Канцлер (Гардемарины, вперед - 3) - Нина Соротокина

Елизавета усмехнулась и в нарушение всех правил этикета поманила к себе девицу мокрым пальцем. Лицо Мелитрисы сразу вытянулось, застыло трагической маской. Прежде чем пойти на ватных ногах к государыне, она оглянулась по сторонам в слабой надежде, что к столу вызвали не ее, но встретила только строгие, настороженные взгляды придворных,

Мелитрисе нравилась Елизавета. Это была не просто любовь юной фрейлины к своей государыне, когда любишь не столько живого человека, сколько символ верховной власти. Симпатию Мелитрисы вызывала именно сама немолодая, тучная, с нездоровым цветом лица, но все еще статная женщина. Вся она погасла, отяжелели веки, выцвели глаза, но все преображала улыбка. Как в пасмурный день проглянет вдруг на миг солнце и увидишь, как прекрасен и светел Божий мир, так и улыбка на лице государыни смывала с лица болезнь, уменьшала прожитые годы.

Государыня рано постарела. Когда женщине стареть, один Господь знает, однако современники сплетничали, что в преждевременном старении помогла себе сама государыня. Про ее привычки и беспорядочный образ жизни сочиняли анекдоты и рассказывали их шепоточком по углам, с оглядкой. Каждый понимал, что за шепотки на дыбу или под кнут не попадешь, поскольку времена мягкие, но и нареканий от страха Тайной канцелярии Шувалова Александра Ивановича никому не хотелось слушать. Немало подобных анекдотов услышала Мелитриса. Ну, например, что Елизавета велит каждый день переставлять мебель в своих покоях и что засыпает каждый день в новой комнате, которую даже не всегда оборудуют под спальню. Увидит императрица канапе в углу и сразу- бух, сегодня буду здесь почивать! Сплетничали, что Елизавета Петровна боится заговора, боится, что арестовывать ее придут ночью гвардейцы, как сама пришла двадцать лет назад. Вот и прячется Елизавета Петровна, чтоб не нашли.

Все эти сплетни и жалкие подробности ничуть не смущали Мелитрису и не умаляли чувства, которые она питала к Елизавете. Так бы могла выглядеть ее мать, доживи она до этих лет. Мать свою Мелитриса совсем не помнила, но саму память о ней почитала святой. "Матушка..."- называли придворные Елизавету, и Мелитриса вкладывала в это формальное обращение его подлинный смысл. В ее жизни понятие "матушка" было накрепко связано с понятием "смерть". Поэтому первая встреча с Елизаветой, когда та лежала в Царском на стоптанной траве,

голова и вовсе в песке, вызвало в ее памяти смутные видения. Нянька рассказывала, что мать тоже померла в одночасье, шла себе и вдруг упала... наверное, тоже на стоптанный газон, и лицо, изуродованное конвульсией, тоже кто-нибудь закрыл белым платком,

Наконец, на подиуме, назовем так возвышение со столом Ее Величества, где-то в левой кулисе, началось движение утиральника. Придворные вздохнули с облегчением, обер-гофмаршал приободрился, неловкая минута прошла. Приближения долгожданной салфетки не почувствовала только государыня. Ей надоело стоять с мокрыми руками, она сильно их встряхнула и вытерла о подол. Капли воды веером полетели на близстоящих, они даже не поморщились, почувствовав на себе холодные капли. Тут с Мелитрисой случилась странность. Она почти подошла к государыне, и как только та взмахнула руками, вдруг упала на колени, словно подкошенная. Она сама не поняла, сознательно ли опустилась на колени или просто споткнулась, наступив на подол - Но "случайно или нарочно"- это было не важно, потому что получилось хорошо. Мелитриса упала не без изящества, а словно копируя старинную картину или гобелен с куртуазными сценами. Видно, Елизавета этого никак не ожидала, потому что рассмеялась весело. И все рассмеялись вслед за ней, и даже обергофмаршал, что стоял, держа в одной руке жезл, а в другой утиральник.

- Встань, милая, встань... - сколько музыки было в "этих словах, если что-то и не постарело в Елизавете, так это голос.

Мелитриса была смущена до чрезвычайности, поэтому на все вопросы отвечала только междометиями, присовокупляя "благодарю Вас, Ваше Величество". Из ее ответов можно было понять, что никогда и нигде никакой девице не жилось столь прекрасно, как во дворце, мелкая взяточница принцесса Курляндская выглядела по ее оценке Прекрасной Дамой, Шмидша, эта образина и пьяница, - образцом человеколюбия. Да мало ли что она там отвечала! Кому нужны были ее ответы. Государыня излучала доброту, и Мелитриса купалась в ней, как в золотой купели.

