Искатель. 1968. Выпуск №2 - Глеб Голубев

— О, очень жаль, — говорит она, — но господин Беккер ушел вслед за вами.

— Может быть… — Вальтер чувствует, как его сердце снова начинает дико биться… — Может быть… — Ах, какую глупость он хочет спросить! И все же почти автоматически продолжает свой вопрос: — Может быть, господин Беккер оставил вам свой новый адрес?

— Конечно. Если это вас устроит, могу вам сказать.

Одну минуту. — Она вернулась с несколькими измятыми бумажками в руках и одну из них сунула Вальтеру.

«Юлиус Беккер. Франкфурт-на-Одере. До востребования».

— Большое спасибо, — сказал Вальтер.

К сожалению, это будет уже слишком поздно.

В полном смятении Вальтер дошел до угла. Крупные капли дождя били его по лицу. Внезапно он почувствовал страшную слабость. Надо сесть и отдохнуть хоть одну минутку. И он вошел в ресторан на углу. За столом недалеко от стойки сидело несколько железнодорожников, больше никого в зале не было. Явился хозяин. Вальтер заказал рюмку водки и пиво.

Водку он выпил залпом. Затем, откинувшись на холодную, жесткую спинку клеенчатой кушетки, закрыл глаза. Франкфурт-на-Одере? Можно было бы поехать туда, это не очень далеко. Что ж, поехать и целыми днями сидеть на почте? Безумная идея. Может быть, попытаться поймать его на вокзале. Бессмысленно. Записка с адресом — это просто /' жест приличного жильца, вынужденного переменить квартиру… Записка скорее всего доказывает, что товарищ больше не называется Беккером, или, вернее, никогда так не назывался.

— Разрешите?

Вальтер поднял глаза — перед ним стоял толстый, бородатый мужчина.

— Пожалуйста, — сказал Вальтер холодно — вокруг было много незанятых столов.

Толстяк сел, заказал пиво и углубился в газету.

Вальтер продолжал размышлять: 2 апреля состоится конференция, остается полтора дня. За это время кто-нибудь из товарищей может зайти к этому шпику. Надо действовать скорее! Но действовать было нельзя. До 2 апреля он не мог наладить никаких связей — и круг его мыслей замыкался!

Вальтер сделал глоток: пиво казалось горьким. Новая мысль сжала его сердце. И этот седой товарищ в очках наверняка будет в числе тех, кто соберется на конференцию! Ясно — ведь не поручат же организацию конференции тому, кто к ней не причастен. Тогда он может подумать, что его курьер… что он, Вальтер… Это ужасно. Рука его задрожала.

Толстяк не подымал глаз от газеты.

Глухая, слепая ярость охватила Вальтера. Эмиль, или Блаке, как теперь звали этого подлеца, был совсем не глуп; он наверняка хорошо знал, что значило собрать шесть товарищей; он хорошо знал, что это самый крупный улов, на какой только мог рассчитывать шпион! На Денгофштрассе о раннего утра 2 апреля будет организована засада гестапо, я ровно в одиннадцать часов западня захлопнется. И все же надо на что-, нибудь решиться. А что, если… переодеться? Разносчиком? Почтальоном? Ерунда! Глупая романтика, фантастика, детективный роман! Толстяк встал.

— Получите! — Оставив свою газету на столе, он направился к двери.

— Принесите-ка еще стопку, — устало сказал Вальтер, взявшись за газету. Не читая, он пробежал глазами несколько столбцов. И размышлял, думал. Может быть, послать телеграмму: «Веккеру, Франкфурт-на-Одере, до востребования» — с безобидным содержанием, но предупреждающую? Но ведь товарищ может там даже не появиться. Вальтер сжал руками виски.

К столу подошел хозяин.

— Отвратительная погода сегодня, а? — начал он разговор, добродушно зевая.

— Да, — ответил Вальтер, невежливо углубившись в газету.

Его взгляд упал на объявления. Без всяких мыслей, просто чтобы не разговаривать с хозяином, он начал читать подряд. Здесь продается канарейка, там пианино. Персидский ковер. Чистокровная овчарка, чистокровная — напечатано жирным шрифтом. Сдается комната — «только для одинокого, приличного, хорошо обеспеченного». Там квартира с отдельным входом, контора. Скоро ли отойдет от стола этот назойливый хозяин?

— Что нового? — спросил он, как бы готовясь к пространной беседе.

— Ничего, — грубо ответил Вальтер. — Я читаю объявления.

— Господин ищет место?

— Да.

— Предложений мало, а спрос большой.

— Да!

«Он прав», — подумал Вальтер. Наряду с одним предложением — требуется «садовник, строго профессиональных взглядов, с большим опытом» — были целые столбцы объявлений ищущих место. Вот академик за «скромное вознаграждение» дает уроки, вот германист предлагает свои услуги для «изготовления стихов к праздникам и к различным семейным торжествам», не говоря уж о портнихах и прачках, ищущих работы «на дому и вне дома».

И вдруг, стремительно поднимаясь, Вальтер спросил:

— Который час?

Хозяин широко раскрыл заспанные глаза: который час? Потом, слегка покачивая головой, ответил:

— Около пяти.

Вальтера как будто подменили, он был полон энергии.

— Замечательно! Сколько с меня? Поскорее, пожалуйста!

2 апреля около половины одиннадцатого утра у дома № 47 по Денгофштрассе не было заметно ничего особенного. Странным могло показаться только то, что на тротуарах прохаживались по двое и трое мужчины в штатском. Или что в пивной напротив, несмотря на ранний час, за столом у окна сидела компания молодчиков, которым начальник СС рассказывал антисемитские анекдоты. Кроме того, несколько необычным было то, что в тесной каморке швейцара, окна которой сегодня были тщательно занавешены, сидели, скучая, пятеро широкоплечих парней, пропитывая воздух скверным табаком.

В 10 часов 45 минут молодая девушка, а вслед за ней двое мужчин, по всей вероятности рабочие, бросив взгляд на вывеску, вошли з дом. Двое из гуляющих штатских многозначительно улыбнулись.

А спустя несколько минут у двери фирмы Шлеймера появилась целая группа: мужчины, молодые девушки н женщины. Заметив, что каждый из них ищет одну и ту же вывеску, они вступили между собой в разговор. На лицах молодых людей в пивной и мужчин, сидящих в каморке швейцара, отразилось крайнее недоумение и растерянность.

Начиная с этого момента. к дому № 47 потянулись люди, которые постепенно выстроились в очередь, заполнившую сначала длинный коридор с белыми дверями, потом всю лестницу и часть улицы. Когда пробило одиннадцать часов, очередь все еще росла. Один из прогуливающихся штатских с еле заметкой иронией сказал своему спутнику:

— Я думаю, здесь примерно тысяча двести — тысяча триста человек.

Наверху в конторе у самой стены сидел господин Блаке. А его место за столом занимал худой человек с хищным лицом.