Цена Империи - Александр Мазин

Каково же было его удивление, когда он обнаружил преступницу спокойно спящей в караулке.

От удивления он даже дар речи потерял.

Хриса к этому времени в караулке уже не было. Сменился. Но строго предупредил «сменщика» – бабу не трогать. Если что – будут иметь дело с ним. Репутация у Хриса была серьезная. Настоящий опытный легионер выделялся среди прочих городских стражников, как боевой пес – среди дворовых шавок. Такой, выслужи он полную отставку, с легкостью мог бы стать даже не опционом, а повыше. Но все, включая гарнизонное начальство, знали, что из легиона Хрису пришлось уйти вследствие буйного нрава. Поэтому не поставили его опционом, взяли рядовым стражником.

Когда у старшего тюремщика восстановилась способность говорить, он потребовал объяснений. И выслушав, уверился, что бывший легионер получил от заключенной то, в чем ему самому было отказано. Старший тюремщик немного обиделся. Но подумал, что свое он еще возьмет.

Анастасия, скромно сидевшая в уголочке, в беседу не вмешивалась и оспаривать ничего не стала. Ее препроводили в камеру, снова – в одиночную, принесли скудный завтрак и оставили в покое. Анастасия ждала, что ее вызовут к эдилу и предъявят официальное обвинение, но этого не произошло. Тем не менее женщина понимала, что положение ее – скверное. Ее будут судить и, скорее всего, казнят. Состоится ли суд здесь, в Томах, или ее повезут в Маркионополь – результат один. В столицу провинции ее отвезут, если легат Марк Аврелий захочет с ней поговорить. Возможно, в этом случае у Анастасии появится какой-то шанс… нет, не появится. Марк Аврелий не из тех, кто прощает. И Алексий ей не поможет. Легат провинции даже слушать не станет какого-то младшего кентуриона. Более того, заступничество Алексия может дорого обойтись ему самому. Император принял на службу варвара, забыв о его прошлом. Но римский закон иногда выше императора… нет, решила Анастасия, она не должна более вспоминать об Алексии. И говорить о том, что она – жена кентуриона. Отныне только Бог – ее заступник…

Поэтому, когда ей вторично принесли стило и таблички, Анастасия упираться не стала: призналась в том, что сочиняла фальшивые донесения. Но Алексия упоминать не стала: всю вину взяла на себя. Обосновала тем, что боялась мести варваров.

Таблички с признаниями унесли… и ничего не произошло. Анастасию как будто забыли…

Нет, ее не забыли. Старший тюремщик, очень довольный тем, что заключенная «сломалась», немедленно понес таблички эдилу. Но эдила в курии не было. Он отличался не слишком хорошим здоровьем, а вчера позволил себе некоторые излишества. Потому вследствие серьезного недомогания эдил вынужден был пренебречь служебными обязанностями. Тюремщик мог бы отдать таблички замещавшему эдила чиновнику, но не отдал. Потому что в этом случае и заслуга бы досталась не ему, а чиновнику. Так что тюремщик ушел, унеся с собой признание Анастасии и размышляя о том, что отсутствие эдила – к лучшему. Теперь заключенная останется на его попечении еще одну ночь, и у него появился еще один шанс с ней позабавиться. Не посмеет сучка снова отказать ему, старшему тюремщику, после того, как уступила простому солдату…

А простой солдат Хрис с рассвета безмятежно спал в своей инсуле. Правда, обещание, данное самому себе, он исполнил еще до рассвета: на куске папируса написал письмо принцепсу одиннадцатого легиона и отнес его декуриону императорской почты. А чтобы тот отправил письмо экстренно, а не с оказией, Хрис с другого документа аккуратно срезал восковую печать начальника гарнизона Том. За такую подделку полагалось очень серьезное наказание, но Хрис был уверен: даже если заключенная все наврала, кентурион Череп все равно его не выдаст.

Бывший легионер был прав. Принцепс Геннадий не выдал бы его в любом случае. Прицепс Геннадий никогда не сдавал тех, кто ему доверился. А если считал, что кого-то следует наказать, то наказывал сам. Быстро и решительно. Летчик-космонавт Геннадий всегда действовал быстро и решительно. Работа такая. И, став принцепсом Геннадием, натуре своей он не изменил.

