Орчиха в свадебной фате (СИ) - Лактысева Лека

― Пройди, Алаир, сюда, в центр, ― завидев трибуна, повелел Лэрг ор-Тунтури. ― Ты готов участвовать в обряде?

― Готов! ― без лишних слов согласился Алаир.

― Тогда делай, что я велю, только ни о чем не спрашивай и ни в коем случае не пытайся прервать обряд, ― предупредил Лэрг.

― Как прикажешь, орис ор-Тунтури, ― чуть поклонился ему трибун.

― Присядь, положи голову Барбры себе на колени и жди, ― приказал Лэрг и махнул рукой четверым оркам, сидевшим у южного, северного, западного и восточного входа в шатер.

Те начали выбивать быстрый рваный ритм.

Шаман высыпал в углубление на верхушке родового камня благовонные травы и корешки, зажег их при помощи магии, окропил своей кровью, кровью Лэрга и банщицы тетушки Хави.

Забормотал быстро, но ритмично:

Трех свидетелей представляю,

К тебе, дух великой степи, взываю:

Как солнце в небе воцарится,

Так пусть дух Барбры в тело возвратится!

Трижды окропляли свидетели призыва камень рода своей кровью, трижды шаман просил отца-Ора позволить духу Барбры вернуться в тело, но ничего не происходило.

Впрочем, ни шаман, ни глава клана, ни банщица тетушка Хави в тот момент еще не отчаивались. У них были в запасе другие средства.

― Возьми Барбру на руки, трибун, встань так, чтобы тело ее нависало над камнем рода, ― приказал шаман.

Алаир тут же выполнил это требование.

― Дай нам немного своей крови, ― попросила тетушка Хави, и Алаир безропотно позволил сделать надрез на тыльной стороне своей ладони. Его кровь капля за каплей начала падать в душистый костерок на вершине камня рода.

― А теперь возьмем немного крови самой Барбры, ― заявила тетушка Хави сделала надрез на запястье Барбры.

Кровь не появлялась долго. Алаир даже испугался, что она не проступит вообще. Но через пару долгих, как столетие, минут, одна за другой три тяжелых капли упали на алтарь.

Костер полыхнул с новой силой. Благовония загорелись ярче, столб белого дыма потянулся к отверстию в крыше шатра, а шаман схватил небольшой барабан, повесил его на шею, заколотил по мембранам, и ткнул Алаира пальцем в спину:

― Повторяй за мной!

Сердце к сердцу, кровь к крови,

жертву, Ор-отец, прими,

слух к мольбе моей склони

и жену мою верни!

Эти слова были близки и понятны Алаиру. Он запомнил их мгновенно и стал повторять раз за разом ― под бой барабанов, под бормотание шамана, под треск костерка.

Он повторял их раз за разом, пока рассветало. Твердил, как заклинание, когда солнце взбиралось в зенит. Шептал сорванным, охрипшим голосом, когда светило уходило на закат. Но ничего не происходило. Барбра так и висела в его руках тряпичной куклой.

― Достаточно, трибун, ― когда окончательно стемнело, попыталась остановить Алаира тетушка Хави. Сама она, как и шаман, и Лэрг ор-Тунтури, давно сидела в стороне, признав, что сделано все, что возможно. ― Если Дух Великой степи хотел услышать тебя, то уже услышал.

― А если не захотел услышать, то я сделаю так, чтобы захотел! ― скрипнул зубами Алаир и вновь стал твердить подсказанное шаманом заклинание.

Он твердил его день и ночь, и второй день, и третий, и седьмой.

Орки приносили ему еду и воду, но он не ел, а только изредка смачивал глотком питья пересохшее горло и, присев у камня рода и покачивая на руках жену, продолжал призывать отца-Ора.

«Десять дней! ― мысленно напоминал себе Алаир, со страхом отмечая, как истекают очередные сутки. ― У меня есть всего десять дней, чтобы достучаться до Духа Великой степи и уговорить его вернуть мне жену».

Кто знает, как долго еще продержался бы трибун без еды, без сна, без отдыха, но на восьмой день его бдений произошло чудо. Правда, сам Алаир его сначала и не заметил…

Глава 32. Счастье — это когда все дома!

Барбра. Крепость клана ор-Тунтури — загородная резиденция короля Эквита

Алаир раскачивался, как заведенный, и останавливаться, похоже, не собирался. Он даже не заметил, что я сделала несколько глубоких вдохов и попыталась открыть глаза. Все-таки недельная спячка, или как лучше назвать состояние, в котором находилось моё тело, пока я отсутствовала, не пошла на пользу.

