Невская битва. Солнце земли русской - Александр Сегень

— Брячиславна! Никак у тебя тоже зубки?

Саночка хотела было рассмеяться на такую шутку, но вместо этого ни с того ни с сего расплакалась и обозвала Марью дурой.

В такой маяте наступил воскресный день Равноапостольного Владимира. С утра Александра опять плакала, когда вспомнила, что накануне намеревалась причаститься, а ночью-то как облопалась кушаньями! На исповеди перед владыкой Спиридоном во всем раскаялась и все свои сердечные муки ему расписала. Он ее утешил:

— Не гневи Бога, княгинюшка молодая. Не зная, жив чили[94] нет муж твой, не должна ты прежде времени о нем убиваться. К тому же дитя грудью кормишь, молоко пропасть может. Ратное счастье такое — либо ты одолеешь, либо тебя полонят, чили убьют. А женское счастье такое — ждать и надеяться. Покуда надёжа за ушами у тоби крыльями хлопещет, радуйся и мыслию спасай мужа своего.

Он отпустил ей грехи, а когда она приложилась ко Кресту и Книге, даже позволил причаститься:

— Ничего, голубка, кормящей матери можно и поисть среди ночи. Утром бо ничего не йила?

И она причастилась, умиляясь доброте архиепископа, да вскоре и нагрешила, хуже некуда, — выйдя из храма, поцапалась с князем Андреем. Тот подошел к ней поздравить с принятием Святых Тайн, а она на него и напустилась:

— Бессовестный! Чему лучи источаешь! Разве ж тебе тут причащаться надобно? Тебе в чистом поле ворога копием да мечем причащать положено, обок с братом быть!

— Так ведь я как раз и намерен нынче же отправиться к Неве.

— Видеть тебя не могу!

Потом свекровь приходила к ней и сильно упрекала — мол, не положено такую спесь выказывать. Саночка и с нею едва не поссорилась.

Потом опять раскаивалась, стоя перед образами. Александрова лампадка несколько раз трепетала огоньком своим, метался огонек, будто намереваясь соскочить с вителя. Страшно! И как только не молилась Брячиславна Христу, всем святым и Богородице, сама трепеща, что та лампада, сама чуть не соскакивая с душевного вителя, рассудок мутился и плавился, и не было конца-края ее мучениям.

Вася плакал, ел плохо, злобно грыз ей грудь, да больно так!

— Противный мальчишка!

Потом ей становилось жалко его:

— Кровиночка моя! Как же мы с тобой останемся без твоего ата?та? Что мы будем одни на белом свете делать?

И как ни укоряла себя, что не слушается поучений архипастыря Спиридона, а не могла вновь и вновь не видеть в мыслях, как везут ее милого мужа в Новгород убитого. Плывет ладья по Волхову, на ладье — черный парус.

— Прикажу, чтоб в единый ларь с ним меня положили, и умру, задохнусь там! — шептала Саночка, кусая себе губы ненамного нежнее, чем Вася кусал ей грудь. И уже не замечала, что гроб называет по-новгородски — «ларем», а не «домовищем» по-полоцки. Домовище — нечто домашнее, а слово «ларь» сейчас казалось ей таким же страшным, как слово «смерть».

— А я! А я! А я! — возмущенно плакал Вася, будто понимая ее страшные слова про то, что ее в один ларь с отцом закроют.

В ночь на понедельник приснился ей черный сон, будто едут ее сватать, но не за Александра. А за кого же? Она спрашивает у всех, но все вместо ответа отводят в сторону глаза. И поют унылыми голосами: «Отворились воротечки на черном ветру, на черном ветру...» Она к отцу: «Татушко! Кого же мне в женихи дают?» А он тоже глаза прячет и всё про что-то другое бормочет ей. «Нет, ты скажи, скажи мне!» — хватает она его за рукав кафтана. «За кого выдаешь меня?» Долго, очень долго уговаривает она отца, и он наконец злобно так поворачивает свое лицо к ней и говорит страшным голосом: «За ларь!»

Она вскочила. Было еще темно. Теперь уже никто не мог бы утешить ее и уверить, что жив дорогой Леско. Она хотела вновь пролить слезы, но в глазах было сухо и черно, как в только что отлетевшем сне. Во всем теле ее стоял черный смертельный холод. Она подошла к лампаде. Огонек сиял. Но Брячиславна уже не верила ему, а верила страшному сну своему. «За ларь!..»

Вдруг под окнами раздался топот копыт и крики. Она тотчас метнулась туда, распахнула ставни и увидела какие-то мечущиеся тени, но не могла разобрать, о чем они кричат и лопочут. В следующий миг во княжий двор въехал всадник. Это был Елисей, прозванный Ветром за то, что во всех конных ристалищах не было наездника стремительнее его.

И он крикнул:

— Одоленье!

— Слава Богу! Слава Богу! — крестясь, закричали окружившие его тени.