Она еще стояла перед императрицей, а придворные уже подсчитали количество и качество благ, которые получит эта удачливая и пронырливая фрейлина. Вот ведь молодежь пошла! Еще молоко на губах не обсохло, а в хитрости и стариков обгонит.

В былые времена все было бы именно так, как предсказывали придворные сплетники, но Елизавета была уже не та. Она позволила Мелитрисе поцеловать себе руку, пообещала ей любовь и внимание, а через час уже забыла о своем обещании.

Елизавета не любила посещать Сенат, Конференцию, коллегию - словом, все то, что называется государственными учреждениями. Прежде чем обсудить или подписать какой-то документ, бывший канцлер Бестужев и теперешний Воронцов долго ее умащивали и умасливали, ходили вокруг да около, объясняя великий смысл составленной ими бумаги. В молодости Елизавета тянула и отнекивалась вовсе не из высоких соображений, пусть-де еще поработают над документом, просто ей было лень окунуться в скучный чиновничий мир. С возрастом появился некий опыт. Она поняла, что бумага должна отлеживаться, и теперь зачастую откладывала подписание сознательно, хотя, как и прежде, говорила легкомысленно: подпишу после маскарада... или после бала... или ужо выдадим фрейлину К., а там после свадьбы - то и подпишем.

С сегодняшними указами, касаемыми завоеванного Кенигсберга, торговли, моря Балтийского, армии и прочая, дело обстояло иначе. Она сама хотела быть милосердной, сама предложила указы, даже текст наговорила. Например, "Указ о дисциплине русских войск на занятых территориях и о содействии развития торговли в Восточной Пруссии". Канцлеру осталось только записать, отредактировать и найти хорошего переписчика.

Конференция была в полном сборе. Все разместились у просторного стола, на котором стоял богатый письменный прибор. Только когда Елизавета села за стол, канцлер ловко подсунул первый, великолепно оформленный документ: "Объявляем во всенародное известие! По благополучному покорению ныне оружию нашему целого королевства Прусского, свет, может быть, ожидал... что учиним мы за ужасные разорения в Саксонии возмездие в Пруссии..." Далее текст указа говорил, мол, ничуть не бывало. "Мы повелеваем во имя человеколюбия войскам нашим строжайшую дисциплину... наблюдать и никому ни малейших обид и утеснении... не чинить... Соизволяем мы и среди самой худой войны пекчись о благосостоянии невинных худому своему жребию земель, а потому торговлю их и коммерцию не усекать, а защищать и вспомоществовать" *.

* Автор дает указ с некоторыми сокращениями, поскольку за витиеватостью и многословием XVIII века великий смысл указа для нас, потомков, если не пропадает, то прячется за частоколом пустых фраз.

_______________

Елизавета поставила короткую подпись и перешла к следующей бумаге. А вечером ей стало плохо. Видно, перетрудилась, если не телом, то душой, опять живот вспух, словно камнями набит, и еще изжога, и пятки ломит, и ноги отекли, а в голове туман. Поэтому вполне понятно, что императрице не сообщили о скандальном происшествии, которое приключилось на следующий день после памятного разговора в ожидании утиральника.

Происшествие было столь необычным, что не знаешь сразу, как его и обозначить. Если в двух словах, то - Мелитриса пропала, если подробно рассказывать, то получается большая нелепица. Как может пропасть среди бела дня из дворца человек, да еще если этот человек фрейлина самой императрицы?

Но, видно, кто-то что-то знал наверняка, а может, догадывался, потому что усилий к поиску пропавшей не предпринимали никаких. И вообще все слишком быстро успокоились.

А дело было так. День выдался хлопотный, и Верочка Олсуфьева появилась в спальне только к ночи. Мелитрисы в комнате не было. Укладываясь спать, Верочка подумала, что, очевидно, к подруге приехал опекун. Странно только, что она не надела на свидание любимое платье-роброн цвета весенних фиалок. Платье это с накладками из флера и золотой бахромой - очень красивое висело на спинке кровати. Может, Мелитриса его жалеет, не носит часто, чтоб не обтрепалось.

Среди ночи Верочка проснулась, заглянула за ширму- кровать Мелитрисы была пуста. Это становилось интересным! Может, это и не опекун, а настоящий воздыхатель появился? Одно дело целоваться в коридоре, и совсем другое- не явиться домой ночевать. Беспокойство тоже было, сверлило душу потихоньку. Но за свою фрейлинскую жизнь Верочка всего насмотрелась, поэтому повернулась на другой бок и уснула.

Утром никто не заметил пропажи Мелитрисы, Верочка тоже молчала- ждала, мало ли какие дела могли задержать подругу в городе. Но она не пришла и к обеду, и к ужину, здесь уже следовало бить тревогу. Ни шубы, ни капора Мелитрисы на месте не было, все это внушало самые серьезные опасения.