Ресницы слиплись, во рту пересохло так, что я, как ни старалась, не могла издать ни единого звука. Руки-ноги затекли и не слушались. В общем, дать понять окружающим, что я уже с ними, оказалось непростой задачкой. Пораскинув мозгами, я решила, что, пожалуй, если я покашляю — это уж точно не останется без внимания.

Снова вдохнула поглубже и хрипло, скрипуче кашлянула.

Ох! Ой! А-а-а!

Алаир услышал-таки кашель. Но вместо того, чтобы влить мне в рот хотя бы пару капель воды, принялся трясти мое тело, как грушку, словно хотел вытрясти из меня душу, которая и так только-только вернулась в свое пристанище.

― Барбра! ― засипел он простуженно. ― Ты меня слышишь?!

― А-ха-а-а! ― каркнула я в знак согласия и тут же взмолилась. ― А-а-а-стана-а-ви-ись!

…Да я на каруселях, которые одновременно в трех плоскостях движутся, такой тряски не испытывала! Меня даже начало укачивать.

― Трибун! Стой! Дай сюда девчонку! Ты из нее кости вытрясти собрался?! ― О! А вот и спасение подоспело в лице тётушки Хави.

Ее голос, в отличие от голоса Алаира, звучал пусть и недоверчиво, но вполне разумно. И действовала добрая банщица также по уму.

― Пусти-ка, плесну девчонке живой водицы в рот. Надо ж ей хоть чуток силы дать! ― Орисса сумела-таки отобрать меня у трибуна, уложила мою голову себе на колени, а уже в следующий миг на мой деревянный от недостатка влаги язык полилась живительная амброзия.

Я начала жадно глотать, ощущая, как с каждым движением горла оживает тело, наполняются силой мышцы, разгоняется по жилам кровь.

― Барбра, ты как?! Не молчи, скажи же что-нибудь! Дай знать, что ты меня слышишь! ― Алаир, не имея возможности трясти меня целиком, схватил и начал трясти мою руку.

― Тетушка, а дай-ка и Алаиру пару глотков воды, что-то он скрипит, как несмазанная дверь, ― все еще не имея возможности открыть глаза, попросила я. ― Заодно, может, и извилины в его мозгу на место встанут, а то, видно, заело там что-то.

Банщица засмеялась ― счастливо и задорно:

― А ты, Барбра, даже на пороге царства Духа Степи шутить не забываешь! Истинная орисса! ― прокомментировала она моё выступление и тут же обратилась к Алаиру. ― Трибун, твоя жена желает, чтобы ты хлебнул живой водицы. Не откажешь в просьбе воскресшей?

Алаир замялся. Прошептал что-то неразборчивое. А через пару мгновений я услышала гулкие звуки ― глотал мой супруг жадно и громко. Горло у него, похоже, пересохло почти так же сильно, как у меня.

Но вот трибун утолил жажду и вновь склонился ко мне. Я поняла это по тому, как близко раздался его шепот:

― Что ж ты не взглянешь на меня, жена? Неужто видеть не желаешь?

― Может, и желаю, да только глаза не открываются, а капнуть в них живой водицы что-то никто не торопится, ― ворчливо отозвалась я.

Нет, ну а как иначе? Трибун и банщица будто плохих земных фильмов пересмотрели! Тех, в которых люди, полгода отлежав в коме, вдруг встают, отряхиваются и идут по своим делам, как ни в чем не бывало. Но даже я, музыкантша, знаю, что в реальной жизни так не бывает! Был у нас в консерватории случай… А! Некогда сейчас вспоминать.

Пока я пыталась переключиться на мысли о насущном, тетушка Хави все же вытрясла из фляги остатки живой воды. Как раз хватило, чтобы промыть мне оба глаза. И вот тогда, наконец, я сумела разлепить веки и взглянуть на мужа.

Ну, что сказать? Выглядел он ужасно. Сосудики у него в глазах полопались, и сапфировая синь радужек на алом фоне смотрелась как озерцо студеной воды посреди застывающей лавы. Под глазами залегли черные круги. Черты лица заострились, а щеки прорезали глубокие морщины. Бледная кожа отдавала легкой зеленью, и я не знала ― то ли это проступило наследие прабабки-ориссы, то ли магварру срочно требовалось проверить печень. Надо будет подсказать остроухому целителю: пусть друга осмотрит.