— Вставайте, православные! — еще громче воскликнул Елисей Ветер. — Радуйтесь, людие русьские! Полное одоленье наше над свеями!

Глава двадцать четвертая

СТРАНЫ РАДЫ, ГРАДЫ ВЕСЕЛЫ!

На рассвете во вторник семнадцатого июля князь Александр ехал берегом Волхова верхом на своем золотисто-буланом Аере, весело разглядывая очертания куполов и башенок расположенного на другом берегу Хутынского монастыря. Новгорода еще не было видно, но ожидалось, что вот-вот покажутся в отдалении его первые красоты.

Александр красовался в полном доспехе, куда более пышном, нежели тот, в котором он бился со свеями и наложил печать копья своего на лицо Биргера. На голове у него вместо островерхого стального колпака сияла булатная ерихонка с наушами, затыльным козырем и переносьем, украшенная золотой и серебряной насечкой, жемчугами и лалами. Поверх красивого кольчужного панциря со множеством золотых запонок трепетало темно-красное аксамитное корзно, застегнутое на левом плече золотой жуковиной в виде схватившихся друг с другом пардов. Алые исподницы заправлены в рыжие хзовые сапоги, оснащенные сверкающими серебряными бодцами, ноги вставлены в золотые стремена. В левой руке он держал длинный красный щит с изображенным на нем золотым львом.

Утренняя прохлада веселила Ярославича, и вряд ли кто-нибудь уговорил его надеть на себя полный доспех, будь сейчас жаркий полдень.

Справа от князя ехал его оруженосец Савва и на высоком княжеском копье высоко возносил окровавленный свейский шлем. Слева держался брат Андрей, нарочно одетый в самые скромные доспехи. Далее ехали ловчий Яков Полочанин, Гаврила Олексич, бояре Ратибор и Роман. Знаменосцы весело сжимали в руках древки знамен и хоругвей. За ними двигалось все победоносное воинство, за исключением ижорян и ладожан. Первые остались во главе с Пельгусием сторожить берега Невы, вторые, возглавляемые своим посадником Ладимиром, отправились пировать к себе в Ладогу. Корабли, везущие пешцев, шли по Волхову, стараясь не прийти в Новгород раньше Александра. Лишь мертвым позволено было первыми возвратиться домой — две ладьи, везущие их, пришли в Новгород еще вчера днем.

— О землях сегодня же заяви, не медли, — сказал князь Андрей, напоминая брату про вчерашний разговор о том, что надо будет потребовать у новгородской госпо?ды расширения княжьих владений. Теперь, после столь громкой победы, — самое время.

— Да, — коротко откликнулся Александр. О расширении земель ему сейчас меньше всего думалось, хотя он и понимал необходимость давления на госпо?ду. Давно пора понемногу отвоевывать у нее власть.

Но теперь он весь горел и светился желанием поскорее войти в город и увидеть свое торжество, поскорее прижать к груди Саночку и Васю, поклониться матери и прочесть в ее глазах гордость за своего сына. Всё внутри у него дрожало от этого предвкушения, сердце так сильно колотилось, что понемногу стало издавать тихий колокольный звон. И Александр нимало тому не удивился.

— Звонит уже нам Господин Великий Новгород! — радостно воскликнул Савва.

И впрямь, оказывается, это не сердце, а колокола новгородские запели победителям славу. Еще нескоро показались стены города, а звон кампанов[95] всё нарастал и нарастал, переполняя душу. И всё вокруг — пенье птиц, колокольные звоны, бодрящая утренняя свежесть, спокойный ропот конских копыт и тихий перезвон доспехов и оружий — всё было свидетельством неоспоримого и благодатного бытия Божия.

Вскоре впереди за рекой показался Деревяницкий монастырь, а за ним вдалеке — Новгород. И забились еще сильнее сердца.

— Где ты, Ратмирушко! — вдруг уже безрадостно, надрывно воскликнул все тот же Савва. — «Страны рады, грады веселы!» Кто опричь тебя споет нам?

Александр сердито оглянулся на него, и тот затих, понимая, что не к месту возрыдал о Ратмире. Но в ушах у князя уже зазвучал навеки умолкнувший голос милого Ратмира, поющий об Игоре. Его и впрямь не хватало в радостном ладе всеобщего жизненного славословия.

То ли Александр потихоньку стал приободрять Аера бодцами, то ли конь сам поддался ликованью и стал прибавлять шаг, но чем ближе был Новгород, тем быстрее двигался князь Александр, а за ним и все его войско. И вот уже они переехали по мосту через Гзень-речку на Княжеский Зверинец. Здесь уже вовсю толпился народ, радостными криками встречая победителей. Александр искал повсюду глазами — вдруг да вышла жена встречать его и стоит на церковном крыльце. Но проехали мимо Покровской церкви и мимо Лазаревой, а не было там Саночки. Здорова ли?..