Глава десятая Преступление и наказание с точки зрения римского права

Коршунов вернулся в гостиницу. Настроение было препохабнейшее. Очень хотелось кого-нибудь убить. Или завыть волком. Час назад он, в совершенно расстроенных чувствах, написал письмо Черепанову. С просьбой прислать кого-нибудь, разбирающегося в местных порядках. Римская почта работала исправно – его заверили, что не позднее завтрашнего вечера письмо будет доставлено адресату. Следовательно… следовательно, пройдет минимум четыре дня, прежде чем здесь появится человек, способный сориентировать Алексея.

Четыре дня… надо что-то делать… но делать ничего не хотелось. Разве что – напиться. Но здешним компотом разве напьешься?

Коршунов начал было разбирать Настины вещи: может, хоть какая-то подсказка… бросил. Бесполезно.

Не раздеваясь, он упал на постель, уткнулся лицом в покрывало и замычал от ощущения бессилия…

Старший тюремщик послал подчиненного: узнать, не появился ли эдил? Нет, не появился. Но – ждут. Может, после шестого часа…

Старший тюремщик велел узнать, чем занимается заключенная.

Спит, доложили ему. Пускай спит. Нынче у нее будет трудная ночь. Старший тюремщик пощупал гениталии: вроде не болит ничего… Ах сучка! «Отдеру ее сам, потом ребятам отдам, – мстительно подумал тюремщик. – Запомнит, сучка, как на государственного человека руку поднимать!»

Анастасия не спала. Ее измучило ожидание. Скорее бы уж все кончилось. Скорее бы…

За обширным столом, заваленным пергаментами и табличками, в дорогом просторном кресле с высокой резной спинкой восседал эдил города Томы. Будучи не слишком крупным мужчиной, хотя и из хорошего всаднического рода, эдил тем не менее изрядно возвышался над поверхностью стола, так как под ягодицы его была подложена специальная подушка. Эдил страдал геморроем.

Кроме эдила в помещении находились положенные ему по рангу шестеро ликторов, два чиновника, коих он инструктировал на предмет изъятия ценностей у уличенного в жульничестве ювелира, и два вегила, которым было приказано обеспечить безопасность чиновников в этом деле. Ювелир был родом из Дакии, а от этих потомков варваров всего можно ожидать.

Эдил предпочел бы в этот послеполуденный час отдыхать у бассейна в прохладном атриуме, но дела, дела… дело ювелира, которое нельзя вот так запросто доверить подчиненным. Так же как дело этой бабы из парфии, за которую вполне можно получить личную благодарность наместника провинции. Эдилу доложили, что старший тюремщик уже был здесь, но ничего не передавал. Значит, добился каких-то результатов и желает сам доложить. Эдил подумал: не послать ли за ним? Не послал. Чтоб не возомнил лишнее. Сам прибежит.

Эдил поморщился, пытаясь удобнее умостить многострадальную задницу. Ничуть не помогает эта сирийская мазь. И жертва эскулапу [51] тоже не помогла… а с этой, из Боспора, все не так просто. Если и впрямь она замужем за кентурионом, то тут открываются большие возможности. В послании наместника сказано: «Преступление против Рима и августов». И указание: арестовать и немедленно препроводить в столицу. А про кентуриона и словом не упомянуто. А если в преступлении замешан муж этой бабы? Как говорится, где вагина, [52] там и гладий… а в армии сейчас неспокойно. Особенно в Данубийских легионах. Не любят здесь Августа и особенно Августу (да живут они вечно!) После парфянской войны… если в преступлении замешан армейский офицер, то это уже смахивает на заговор… от сладкого предчувствия даже боль как-то уменьшилась. Если ему удастся раскрыть заговор против императора…

Эдил молчал. Подчиненные смиренно ждали. А за высокими двустворчатыми дверями, в приемной, еще более покорно ожидали желающие подать жалобу или прошение. Их примут в порядке очереди… если у эдила найдется свободное время. В любом случае просителям и жалобщикам полагалось смиренно ждать, пока высокопоставленный чиновник занят делами государственного значения…

Внизу, во дворе, раздался шум: зацокали копыта, заржала лошадь, чей-то начальственный голос потребовал хозяина…

«Новые постояльцы приехали…» – подумал Коршунов, но так и остался лежать. Какая разница…

Новый рык, звук оплеухи…

«Шумные, однако, гости…» – возникла отстраненная мысль, ничуть не изменившая общего настроения Алексея.

Застучали по лестнице, потом – по деревянному полу галереи подкованные подошвы…

«Человека три-четыре, – чисто механически, на слух определил Коршунов. – В калигах». Легионеры или вегилы… вегилы!!!

В следующий миг Коршунов вскочил с кровати… но незапертая дверь уже распахнулась, и в комнату ввалился…