Дельцы.Том I. Книги I-III - Петр Дмитриевич Боборыкин

— Именно такъ, — весело заговорила Зинаида Алексеѣвна, съ которой спала уже неловкость. — У васъ самая адвокатская наружность…

«Ну, и эта тоже, — подумалъ Ипполитъ Ивановичъ, — и поди сейчасъ начнетъ допрашивать, по какимъ я дѣламъ и какихъ я держусь цивическихъ принциповъ?»

— Зинаида Алексѣевна, — перервалъ Малявскій: — бѣдовая, когда она расходится, предупреждаю васъ, Ипполитъ Ивановичъ.

— Вы больше вдовъ и сиротъ защищаете? — спросила Зинаида Алексѣевна, обращаясь къ Воротилину.

«Такъ и есть! — вскричалъ онъ про себя: —добралась и до вдовъ и сиротъ».

— Нѣтъ-съ, — сказалъ онъ громко: — я такими чувствительностями не занимаюсь. Н по гражданскимъ дѣламъ. Но, Боже мои! зачѣмъ это мы все о дѣлахъ? Да и ужинъ еще не заказанъ. Иларіонъ Семенычъ, будетъ-ли Саламатовъ?

— Обѣщалъ, непремѣнно будетъ.

— Мнѣ ѣсть ужасно хочется. Нельзя-же все закуской пробавляться. Пора и за столъ; но никто еще ничего не заказывалъ. Вамъ что угодно? — спросилъ онъ Зинаиду Алексѣевну.

— Мнѣ все равно…

— Да подождемъ Саламатова! — крикнулъ Малявскій — онъ долженъ сейчасъ быть.

— По крайней мѣрѣ распорядимся насчетъ винъ. Ваша знакомая какое пьетъ шампанское?

— Къ сожалѣнію, очень мало еще пьетъ, — отозвался Малявскій: — надо заказать полдюжины монополя. Слышишь? — обратился онъ къ татарину, накрывавшему на столъ: — мы будемъ пить монополь.

Воротилину становилось неловко. Его стѣсняла эта дѣвушка, съ которой селадонской тонъ не удавался, а серьезный велъ къ такимъ вопросамъ, на которые Ипполитъ Ивановичъ не могъ-бы отвѣчать категорически.

— Какъ это жаль! — вскричалъ онъ: — что при Борисѣ Павловичѣ не будетъ Авдотьи Степановны; она такая веселая баба, стоитъ двухъ француженокъ.

— Кто эго Авдотья Степановна? — полюбопытствовала Зинаида Алексѣевна.

— Вы не слыхали про madame Бѣлаго! — спросилъ Воротилинъ.

— Никогда.

— Это одна изъ самыхъ видныхъ женщинъ петербургскаго деми-монда.

— Деми-монда? — повторила Зинаида Алексѣевна. — Вотъ какъ!

— А вамъ хотѣлось развѣ принцессъ? — оборвалъ ее Малявскій.

— Нисколько. Вѣдь вы знаете, что я согласилась ѣхать сюда безъ всякихъ условій.

— Да вы, — обратился Малявскій къ Воротилину: — я думаю, рады-радешеньки, что Авдотья Степановна обрѣтается теперь во вдовствѣ.

— На такое злорадство я неспособенъ.

— Полноте, я вѣдь знаю, что вы давнымъ-давно питаете къ ней жалость…

— Жалость? ха, ха, ха!:.

— Ну да, только она васъ все въ черномъ тѣлѣ держала. А теперь открытое поле для всякихъ наступательныхъ дѣйствій. Такъ и слѣдуетъ по законамъ общественной іерархіи: сначала такіе денежные дѣльцы, какъ Борисъ Павловичъ, а потомъ такіе адвокаты, какъ Ипполитъ Ивановичъ!…

Ипполиту Ивановичу и это не совсѣмъ понравилось.

— Право, давайте ужинать! — вскричалъ онъ. — Ждать больше нечего!.

Въ корридорѣ раздался зычный голосъ.

— Да вотъ и его превосходительство, — объявилъ Малявскій, обертываясь къ двери: — навѣрно онъ.

— Они-съ, — доложилъ татаринъ осклабясь.

Борисъ Павловичъ былъ у Огюста какъ въ своемъ собственномъ домѣ; каждый татаринъ питалъ къ нему необычайное уваженіе, и всѣ они служили ему съ лихорадочнымъ рвеніемъ.

— Пожалуйте! — крикнулъ Малявскій.

Зинаида Алексѣевна тоже обернулась къ двери, чтобы увидать «свѣтило».

IV.

«Свѣтило» показалось ей гиппопотамомъ. Впереди всего виднѣлось брюхо. Когда татаринъ снялъ съ Саламатова шинель и онъ остался во фракѣ съ широко вырѣзанною грудью, Зинаида Алексѣевна оглядѣла его съ ногъ до головы бѣглымъ взглядомъ и сказала про себя:

«Что и говорить — крупенъ!»

Умные глазки Саламатова заиграли при видѣ хорошенькой женщины. Онъ улыбнулся и переминаясь отвѣсилъ ей поклонъ.

