому и узнаешь о происходящем раньше меня…

В машине зависла пауза. Антон Валерьевич не ожидал такого поворота разговора. А потому молчал.

— Ладно, Тоха, пошумели, потрепались, построили из себя невинных девочек — и хватит, — твердо сказал Крутицкий. — Давай-ка вернемся к нашим баранам… Где сейчас этот твой наркоторговец?

— В морге, — нехотя отозвался Тоха. — После того, что случилось, он был обречен.

— Наверное, — согласился Игорь Дмитриевич. — И кто его туда спровадил?

— Пока не знаю, — ответ прозвучал неискренне. — Там к нему одновременно приехали разбираться две банды, популяли друг в друга… Куча трупов, две машины в решето… Там сейчас орудует выездная следственная бригада из местного райотдела. Я тебя везу туда же, чтобы ты сам на месте посмотрел, что там и как… Согласись, что это веский повод, чтобы вытащить тебя из постели. Или нет?

— Для тебе — наверное, — пробурчал Крутицкий.

— Для тебя, должен напомнить, тоже, — огрызнулся Тоха. — Слушай дальше… Во время перестрелки Петруччо и замочили…

— Ну конечно, а он стоял и кричал: «Передайте Тохе, что это меня Валентин подставил!», — съязвил Игорь Дмитриевич. — А там случайно мимо проезжал на машине твой знакомый и передал тебе эти слова.

Однако Антон Валерьевич был слишком тертым калачом, чтобы долго пребывать в растерянности.

— Ну ладно, Игорек, коль уж мы пошли в открытую… Ты мне его, Валентина этого грёбанного, только достань! И «Мерседес» твой. Новьё…

— Эх, Тоха-Тоха, — столь же искренне вздохнув, отозвался Игорь Дмитриевич. — Будь моя воля, я бы вас всех скопом к ногтю… Да вы ж себе лично и своим подручным депутатскую неприкосновенность придумали и за ней укрылись, как за каменной стеной… Другие двойное-тройное гражданство заимели. Третьи за границей укрылись…

— Ну а ты-то чем лучше? — огрызнулся Тоха. — Христосик выискался, мать твою растак!

— В том-то и дело, что не лучше, — признал, вздохнув, Крутицкий. — Потому и сижу я тебя в машине… Как говорится, одним миром мазаны… Вы активно воруете, мы вам продаемся, всякие Петруччо вам прислуживают… Всю страну по миру пустили, разворовали-разрушили… А скажи-ка мне, только честно, Антон: ты никогда не думал о том, что мы с тобой детям, внукам своим, следующему поколению оставим?

Тоха пожал плечами. Протянул руку в миниатюрный бар, взял свою бутылочку, однако она оказалась пустой. Тогда выцедил себе в рюмку остатки коньяка из посудины Крутицкого. Вылил их в рот.

— Задумывался, конечно, — только после этого заговорил он негромко. — Только ведь, Игорек, не мы с тобой мир таким создали, не нам с тобой его и исправлять… Сейчас ведь жизнь сам знаешь какая: или ты сволочь — я дурак, или наоборот. Богатый негодяй — бедный честный. Преуспевший нувориш — нищий бюджетник… Ну и так далее. Серединки-то, Игорек, у нас нетути, вот в чем загвоздка!.. Я свой выбор сделал: с точки зрения патриотов своей страны я негодяй, с точки зрения простого человека я подлец, с точки зрения бюджетника я зарвавшийся буржуй… Что ж, в какой-то степени так оно и есть. Только мне очень не хочется быть среди тех, кто месяцами и годами ждет от государства погашения долгов. Мне приятнее свои деньги — и от государства, и от своей коммерческой деятельности, которой мне государство заниматься запретило, однако смотрит сквозь пальцы на то, какие доходы я получаю со стороны — так вот мне свои деньги приятнее получать вовремя и сполна. Как говорится, лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным. Или ты считаешь иначе?.. Нет, Игорек, лучше уж я самолично буду решать, сколько обронить в какую статью бюджета: сколько на науку, чтобы она тлела, но не горела, сколько на оборону, чтобы она поскорее совсем развалилась, сколько пенсионерам, чтобы они поскорее переселились на тот свет, а сколько твоему ведомству, чтобы при необходимости легче было бы тебя и твоих коллег подкупать… Потому мне и служат, потому на меня и работают: Васька-Рядчик, потому что я ему даю деньги, Ленька-Бык, потому что обеспечиваю его работой, Петруччо, потому, что я его обеспечиваю клиентурой, какой-нибудь Карабас-Барабас за то, что снабжаю дешевыми продуктами, ну а вы, бюджетники, только за то, что вам иногда перепадают крохи с моего стола… Только не обижайся, Бога ради, Игорек, я немного утрирую, чуточку передергиваю, малость ёрничаю, капельку подтасовываю… Но ведь в целом это все правда, Игорек!.. Вот ты спросил о детях. У меня их четверо: двое законных и двое на стороне. Так будь уверен: они у меня ни в чем не нуждаются и нуждаться не будут. И я кругом получаюсь негодяй… А вот ты лучше скажи: что ждет твоих? И кто ты в их глазах, со своей честностью?.. Что ты им после себя оставишь?.. Так кто больший подлец в глазах собственных детей?

Игорь Дмитриевич ответил не сразу. Потому что и сам, по большому счету, страшился завтрашнего дня. Через полтора года ему предстоит увольнение на пенсию. И что там? Да, конечно, пенсия у него не такая нищая, как у инженера или учителя, но все же на нее тоже не очень-то проживешь. Двое детей — и мало надежд, что в обозримом будущем кто-то из них получит от государства квартиру. Купить жилье не за что… А значит нет ни малейшего сомнения в том, что они со своими семьями будут жить с ним, на кухне станут грызться три хозяйки… И ему придется на старости лет всей своей загрубевшей на фронтах борьбы с преступностью шкурой ощущать общее, направленное против него настроение младшего поколения Крутицких, которое можно выразить пушкинским: «Когда же черт возьмет тебя?»…

— Ладно, Тоха, — угрюмо произнес он. — Если твои предположения оправдаются, если все это действительно не случайные совпадения, я тебе ручаюсь, что возьму это дело под свой личный контроль. И я этого Валентина из-под земли достану… Только…

— Что только?

— Только мне на хрен не нужен твой «Мерседес».

— Это ново! — несколько удивленно воскликнул Антон Валерьевич. — А что же тебе нужно?

— Мне нужна квартира, — тихо, испытывая неловкость от того, что разговор, возможно, слышит водитель, сказал Игорь Дмитриевич. — Отдельная квартира. На Новом Арбате и на Рублевском шоссе не претендую. Где угодно: в Зеленограде, в Бутово, в Копотне, на полях аэрации… Но московская квартира.

Тоха вздохнул.

— Будет тебе квартира, — тихо сказал он.

Хорошо, что люди не умеют читать мысли друг друга. Потому что думал в это время Антон Валерьевич о том, как же легко и дешево продаются и покупаются люди. Ведь Игорек всегда был человеком принципиальным. И что же должно было произойти, чтобы и его честность сломалась? За квартиру этот человек сейчас готов пойти на должностное нарушение, пока еще только граничащее с преступлением. Ну а если ему сейчас пообещать две квартиры — каждому из детей? Да за такой подарок он готов будет на что угодно! И это человек, еще недавно являвший собой образец честности! А за сколько же можно купить человека менее стойкого?..