— Всѣ въ сборѣ? — громко спросилъ онъ.

— Всѣ, — отвѣтилъ Воротилинъ.

— А остальныя дамы?

— Остальныхъ нѣтъ, — вставилъ Малввскій. — Мы думали, что вы привезете,

— Кого-же мнѣ? Я теперь холостъ.

Саламатовъ опять улыбнулся и, ни къ кому особенно не обращаясь, сказалъ:

— Представьте меня.

— Борисъ Павловичъ Саламатовъ, — отрекомендовалъ его Малявскій Зинаидѣ Алексѣевнѣ, но ея не назвалъ.

— Я васъ уже знаю, — заговорила Зинаида Алексѣевна, весело подавая ему руку: — мы объ васъ только-что толковали, и я вамъ откровенно скажу: ваша личность меня заинтересовала.

— Много польщенъ, — отозвался Саламатовъ, подходя къ закускѣ: — но боюсь, что эти господа успѣли отдѣлать меня по пріятельски.

— Напротивъ, — возразила Зинаида Алексѣевна: — они васъ выставили какпмъ-то универсальнымъ геніемъ.

— Ну, признаюсь, это медвѣжья услуга. Господа, ужинъ еще не заказанъ?

— Васъ дожидались, — откликнулся Малявскій, который при Саламатовѣ значительно измѣнилъ тонъ, что не ускользнуло отъ Зинаиды Алексѣевны.

— Что-же терять время! Сыны степей! — крикнулъ Саламатовъ двумъ татарамъ, которые смотрѣли ему въ въ глаза: —живо ужинъ! Только, пожалуйста, не вашу будничную стряпню: саладъ-ерши да лангетъ де-бефъ.

— Что прикажете? — отвѣчали татары хоромъ.

— Позвать хозяина.

Явился хозяинъ. Саламатовъ заказалъ ему ужинъ обстоятельно. Сервированъ онъ былъ съ необыкновенной быстротой. Зинаида Алексѣевна сѣла рядомъ съ Саламатовымъ. Онъ тотчасъ-же смекнулъ, что это не русская кокотка, и заговарилъ съ ней игривымъ, но приличнымъ тономъ.

— Правда-ли — спросила она его: — что вы за одинъ какой-нибудь проектъ получаете по двадцати тысячъ и болѣе?

— Правда, — отвѣчалъ Саламатовъ, шутовски опустивъ глаза.

— Да куда-же вы дѣваете такія деньги?

— Куда? — перепросилъ Саламатовъ и, подмигнувъ правымъ глазомъ, выговорилъ со вздохомъ — мнози страсти мя борятъ.

— Страсти, какія-же? — допрашивала Зинаида Алексѣевна.

— Имя-же имъ легіонъ… Вотъ, начиная съ чревоугодья.

— Съ чего?

Она расхохоталась.

— Съ чревоугодья. Вѣдь вы оглядите-ка меня хорошенько, сколько въ меня можно вмѣстить съѣстнаго и влить всякихъ напитковъ.

— Да! — наивно согласилась Зинаида Алексѣевна.

— Вотъ валъ первая страсть и какая! Удовлетворить моимъ аппетитамъ, дѣло нелегкое. Но я не только самъ много ѣмъ и пью, я люблю, чтобъ и всѣ около меня много ѣли и пили!

— Что-жь, вы всѣхъ спаиваете, что-ли? — спросила Зинаида Алексѣевна.

— Зачѣмъ спаивать? Люблю въ особенности подпоить, при случаѣ, хорошенькую женщину…

— А вторая страсть? — продолжала допрашивать Зинаида Алексѣевна.

— Вторая страсть зеленый столъ.

— Будто вы картежникъ?

— Водится грѣшокъ, и ужь вы по моей фигурѣ видите, какихъ онъ размѣровъ. Теперь вы не станете спрашивать больше, куда у меня деньги идутъ.

— А третья страсть?

— Третья… это вопросъ щекотливаго свойства…

Воротилинъ и Малявскій разразились громкимъ смѣхомъ: и въ самомъ дѣлѣ Саламатовъ состроилъ пресмѣшную гримасу… Они чувствовали оба, что Борисъ Павловичъ въ ударѣ и будетъ гораздо удачнѣе ихъ занимать Зинаиду Алексѣевну. А Саламатовъ положительно занималъ ее. Она видѣла, что онъ дурачится и нимало не стѣсняется говорить съ нею на распашку о своихъ страстяхъ и инстинктахъ. Въ этомъ было много генеральства, которое она хорошо понимала; по она, въ то-же время, чувствовала, на сколько личность Саламатова крупнѣе личности Малявскаго. Еіі было весело.

— Какая-же третья страсть? — спросила она, наклоняясь къ нему.

— Женскій полъ, — прошепталъ онъ ей на ухо, съ такой комической интонаціей, что она опять расхохоталась.

— Которая страсть дороже?

— Всѣ три не дешевы! — громко вздохнулъ Саламатовъ и приказалъ подать «жидкаго», что